Турарбекова: «Лукашенко не позволит, чтобы другое лицо называлось при его жизни «президентом»

— Дмитрия Крутого ничего такого в виде передачи власти не ждет, — не согласилась на Еврорадио Роза Турарбекова с версией Сергея Чалого. — Он зарекомендовал себя тем, что был достаточно исполнителен и осторожен.

Но его амбиции не были настолько красноречивыми, как в последние годы, например, достаточно красноречивые амбиции Кочановой или Карпенкова.

Они самостоятельно пытались преподнести себя в качестве публичных персон. А Крутой как раз не был публичен, он редко выступал с какими-то самостоятельными комментариями.

Его не раскручивали, он все время выполнял роль второго-третьего буквально технического работника, который стоит за спиной у Лукашенко и выполняет его указания.

И то, что происходит сейчас с формированием его образа, это как раз и есть вера Лукашенко в то, что Крутой является достаточно послушным.

Турарбекова в целом опровергает версию предстоящего транзита как возможную.

— Я не разделяю оптимизма о том, что Лукашенко готовит себе преемника и, соответственно, готовится к транзиту. Мой опыт историка и политолога показывает, что диктаторы такого рода, как Лукашенко, сами не уходят.

Не вижу примет того, что он на самом деле собирается не то, чтобы уходить, а переходить на, скажем, такую полупенсию, как, например, Назарбаев.

Я вижу другое — его борьбу, внутреннюю, а может, и не только, относительно того, что делать дальше, каким будет курс.

При этом я практически уверена, что из власти Лукашенко не уйдет до конца своих дней.

Действительно, с одной стороны, у него есть представление о себе как о богоизбранном, с другой — есть и желание изменить ситуацию.

Однако он уже не может, потому что связал себя с провалом, не только в экономической политике, но и во многом другом, доведя ситуацию до того, что сейчас вообще ставится вопрос о сохранении независимости Беларуси.

Его отчасти волнует то, как он войдет в учебники истории. Но между двумя волнениями — о том, как он войдет в учебники и как сохранить власть в своих руках, все-таки страх потерять власть гораздо сильнее.

Мой опыт, в том числе исследователя, показывает, что этот человек очень далек о того, чтобы готовиться действительно всерьез передать хотя бы часть власти другому лицу. Обо всей власти речи не идет.

И чтобы другое лицо называлось при его жизни «президентом». Как-то по-другому, думаю, он называться не согласится. Потому что это рождает опасность двоевластия. Двоевластие — это не только про передачу формальных полномочий, это еще и про то, к чему привык бюрократический аппарат.

И казахстанский пример тут является наиболее близким по времени и схожим с нами, потому что это тоже постсоветская страна, у нее те же комплексы и те же проблемы.

В обоих автократия устроена на руинах тоталитарного государства. Напомню, Назарбаев переподчинил все центральные главные министерства, силовой блок, МИД председателю Совета безопасности, пост которого занял сам.

Он фактически оставил президента без этих важных элементов власти и, посадив на свое место Токаева, рассчитывал на то, что держит все под контролем.

Но возникла проблема в том, что бюрократический аппарат и, главное, общество за столько десятилетий привыкли, что президент — первое лицо.

Политическая культура, которая сложилась при Лукашенко в течение 30 лет, также приучила бюрократический аппарат и общество к тому, что президент — главный.

И эта устоявшаяся политическая культура сыграла с Назарбаевым злую шутку. Когда он стал главой Совета безопасности, для общества и бюрократического аппарата ситуация стала слишком неопределенной и двойственной.

Более того, многие поверили Токаеву и сделали ставку на него. В результате получилась ситуация двоевластия, не формального, а неформального.

А все наши постсоветские институты на самом деле держатся не столько на формальных институтах, сколько на неформальных связях, на неформальном понимании того, кто главный, кто «пахан».

Тоталитарные системы выстраиваются таким образом, когда не законы определяют, а кто-то главный определяет законы. Назарбаева заочно называли «папа». А в Беларуси Лукашенко называли «батька». Это как раз отражает политическую реальность таких систем.

Формальные вещи, описанные в конституции, всего лишь фиксируют сложившееся положение вещей, либо они написаны на всякий случай. Как показывает постсоветская практика, как правило, в таких системах писанные законы не играют значения при транзите власти.

Значение имеет сложившийся расклад сил и представления, которые есть сейчас в этом обществе и этом бюрократическом аппарате. И это подданническая политическая культура, в которой хозяин только один. Их не может быть два, — подчеркнула политолог.