Саша Гуща: «Мне сказали две фразы: «Плохие новости — мама умерла» и «Не вздумай приезжать»

— Наши земляки, которые приходят послушать стендап на английском языке, после концертов подходят и благодарят. В этом и есть суть черного юмора: смеяться, когда хочется плакать. А нас, беларусов, думаю, это вообще сейчас спасает, — говорит активистка, айтишница и стендап-комик Саша Гуща.

В сентябре 2020 года многие содрогнулись, увидев фото задержания Саши после одного из женских Маршей. Девушку с инвалидностью, не имеющую пальцев, под локти тянули три здоровых омоновца.

Однако после задержания, суда и штрафа она еще полтора года оставалась в Беларуси, продолжая участвовать в протестной деятельности.

Активистка откровенно рассказала «Салідарнасці» о том, как 2020 год перевернул ее жизнь, как превратилась в настоящую шпионку, чтобы стать участницей самой стильной акции протеста, как просыпалась каждый день, уверенная, что сегодня за ней точно придут, а потом приняла предложение работодателя и уехала в другую страну, где открыла новые грани себя и стала стендап-комиком.

«Литовцам наш политический юмор очень хорошо заходит»

— Стендап — это мое хобби, благодаря которому я смогла познакомиться с огромным количеством замечательных людей, что очень важно для социализации в новой стране, — признается собеседница. — При помощи юмора я стараюсь привлекать внимание к тому, что происходит в Беларуси.

Саша пишет тексты на английском языке и выступает в основном перед англоговорящей публикой. Чтобы шутить о событиях в нашей стране, приходится прибегать к черному юмору, не скрывая при этом и личную историю:

— Вильнюс, где я живу, мультикультурный город, здесь много приезжих из разных стран, много студентов, молодежи. Мы, сообщество стендаперов, каждую неделю организуем «открытые микрофоны», где можно послушать наши выступления бесплатно, а раз в две-три недели проходят полноценные концерты с нашим участием и с приглашенными комиками. Ездим на гастроли, вот недавно я вернулась из Риги, где выступала на шоу черного юмора.

Говорит, что ей не интересно шутить «про глупых женщин и про то, что все мужики — козлы».

— Для меня важно и интересно через свои тексты обращать внимание на серьезные общественные и политические проблемы, чтобы у людей оставались какие-то мысли.

— А как можно шутить на такие темы, чтобы публика смеялась, а не плакала, да еще на английском языке?

— Действительно, на английском юмор работает иначе, чем на беларусском. К нам на выступления всегда приходит микс — англоговорящие литовцы и граждане других государств.

Так вот, литовцам наш политический юмор очень хорошо заходит. Остальным приходится давать больше контекста. Как и многие стендаперы, я рассказываю истории из своей жизни — и про инвалидность в Беларуси, и про то, как меня задерживали, и про Лукашенко.

— Про Лукашенко, понятно, только ленивый сегодня не шутит, но про задержание и инвалидность?

— Представьте себе, это возможно. Например, вот как я говорю о задержании: так получилось, что когда в Беларуси проходили массовые протесты, я активно в них участвовала и, оценив обстановку в какой-то момент, сказала себе: «Саша, если так будет продолжаться, то рано или поздно они до тебя доберутся, и тебе придется либо уезжать из страны, либо тебя задержат».

Поэтому я выбрала очевидный вариант — и была задержана. После этого поняла, наверное, все-таки надо бежать из Беларуси. Почему в Литву? Потому что я плохо бегаю.

Что касается инвалидности, тут действительно нужно знать менталитет собравшихся. Например, иногда популярные почти у всех комиков шутки про попытки завести романтические отношения в моем исполнении вызывают не смех, а искреннее сочувствие.

Но я стараюсь переломить этот стереотип, продолжая шутить о своем статусе, например, я признаюсь, что являюсь квир-персоной, что мне нравятся и парни, и девушки, однако это вовсе не означает, что у меня больший выбор, потому что все, кто со мной знакомится, спрашивают не о том, кто мне нравится, а о том, что со мной случилось.

Это тоже черный юмор о том, что людей с инвалидностью не стоит воспринимать, как «историю трагедий», с нами можно просто общаться, как с остальными. 

Вообще в университете я писала диплом по теме черного юмора.  На самом деле это форма адаптации психики — когда ты находишь юмор в каких-то страшных вещах, они перестают казаться такими страшными.

«На следующий день я заполнила рюкзак бинтами, перекисью, обезболивающими и пошла»

Прежде чем вспоминать о событиях, которые кардинально изменили жизнь собеседницы, она говорит об одном из главных открытий:

— Сейчас я поняла, что есть много людей, которые внесли огромный вклад в то, что произошло в 2020 году.

