Сергей Михалок: «В Россию не поеду — создана агрессивная среда»

Бывший главный Ляпис, а ныне фронтмен группы Brutto рассказал MAXIM о том, когда Россия, Украина и Беларусь вновь полюбят друг друга, и о том, кто ему проломит голову.

— Сережа, когда ты понял, что не привязан к дому, что можешь жить в других городах без сантиментов?

— Еще в 1997 году, когда мы зачастили в Москву для записи самого успешного в той, прошлой, жизни альбома «Ты кинула», я понял, что могу спокойно путешествовать, если со мной будет круг друзей и возлюбленная.

В Минске в то время мне жилось на самом деле трудно. Половина людей носила нас на руках, другая половина была дико возмущена тем, что в мейнстрим выбросило Михалка, настолько пренебрежительно относящегося к рок-музыке.

У меня не было длинных волос и косухи, я не слушал альбомы Rainbow и не знаю, в какой группе играл Пейдж. Для меня все это мишура и х...ня. Я появился в рок-н-ролле с целью его под...бнуть. Меня всегда интересовала панк-культура.

— Помнишь самые яркие панк-выходки?

— Вся моя молодость с семнадцати лет — это панк и дзен, две вещи, которыми я руководствуюсь. Я хотел поступать в Красноярске на истфак с друзьями и моей первой девочкой из Норильска. Я был настоящим северянином: ездил в археологические экспедиции, играл в рок-группе, слыл неформалом, занимался волейболом и дрался на улицах. В самой большой драке, более ста человек, мне дал по лицу Эдик Петров. Свой! Перепутал! Я сидел на одном чуваке, отоваривал его, а Эдик разбежался и, как обладатель хорошего футбольного удара, так в...ебал мне, что фингал не проходил четыре месяца.

В общем, родители уломали поступать на истфак БГУ в Минске. Я ехал с твердым намерением провалить экзамены и пойти служить в армию. Но за одно минское лето 1989-го познакомился с хиппанами и панками. Я должен был стать историком, был нацелен на служение системе, у меня были консервативные взгляды — я же из семьи военных.

Но когда родители приехали через год, я лежал в психиатрическом отделении с передозировкой джеффа. Затем на флэте королевы минских панков мамы Любы мы бухали брагу, когда я получил третью повестку в армию. И я закосил на аппендицит. Мне его вырезали, хотя до сих пор не знаю, как он болит... С главным панком Свином из группы «Автоматические удовлетворители» мы выпили двенадцать бутылок водки и пели «Зеленоглазое такси» под пианино.

— Как ты понял, что хватит пить?

— Я пытался бросить еще до взлета «ляписов». Бухал на последних курсах института, рождение первого сына Паши прошло в постоянных диких запоях. У Лены была тяжелая беременность из-за этого. Я работал помощником паркетчика, получал деньги, успевал донести до дома какую-то сумму, пропадал на три-четыре дня и возвращался домой с пробитой головой... Я висел на волоске. А из-за тяжелых отходняков не прекращал пить: похмелялся — и дальше, дальше...

Когда я стал популярным «ляписом», то слился с образом, начал полнеть. В редкие минуты протрезвления я ох...вал, когда видел с собой в гримерке артистов, которым несколько лет назад просто хотел вломить. Мы же издевались над эстрадой и рок-н-роллом, а тут выясняется, что я стал частью шоу-бизнеса.

— То есть люди не раскусили иронии?

— Нет, им важна мелодия, яблони-х...яблони. А тем временем минские панки стали меня ненавидеть, я предал идеи андеграунда и растерял друзей. Несколько раз пытался ходить к шаманам, кодировался — не работало. У меня случались приступы белой горячки, трезвым я не мог работать, был зашуганным, сидел дома и смотрел видик. Если бросал пить, курил гашиш.

Однажды, бросив на год, поехал на пикник. Там я искусственно радовался, придумал себе, что трезвым быть очень хорошо. А мой покойный друг Вадик снимал пикник на камеру. Я увидел запись зимой. Смотрю — в озере, в жиже плавает чудовище! Я не понял, что это я! При этом чудовище вело себя непосредственно, показывая «косатку» с голой жопой.

А я же себя таким не видел: голым в клипах не снимался, в зеркало не смотрелся во время секса, селфи тогда еще не было. А камера еще прибавляет килограммы! И осознав, насколько я безобразен, занялся телом. А мысли соскочить с «ляписов» появились после первого альбома.

