Светлана Алексиевич: «Сейчас — время личного мужества»

Произведения белорусской писательницы Светланы Алексиевич уже более десяти лет не издаются в Беларуси, в то время, как ее книги переведены на десятки иностранных языков, а к ее мнению прислушиваются во многих странах мира. Во время прошедшей недавно книжной ярмарки в Гетеборге (Швеция) писательница ответила на вопросы корреспондента «БР».

— Светлана, Вы уже несколько лет живете за пределами Беларуси. Как Вы охарактеризовали бы ситуацию в стране, наблюдая за событиями извне?

— Я, действительно, уже пять лет вынуждена жить в эмиграции, и живу здесь с чувством поражения, которое мы потерпели, но о ситуации в Беларуси все-таки имею возможность знать не только извне, но и изнутри. Я бываю в Минске и Москве, и только что вернулась из трехмесячной поездки по России и Беларуси.

На Западе многие недоумевают: «Ну, как это люди в Беларуси и России позволяют с собой так поступать? Почему это происходит? Почему ситуация не меняется?». И все представляется очень драматичным. Возможно, главный вывод, к которому я пришла, и последняя поездка еще раз его подтвердила, состоит в том, что белорусские и русские интеллектуалы, а также представители западной элиты, кто хотел бы помочь нам изменить ситуацию, оказались в ловушке прежних схем и представлений. А в жизни все более неожиданно и интереснее происходит.

В России я вижу нарастающую агрессию, зреет недовольство из-за несправедливо разделенного богатства. Люди недовольны, они говорят, что когда они выходили в 90-е гг. на митинги по 500 тысяч человек, они хотели какую-то совсем другую жизнь. Понятно, откуда рождается их агрессия: вокруг каждого русского города выстроены огромные коттеджи за высокими заборами, принадлежащие людям, которые ведут себя нагло и бесцеремонно.

Но когда я приезжаю в Беларусь, что я вижу? Я вижу, что люди довольны. Многие в Беларуси говорят: «У нас ничего не разворовано, все более-менее честно разделено, у нас социально-ориентированная экономика». И это, надо признать, правда. Приведу один пример. В Москве мне стало плохо, и надо было вызвать скорую помощь. Мне сказали, что если скорая помощь приедет и узнает, что у меня нет страховки, она развернется и уедет, и что я должна заплатить 150 долларов и вызвать частную скорую помощь. Что было бы в Беларуси в такой ситуации? Я позвонила бы и приехала бы скорая помощь. Даже если бы я вызвала ее для иностранца, который в это время у меня был бы в гостях.

Люди, приезжая из Беларуси в Россию, все это видят, сравнивают, а официальная пропаганда создает Лукашенко имидж народного президента, благодаря которому (и только ему) человек в Беларуси защищен социально.

Людям нравится здесь жить, нравиться зарабатывать деньги. Они строят себе дома, покупают машины и много других вещей, на которые у них раньше не было денег. И с этими людьми, которые оказались в плену материальных искушений, и которые не имеют опыта благополучной материальной жизни, очень интересно говорить. Более того, искушение материальным некоторые приняли за свободу, решив, что в мире вещей все теперь возможно. Сегодня идеалы меняются; вместо идеала революционера — идеал мещанина, вектор культуры поворачивается в сторону человека потребления. Хорошо это или плохо — вопрос. Но совершенно очевидно, что люди все меньше интересуются происходящим в стране.

Я видела, как на рынке в одном небольшом городке человек раздавал газеты, в которых были описаны случаи исчезновения в Беларуси независимых политиков и журналистов. За час к нему подошло человек пять. Люди подходили, брали газеты и… возвращали. И это не только из-за страха — им это было неинтересно. Подобное невозможно представить в странах Балтии или Польше. Для меня это был образ того, что с нами происходит.

При закрытии независимых газет ни в Минске, ни в регионах, не было никаких демонстраций, никакого отзвука в самом народе, народ не протестовал, протестовали журналисты.

А как поступили с Союзом писателей? Даже в годы сталинских репрессий из 500 писателей осталось только 19 человек, но союз писателей был сохранен. А что происходит в Беларуси? После того, как во время выборов белорусские писатели поддержали альтернативного кандидата в президенты, был создан другой, «правильный», союз писателей. Власти надеялись, что писатели перейдут в этот союз, но ни один серьезный писатель туда не пошел.

Тогда Лукашенко сначала отобрал здание Союза писателей, построенное на писательские деньги, но оставил всем кабинеты. Потом задним числом была увеличена плата за аренду за три года, и оказалось, что надо отдать колоссальную сумму, которую мы не могли найти, даже собрав все деньги, у кого что есть. Несколько недель назад мы пошли к дому литератора, чтобы защитить здание. Пришло человек 30-40, и единственное, что люди смогли сделать, это забрать библиотеку с автографами наших классиков и передать ее библиотеке в Лиде, которая согласилась принять ее целиком, а иначе она была бы вообще расформирована. Вся эта расправа творилась на протяжении довольно длительного времени на глазах 10-миллионного народа, но я не прочла ни слова о народных протестах против этого произвола. Их не было!