И это, в первую очередь, те, кто начал сражаться с режимом задолго, еще с 90-х годов, и посвятил этому десятки лет своей жизни. Эти люди — настоящие герои, они проделали огромную важнейшую работу.

Сама я отношусь к тем, у кого открылись глаза намного позже, вместе с большинством, только в 2020 году. До этого я не занималась политической и гражданской деятельностью. 

До этого я была ребенком-инвалидом в Беларуси, а потом выросла во взрослого инвалида в Беларуси. Учитывая, как складывается жизнь таких людей в нашей стране, у меня было очень много претензий и к государству, которое позиционирует себя «социальным», и к обществу, которые называет себя «толерантным».

То, что это просто мифы, я прочувствовала на себе лично. У меня сложилось ощущение, что люди с инвалидностью в Беларуси не то, что где-то на задворках, нас вообще исключили из жизни.

Не удивительно, что с подростковых лет я мечтала уехать и не связывала свою судьбу со страной, в которой, как мне казалось, уже ничего не может измениться.

Даже переезд запланировала на начало 2020 года, но эти планы разрушила пандемия. Несмотря на то, что в Беларуси никаких официальных профилактических мер не вводилось и даже масочный режим был фактически добровольным, я устроила себе локдаун и строго его соблюдала. В первую очередь, из-за больной мамы, очень боялась ее заразить.

К сожалению, в прошлом году мамы Саши не стало. К тому моменту активистка уже уехала из Беларуси, поэтому на похороны приехать не смогла.

— Когда мне позвонили, чтобы сообщить, что мамы больше нет, сказали буквально две фразы: «Плохие новости — мама умерла» и «Не вздумай приезжать».

Такая наша беларусская реальность, к сожалению. Это было ужасно, я даже сейчас могу расплакаться в любой момент, хотя прошло уже больше года. Это очень тяжелая утрата для меня, — говорит Саша.

Она вспоминает, что единого переломного момента в 2020 году лично для нее как такового не было, но было много ключевых событий, которые погружали в происходящее и которые Саша сама для себя сравнивает с медленным подъемом на горки «Супер-8», после чего начался стремительный ход событий со взлетами и падениями, захвативший ее полностью.

— Все шло по нарастающей. Я наблюдала, как люди вокруг самоорганизовываются, проявляют солидарность, выстраиваются в огромные очереди, чтобы оставить подписи.

Помню, как пришла на митинг сторонников Светланы Тихановской в Парке дружбы народов и просто обалдела от количества людей, от энергии, запала.

Я была искренне удивлена, потому что до этого лета, как и многие, поддерживала клише о том, что мы, беларусы, очень инертные, пассивные, готовые терпеть любое к себе отношение. 

И тут я впервые увидела эту жажду перемен, которая разлилась бушующим морем по всей стране, и меня захлестнуло этой волной.

Следующим моментом стал сам день выборов. Проголосовав, мы с другом из Уручья добрались до Стелы и почти всю ночь провели там. Я своими глазами видела, как разгоняли людей, как в безоружных протестующих бросали гранаты и стреляли. Мы тоже убегали вместе со всеми.

Тогда мы не ожидали такого уровня насилия, психика еще до конца не осознавала, что происходит, просто в моменте на адреналине включили режим выживания, чтобы убежать от опасности.

На следующий день вечером с рабочего ноутбука я смогла выйти в интернет и увидела новости. Я была в шоке. Плюс мою подругу ударили дубинкой по голове, после чего ей диагностировали сотрясение мозга.

Еще одну поймали прямо во дворе дома, избили и сломали ногу, она потом долго лежала в больнице. Кто-то из знакомых сутки не выходил на связь. Стало очень страшно.

Получилось, что первая ночь для меня прошла в безумных гонках по городу, а вторая — в жутком информационном потоке. В итоге у меня случился нервный срыв, несколько часов меня колотило и была истерика.

На следующий день я заполнила рюкзак бинтами, перекисью, обезболивающими и пошла от Фрунзенской до Каменной горки, но помощь оказать никому так и не смогла. Везде проходили ужасные облавы и разгоны.

Возле Каменной горки увидела страшную картину, которая до сих пор стоит перед глазами: на асфальте лицом вниз лежал парень в майке и джинсовых шортах, а его избивали ногами девять омоновцев. Я их машинально сосчитала.

Все люди хаотично убегали. В какой-то момент и мы с друзьями попали в этот круговорот и тоже пытались вырваться из окружения.

Мы перебегали через дорогу и в этот момент остановилась машина, девушка-водитель сказала: «Ребята, прыгайте, иначе не выберетесь отсюда, здесь нельзя оставаться». Эта девушка развезла нас всех по домам — большое ей спасибо!