— Паша Булатников и другие «ляписы» предвидели распад группы?

— Я вообще не знаю, что они думали. Я удивлялся, что они не отдавали себе отчета в том, что непосредственно от меня зависит их личная судьба и судьба их детей. Я вел себя очень неосторожно, и они не прилагали усилий, чтобы меня остановить.

Я понимал, что рано или поздно мы расстанемся. У всех была твердая уверенность, что я сросся с «Ляписом», а я хочу сказать, что альбом возрождения «Капитал» — это уже было больше Brutto, чем «Ляпис». В нем намного больше моей позиции, чем всех музыкантов, вместе взятых. Когда меня спрашивают про их новую группу «Трубецкой», я отвечаю, что на конкурсе кавер-бэндов, играющих песни «ляписов», они бы в тройку не вошли!

Мне говорят: «Как ты к коллегам по цеху относишься?» А я не работаю на заводе, у меня нет коллег по цеху. На х... я всех вертел — так, по большому счету! Какой цех? Какие коллеги?

— Видимо, певцы.

— Я начал с того, что пародировал их. Это и есть панк-концепция: я разрываю гранаты изнутри, зная, что такое вызов и раздражение в искусстве. Но я хочу сказать, что «ляписы» — прекрасные люди. Только для меня прекрасный человек не обязательно должен стоять на сцене.

Да, наверное, прекрасный человек Чиж, прекрасный человек Стас Михайлов. Наверное! Он, наверное, прекраснее, чем Кинчев. А Гофман — сволочь, а Вагнер спал с женами друзей, а Чайковский — педераст, и Марк Алмонд тоже, а с Бой Джорджем я бы в разведку не пошел — но в искусстве они крутые!

Корчащий из себя праведника Сергей Безруков в моем кодексе людей нехороший человек. А буянящий Шнур, чье поведение я не очень воспринимаю, добрее. Он даст бабушке деньги или алкоголику на похмелку. А Безруков не даст.

— Как ты считаешь, почему пропал протестный рок? Где новый Цой?

— А Цой и не был протестным музыкантом, он был романтиком. Причем стадионным. Мы не любили Талькова, Шевчука и Кинчева. Тогда их рок протеста стал уже бутафорским. Он был не для контркультурных, а для цивильных. Рок для цивильных — это Scorpions, Джо Кокер покойный, музыка для директора мебельной фабрики.

Ты многих музыкантов слышал, которые выступают против политики Путина? Они по-настоящему очкуют. Им всем очень хорошо: они жили в нулевых, когда у рокеров было много заказников. А «Чайф» на фестивалях заявлял, что они любимая группа Медведева. Они все классные ребята. Но все буржуа.

Какой Кипелов рок-звезда? Он из ансамбля «Лейся, песня!», друг Расторгуева, увлекается рыбалкой. Когда убивают, чтобы есть и одеваться, — это понятно. А страсть к сафари или ловле рыбы из спортивного интереса отдает сексуальной неудовлетворенностью: бабу не могу снять, так хоть рыбу на червячка словлю...

Рок-музыканты стали шаблонными. Вот сравни движения Кинчева и Леонтьева. Если бы эти артисты выступали в театре теней, они бы выглядели как два близнеца. Государственная машина подмяла все под себя, рокеры участвуют в телешоу. Ну как можно рок-герою идти в шоу «Голос»? Музыкант должен заставлять себя находить протест, даже искусственно. Если все вокруг супер, придумай ветряные мельницы, придумай эфемерного врага! Ланцелот не может жить без дракона. В рок-н-ролле нужно бросать вызов!

— Я так понял, ты себе бросил вызов, отправляясь сейчас в Мариуполь, в горячую точку.

— Мы играли концерт в Донецке, когда девяносто пять процентов комментариев в Интернете сводилось к «Приезжайте, майдановские педерасты, мы вас убьем!». И мы приехали с двумя машинами автоматчиков, у нас был биток в клубе, и все кричали «Слава Украине!» — в Донецке, центре сепаратизма. Если я пою «Убей в себе раба!», «Будь смелым!», «Иди вперед!», то почему я должен ссать? Откуда я знаю, что будет в Мариуполе? Я нормальный человек, я тоже боюсь за свою жизнь.

Но в прошлом году во время гастролей в России опасности моей жизни было больше, чем в Мариуполе. Каждый концерт «ляписов» мог закончиться плохо: я встречал противодействие не только властей, но и радикально настроенных групп. И на фестивале «Нашествие», где все было в флагах ДНР и «Крым наш», я не зассал и спел «Воины света» — гимн Майдана.