— В чем, на Ваш взгляд, причины такой пассивности людей в нашей стране? Нельзя же все объяснить исключительно наличием некоторых материальных благ, к тому же, весьма скромных…

— Причин несколько, и, я думаю, одна из них в том, что у подавляющего большинства населения практически нет национального самосознания. В Беларуси из10 миллионов человек, 6,5 миллиона живут в маленьких городах и деревнях. Национальное самосознание формируется только сейчас у молодежи и только в больших городах. А у крестьянского человека — крестьянская психология. И когда я приезжаю в деревню и говорю о том, что Лукашенко за последние три года запретил 300 независимых газет, мне крестьяне очень спокойно отвечают: «А нам что с этого? Нам все равно».

Обычный, «маленький», человек так устроен, что он не думает исторически, стратегически, национально, он просто живет. В особенности это касается белорусов, поскольку наш народ никогда, в общем-то, не имел суверенности, и в нем не сформировалось умение думать исторически. Лукашенко с таким «маленьким» человеком говорит лучше, чем мы, представители оппозиции и интеллектуальных кругов.

Огромную роль играет официальная пропаганда. Идет тонкая обработка сознания. Один пример. Никогда государственные СМИ, в случаях, когда речь идет об акциях оппозиции, не называют имена их участников. Все акции подаются как сборище какой-то безымянной, немногочисленной, маргинальной группы, неустойчивой части общества, в основном, молодежи да еще каких-то бомжей. А на белорусской исторической и политической сцене действует только одна фигура — Лукашенко, других имен просто нет. Все это падает на неразработанное сознание зрителей и читателей, у которых сохранена еще советская ментальность.

Почему все интеллектуальное поле в Беларуси занято одной фигурой? Потому что народ это позволяет. Люди привыкли к такому, так показывались всегда советские вожди, и им это понятнее. А мнение тех, кто понимает сложности современных вызовов, они не знают в силу того, что независимые средства массовой информации имеют крайне ограниченные возможности доносить его до массовой аудитории. Но люди и не хотят знать мнение интеллектуалов. Мы не додумываем вещи до конца. Мы не хотим открыто признать, что такая ситуация возможна, потому что есть какие-то изъяны в культуре народа, в его ментальности.

Все оппозиционные движения сейчас ведут себя неактивно, и имеют влияние только в Минске, но не в народе, не по всей стране. Сегодня совершенно очевидно, что работать надо не с Лукашенко, а с народом. И это очень долгая просветительская работа.

— Могут ли писатели влиять на ситуацию в стране и на сознание людей?

— Традиционно в славянских странах к мнению писателей прислушивались. Но, мне кажется, сейчас не лучшее время для литературы. Сейчас в литературном процессе, я бы сказала, присутствует вялое движение; есть элементы растерянности, деконструктивизма.

Конечно, и в России пишут книги, и у нас, но это какое-то поверхностное возделывание культурного пространства. Серьезные идеи мы не в состоянии художественно сформулировать. Мы не можем осознать ни свою прошлую трагедию, ни современную чернобыльскую трагедию, хотя, казалось бы, 20 лет прошло, что-то уже можно было бы сделать. Может быть, все-таки литература требует других пространства и времени. Пока — время растерянности.

У нас перестали «работать» идеи. Прежние мощные коммунистические идеи были страшные, но они все-таки имели метафизическую высоту. Национальная идея пока не может найти своих границ. Она исторически опирается скорее на мифологию, чем на реальность. Мне даже один писатель сказал, что строительство нации надо начинать с мифов. Но для меня миф — это тоже форма лжи. Это не выход из положения.

Я часто слышу об идеях монархизма, религии в России, а теперь уже и в Беларуси. Религия нужна, она должна быть в обществе. Должно быть понятие личного греха, личной ответственности. Но культивирование этих идей — это демодернизация сознания. Мы оказались не способны к модернизации сознания, и пошли назад. Это надо четко себе представлять.

— А что может, на Ваш взгляд, объединить нацию?

— Что объединяет французов, шведов, поляков? Я думаю это, прежде всего, национальный момент, осознание себя частью нации. Особенно это важно сейчас, в период глобализации. Конечно, в первую очередь, это проблема культуры, но у нас воспитание национального самосознания переводится в политическую плоскость, а культурой по большому счету никто не занимается: ни власть, ни интеллектуальная элита общества, которая сейчас раздроблена, размыта, растеряна и находится в депрессии.

Мы и так опоздавшая нация, а сегодня отставание в культуре увеличивается. Ну, вот догони Европу, попробуй. Для этого недостаточно ввезти в страну компьютеры.

— Вы считаете ситуацию безвыходной?

— Безвыходных ситуаций не бывает. Но чтобы найти выход, надо оппозиции, и независимым средствам массовой информации в том числе, посмотреть правде в глаза. Надо признать, что общие лозунги, которыми они пользуются, уже не работают. Лукашенко на этом поле всех давно переиграл. Это надо понять.

Еще недавно мы не предполагали, сколько новых препятствий и испытаний появится на пути свободы. И нигде ответов на новые вопросы нет, их надо искать...

Я думаю, во времена, когда никакие идеи не «работают», и их, собственно, ни у кого нет, надо спокойно делать свою работу. Сейчас время личного мужества. Надо иметь смелость говорить себе и людям правду.