Следующими поразившими меня моментами стали выходы женщин — сначала в цепи солидарности, потом объявили первый женский Марш. Я взяла на работе отгул, чтобы в нем поучаствовать.

Ну, а Марш 16 августа стал вообще неким кульминационным моментом. Я прошла его от начала до конца: оказаться в центре такого события и остаться равнодушным было невозможно.

После всего калейдоскопа событий, пережитого в те первые дни, я поняла, что не смогу оставаться в стороне, притворяться, что ничего не было, — рассказывает Саша.

«Со временем организация и конспирация дошли до уровня остросюжетного фильма о шпионах»

Собеседница «Салiдарнасцi» перечисляет множество инициатив, которые буквально поглотили ее в дальнейшем. Среди них одна из самых эффектных и загадочных акций — прогулки женщин с БЧБ-зонтами.

— У нас во дворе собрался просто замечательный коллектив. Каких только мероприятий мы не устраивали: концерты, праздники для детей, спортивные соревнования — все самые «страшные преступления» по меркам нынешних властей.

Мы даже создали фонд помощи, который помогал оштрафованным соседям или тем, кто возвращался с суток. В конце 2021 года мы объединились с несколькими дворами и вместе подписали новогодние открытки каждому политзаключенному, на тот момент их было более 900 человек.

Подписывали несколько недель каждый вечер и отмечали в большой таблице. Маловероятно, что все наши открытки дошли до адресатов, но даже если дошло хотя бы несколько, значит, это было не зря.

Во время одного из дворовых мероприятий я познакомилась с девушками, которые ходили на прогулки с БЧБ-зонтами и стала выходить с ними. 

— Это была очень опасная акция, за вами буквально охотились и некоторых задерживали. Для многих до сих пор остается загадкой, откуда вы возникали и куда потом исчезали. А, главное, прогуливались всегда не просто красиво, а гордо и свободолюбиво, что очень вдохновляло!

— В этом и был смысл. Конечно, мы осознавали, что это большой риск.

Со временем организация и конспирация дошли до уровня остросюжетного фильма о шпионах. Некоторые моменты вспоминаю реально, как будто какой-то сюжет.

Маршрут продумывался заранее. Прогулка обязательно должна была заканчиваться возможностью спрятаться, быстро свернуть за угол большого здания или спуститься в подземный переход.

Старались избегать камер видеонаблюдения, быстро снимали с себя платки, шарфики, очки, прочие «экстремистские аксессуары», складывали зонты в чехлы, некоторые доставали припрятанный плащ другого цвета или вообще новый комплект одежды, и растворялись в толпе.

Если кто-то недооценивал риски, терял бдительность, сразу становился мишенью.

Я в силу физического состояния не могу быстро переодеться, поэтому обычно старалась снять все красно-белое, прыгнуть в такси и уехать. 

Понятно, что и до, и во время прогулок все были на нервах. Зато после, бывало, смеялись, когда читали о себе у пропагандистов, которые утверждали, что все это тщательно продуманная постановка, профинансированная Западом, потому что «посмотрите, как стильно они разодеты в западные бренды». 

Смеялись, потому что никто не знал, как мы искали эти «западные бренды», а по факту дешевые красно-белые вещи, которые при необходимости не жалко было выбросить, надев один раз, объезжая все секонд-хенды города.

— Однако были и страшные моменты, когда кого-то задерживали. Не хотелось сразу прекратить выходить?

— Конечно, с одной стороны, было страшно, когда кто-то попадался, но так получилось, что уже в первые недели протестов через задержания прошло много людей из окружения каждой из нас.

Это притупило страх и волновал уже не столько вопрос «если задержат», сколько — «когда задержат». Никто из нас не исключал такого варианта. Угроза возросла, когда стали не просто задерживать, а давать большие сроки.

Этот момент мы часто обсуждали. После этого девушки стали выезжать из страны, и большинство, насколько я знаю, смогли это сделать.

«У всех взяли отпечатки пальцев, кроме меня»

— Вас тоже задерживали, как это было?

— В сентябре 2020 года я участвовала в очередном женском Марше. До этого женщин особо не трогали, могли зацепить кого-то в самом начале или конце, но массово не хватали.

А в тот раз всех окружили на перекрестке Колоса и Сурганова и задержали несколько сотен человек. Я с группой из нескольких десятков женщин забилась на летнюю террасу одного кафе.

Там был такой закуток, что достать нас оттуда было сложно. «Оливки» стояли напротив, и не знали, как к нам подступиться, а потом пошли на хитрость, сказали, что уже «выполнили план», и просто хотят, чтобы мы пошли домой.