По нам работали ФСБ, центр «Э» по борьбе с молодежным экстремизмом. Хотя пару раз они, наоборот, помогали, говорили, что в Калининграде нас хотят накрыть правые радикалы. Мы же для них майданутые, бандерофашисты.

— Ты сейчас въездной в Россию?

— Не, я в Россию не поеду. Я не знаю, что такое въездной или нет. Создана агрессивная среда. Кстати, на меня не надо тратить усилия государству — достаточно активистов. Уже есть родственники погибших в ДНР, которые уверены, что я пел на Майдане за американские деньги и теперь приезжаю в Россию, окропленный кровью русских бойцов.

Мне голову и так проломят правые футбольные фанаты, левые хардкоры или трусы, которые ссут ехать воевать, но ходят с двумя сотнями саблей по Самаре. Если на меня нападут без сабель, то двух-трех ряженых я рубану. А если с саблей? Ты вообще видел человека с саблей? А он уверен, что я сжигал в Одессе детей, что это делал лично я...

В Тюмени вышла газета, где сообщалось, что я на Майдане кричал «Убей русского, убей жида!», а потом приехал в их северный интернациональный город. Пропаганда и информационная война сделали много.

— В Беларуси ты тоже нежеланный гость?

— Я вернулся жить в Минск, потому что родился второй сын Макар, потому что у меня новая группа. И какого черта я вообще должен бегать? Я устал бегать! И совершил главную ошибку — решил, что меня не будут трогать в Беларуси, так как я уже не «ляпис», а Brutto. А х...йнаны!

В общем, наши фанаты в органах предупредили, что против нас проводится операция КГБ, и я в течение дня перебрался из Минска в Киев. Могли устроить провокацию. Я же наркоман, который мог проснуться с рецидивом в больнице. Просто могли подкинуть — мол, не справился. Не бывает бывших алкоголиков и наркоманов. Я каждую секунду борюсь с желанием выпить и употребить. Но нет.

— «Воины света» — твоя главная песня на ближайших лет десять?

— Она мистическим образом стала важнее и «ляписов», и Brutto, и меня. Она стала жить своей жизнью, это уже не моя песня. Написал я ее в Доминикане, наблюдая за голубыми китами и вспоминая историю детского писателя Рафаэля Сабатини про капитана Блада. И почему-то написал эту песню.

Я писал на интуитивных ощущениях в жанре киберпанк, пытаясь предугадать ход событий художественным языком. Но я не могу об этом говорить серьезно, а то все решат, что я е...нулся. В Самаре говорили (есть видео на «Ютьюбе»), что не мог я, разрисованный х..., написать такую песню, это сделали в Голливуде, это НЛП.

— Кстати, о тату. Еще набиваешь или уже остыл?

— Набиваю, хотя часто кокетничаю: «Я засыпаю — и они сами плодятся». Тату влияют на жизнь. Если на мне появился дерущийся лепрекон, то я дерусь. Но если художник сделал его подвыпившим, то, значит, я два-три раза в год сорвусь на алкоголь. Это сто процентов! Я не понимаю людей, которые бездумно колют медведей и волков. Значит, они где-то рыпнутся и получат п...ды. Нельзя делать чересчур смелые татуировки, если ты трусишка.

— Как считаешь, Россия, Украина и Беларусь будут дружить, как раньше?

— Я за социализм скандинавского типа. Мне нравятся взаимоотношения Норвегии, Швеции и Дании. Вот ты знаешь фамилии их президентов? Я тоже нет. И вот я хочу, чтобы мы не знали фамилий наших президентов, чтобы они были просто функционерами.

Если мы будем самостоятельными государствами, тогда будем по-настоящему дружить. Не надо нас тулить в Евразийский Союз, Варшавский договор, СССР опять строить. Империя развалилась! Отвалились куски! Каким нужно быть архитектором, чтобы из развалившихся камней склеить заново дом?

Мы не должны быть братьями, мы должны быть нормальными соседями. Нас сталкивают друг с другом! А я хочу, чтобы у каждого было свое. Мне нужно мое жизненное пространство. Еду я в поезде в своем купе. Ну зайди, поговори. Посидел, поговорил — и все, иди отсюда! Не надо мне: «А давай я тут лягу, вот кроссворд классный!»

Я хочу, чтобы мы ехали в одном вагоне, но у каждого было свое купе. Тогда мы снова будем все любить друг друга.