«Сегодня спецслужбы – это основной способ управления страной»

Председатель Белорусского Хельсинкского комитета Олег Гулак рассказал, как его задерживали 20 декабря, и почему не привлекают к ответственности фальсификаторов выборов.

– Как становятся правозащитниками в Беларуси? Что в вашей биографии привело именно к этому?

– Нельзя сказать, чтобы я с детства был каким-то большим правдорубом. Я закончил юрфак БГУ в 89-ом году, потом был юристом в Пинске. Там и начал активную общественную жизнь, вступил в начале 90-х в социал-демократическую партию. Это был круг людей, с которыми было интересно работать и общаться.

Работал юристом на заводе "Камертон" в Пинске объединения "Интеграл". Через меня прошло много сокращений, в 90-91 году было сокращено треть работников завода. Тогда очень остро стояла проблема отстаивания какой-то законной линии, потому что администрации хочется своего, рабочим – своего, а закон где-то посередине. И приходилось быть между двух огней. Администрация говорит – "ты мало защищаешь наши интересы", рабочие приходят и говорят – " а вы на стороне администрации". И тогда уже у меня рождалась такая позиция, что главное закон, процедуры, правила, и не важно, кто заказывает.

В 1996 году узнал, что создан Белорусский хельсинский комитет. Тогда мы открыли в Пинске его представительство, а через год уже перебрался в Минск.

– Долгое время БХК ассоциировался с Татьяной Протько. Почему она ушла? Были ли какие-то мотивы, о которых она публично не рассказывала?

– Спокойная и бесконфликтная смена руководителя в БХК – это довольно редкое в наших условиях явление. Может быть, и пример для некоторых партий и организаций. Как мне видится, Татьяна просто устала от того, что не всегда мы видим результат тех больших и серьёзных усилий, которые мы прилагаем.

– А вы не устали?

– Естественно, что хочется видеть результат, и мне его хочется видеть как можно быстрей. Не всегда это возможно.

"У меня нет объяснения, почему меня задержали 19-го"

– Расскажите, как 19 декабря среди сотен людей задержали и главного правозащитника страны, и почему вам довольно быстро отпустили.

– У меня нет объяснения, почему меня задержали. На мне был бэджик от БХК, я всё время представлялся. До 0.30 это работало. Весь вечер меня было несколько контактов с милицейскими чинами разного ранга, и все они реагировали адекватно.

Но потом спецназовцы почему-то просто перестали слушать. Скорее всего, когда пошла третья или четвёртая волна зачисток, у них, видимо, была команда просто собрать какое-то количество задержанных, выполнить план. Там уже явно брали случайных людей. И поскольку каждый из них что-то объяснял, то они решили в принципе не слушать никого.

Это было в 12.30, за несколько кварталов от Площади Независимости, на перекрестке Проспекта Независимости и улицы Володарского. Видимо, я привлёк их внимание тем, что активно наблюдал за тем, как они задерживали случайных прохожих и заталкивали их в автозак.

Уже в Октябрьском РОВД я был сильно впечатлён, что там меня не желали слушать уже не обычные милиционеры, а подполковники. Они только говорили как заведённые "там разберутся", до тех пор, пока меня не доставили в суд.

Потом я просидел до вечера в "стакане", в котором держат людей в ожидании суда. Всех задержанных вместе со мной осудили ещё днём, а в моём случае судья, видимо, долго с кем-то советовался, и в результате отправил дело "на доработку". Меня в семь часов освободили.

"Процентов десять спецназовцев били с какой-то нездоровой страстью, остервенением, у них явно были какие-то садистские наклонности".

– Будучи правозащитником, вы годами встречаетесь с нарушением прав людей со стороны разных представителей силовых структур. Скажите, почему мы видим какие-то дикие проявления жестокости, даже садизма? Они просто "делают свою работу", и им все равно – пробивать билетики в кинотеатре, или бить людей на митинге? Или долгая работа в этих структурах иногда деформирует психику?

– Тут смесь непрофессионализма, зависимости и человеческой жестокости. Профессионалы юристы не делали бы этого, судьи не выносили бы такие решения…

– Что может сделать судья, если ему позвонили или пришли из КГБ и сказали дать такой срок?

– Как сказал мне одни коллега – "я не смог в этой системе работать, я ушёл". Эта система начала выстраиваться, затачиваться под то, что мы имеем сейчас, в 1996-97 годах. Судей подчинили административно, поставили на колени материально – и потихоньку приучили. А сейчас молодые судьи и офицеры приходят уже в устоявшуюся систему. Они ничего другого не видели, и считаю, что это нормально! Это самое страшное.

Когда я наблюдал за действиями спецназа и милиции 19 декабря, то мне кажется, большинство из них относились к этому как к работе, делали её спокойно, выполняя команды по оттеснению участников акции и задержанию. Но процентов десять били людей с какой-то нездоровой страстью, остервенением, у них явно были какие-то садистские наклонности.

"Реальная власть силовых структур намного выше той, которую они имеют по закону"

– После событий 19 декабря естественно, появляется много версий того, что произошло и происходит после выборов. Одна из версий состоит в том, что эти события выгодны прежде всего силовикам, которым не нужны внутренняя либерализация и нормальные отношения с Западом. И что эти силовики, число которых множится с года в год, уже не очень-то контролируются руководством страны.

– У меня нет никакого другого объяснения, кроме высказанной вами логики. Ведь самому Лукашенко то, что произошло, никакой пользы не приносит. Никакого смысла для него в этом не было, так как это только ухудшило его положение. Теперь официальный Минск становится гораздо слабее в противостоянии с Россией.

Сейчас, для того, чтобы вернуться к тому "нулевому варианту", что был в отношениях с Европой ещё неделю назад, властям нужно многое сделать, в том числе идти на "потерю лица". Хотя, кстати, при всей жесткости оценок Европа оставляет дверь открытой.

И роль спецслужб в нашей стране высока не только тем, что их много и у них большие зарплаты, но прежде всего тем, что сегодня они – основной способ управления страной. Они главный механизм, через который власти руководят экономикой и политикой. Когда демократические механизмы не существуют или не работают, то работают вот эти тайные, скрытые механизмы.

Реальная власть силовых структур намного выше той, которую они имеют по закону. Мы не можем исключить того, что эти службы имеют не только свой собственный интерес, но и обслуживают интересы своих недавних коллег по бывшему СССР.

– Сейчас снова разгораются споры насчёт того, что должна делать Европа в такой ситуации. Одни настаивают на том, что нужно наконец-то вводить реальные экономические санкции, другие утверждают, что такие шаги только ослабят белорусский суверенитет…

– Сейчас ни у кого нет единственно правильного рецепта. Прежде всего, потому, что власти продемонстрировали свою непредсказуемость и недоговороспособность. А в таких условиях очень трудно определить, как можно развивать отношения. Европа шла на компромиссы, но это не может продолжаться до бесконечности.

Сейчас стоит вопрос, какой вектор развития Беларуси возьмёт вверх. Пока побеждают силовики, а у них мозги работают совершенно по-другому. Закрытость играет с ними плохую шутку, они видят мир совершенно другими глазами.

И эти процессы варятся исключительно внутри власти, повлиять на них извне очень сложно. Решает всё один человек, но ему кто-то что-то вливает в уши, выстраивает картину мира, и мы не знаем, как он будет реагировать на это.

Репрессивная система работает, и она обычно оправдывает то, что сделала. Идут допросы свидетелей, собирается какая-то картина, но она собирается тенденциозно. У нас мало надежды на то, что спецслужбы начнут вдруг подавать наверх объективную картину.

"Как только власть покажет, что может сдавать исполнителей своих приказов – кто завтра их будет исполнять?"

– Почему бы Лукашенко не сделать кого-то крайним? Объявить, что некоторые "оборотни" в силовых структурах действительно совершили эти провокации 19 декабря, что это был антипрезидентский заговор. Мол, всё у нас в целом было правильно, только какой-то полковник в интересах, например, России, пошёл на эту провокацию.

– Я как раз думаю, что это был бы оптимальный вариант для власти. Но он неудобен тем, что как только власть покажет, что может сдавать исполнителей своих приказов – кто завтра их будет исполнять?

Поэтому уже более десятка лет мы не видим привлечения к ответственности фальсификаторов выборов. Поэтому большой вопрос в том, готовы ли они пойти на тот вариант, который вы обрисовали.

– Можно ли в нашей стране сегодня хотя бы требовать выполнения тех несовершенных законов, которые есть? К Некляеву не пускают жену и адвоката. Когда кто-то украл булочку в магазине, его привлекают к ответственности. Но это же не меньшее нарушение закона, за это тоже наказывать следует…

– Поэтому мы и не можем назвать наше государство правовым, поскольку закон в нём работает только в одну сторону. Когда я рассказывал отцу про то, что я видел, когда был задержан, он мне отказывался верить. Просто полное беззаконие, откровенная готовность лжесвидетельствовать, идти на служебный подлог, говорить то, чего не было, растаптывать человеческое достоинство.

И я сегодня, конечно, не имею рецепта, как это быстро изменить. Но я знаю, что нужно бороться. Есть моральная обязанность действовать, порядочные и честные люди должны действовать. А во-вторых, ты никогда не знаешь, какая капля переполнит эту чашу.