Женщины начали выходить, все держались друг за дружку. Как только омоновцы смогли нас окружить, бросились на нас с остервенением, как волки на овец, растаскивали во все стороны, хватали, тащили, били.

Мою подругу ударили по голове, меня несколько раз — берцем по ноге специально, чтобы я упала. Бил ребром подошвы со всей силы, отметина осталась до сих пор.

Одна женщина потеряла сознание и стала падать прямо под ноги. Я увидела это, закричала: «Человеку плохо!», и попыталась сделать шаг в ее сторону, но тут меня схватили за локти и поволокли в автозак. Этот момент попал на фото.

В наш автозак затолкали и Нину Багинскую, но ее перед РУВД отпустили, только флаг забрали. Вообще я восхищаюсь этой женщиной и только мечтаю, что, может быть, к ее возрасту постигну дзен до такой степени, что мне будет абсолютно не страшно.

В РУВД нас всех сначала поставили лицом к стене и обращались очень грубо, оскорбляли, кричали, угрожали: «Заткнитесь, иначе затолкаем всех в одну камеру и будете там с**ть под себя».

У меня очень болела нога, я оперлась о стену, один из конвоиров подошел, сказал стать ровно и отвернуться. Объяснила, что меня ударили по ноге и мне тяжело стоять. Он не стал ничего делать, и я опиралась дальше.

Однако через несколько часов наши охранники устали поддерживать такой уровень напряжения, нам разрешили сесть на пол, сходить в туалет, набрать в пустые бутылки воды из-под крана.

А некоторые женщины даже попытались с ними разговориться. Один прямо с пеной у рта доказывал, что мы все «проплаченные Западом». Я попросила у него контакты «спонсоров», чтобы забрать свою долю, и он прямо оскорбился такой шутке.

У нас записали данные, каждую отдельно сняли на видео и взяли отпечатки у всех, кроме меня, потому что у меня нет пальцев. Поздно вечером всех, кто был задержан первый раз, отпустили. А через какое-то время начали приходит повестки в суд. Я вину не признала, мне присудили штраф 22 базовых.

— Однако после этого вы продолжили участвовать в акциях протеста?

— Да, я ходила на Марши, на прогулки с девушками еще даже весной 2021 года. А когда стало совсем невозможно выходить, на канале в Тик-Ток рассказывала о событиях в Беларуси на английском языке, пыталась продвигать нашу повестку на Запад.

Понятно, что, как и все в Беларуси, жила в жутком напряжении, просыпалась по утрам и ждала, из дома не выходила без зубной щетки, смены белья и шоколадки в рюкзаке.

В какой-то момент у меня появилась личная метафора, будто над моей головой тикает таймер — и я не знаю, сколько там осталось, но понимаю, что каждый день меня приближает к этой точке.

Оптимизма не прибавляли практически ежедневные задержания и обыски у знакомых, кого-то спрашивали и обо мне, найдя совместные фото в соцсетях.

Тем не менее, БЧБ-флаг с окна снимать не хотела, он был моим вдохновением и надеждой. Уже после моего отъезда его сняла и спрятала мама.

— Что для вас стало последней каплей?

— Не было последней капли, так получилось, что мне повезло. К концу 2021 года я очень устала, выгорела. Возможно, это прозвучит как проявление слабости по сравнению с историями людей, которые прошли через тюрьмы и страшные репрессии.

Я просто жила в ожидании, что случится раньше — задержат или попробую уехать. И тут у меня на работе начался новый проект, и заказчик сам предложил мне релокацию сразу в несколько стран на выбор. Я выбрала Литву, чтобы быть ближе к Беларуси, ближе к маме.

— После переезда вы продолжили выражать свою гражданскую позицию.

— В Литве это, наоборот, придавало мне сил. Через 12 дней после моего переезда 24 февраля 2022 года началось полномасштабное вторжение в Украину.

А 23 февраля, когда многие еще не верили, а многие надеялись, что этого не произойдет, я вышла к посольству РФ с плакатом «Нет войне!», который рисовала полночи. Подруга помогла снять мой одиночный пикет и передать в медиа.

Потом я несколько месяцев волонтерила в беларусском фонде «Дапамога». Они помогают беженцам из Украины и Беларуси с жильем, вещами, оформлением документов, поиском работы и много чем еще.

Весной прошлого года я собрала работы беларусских, украинских и русской художниц, распечатала открытки с репродукциями и предложила всем делать пожертвования в любой фонд помощи Украине, присылать мне подтверждение и получать в подарок от меня такую открытку.

Таким образом было собрано больше полутора тысяч евро, что, конечно, не очень много в глобальном плане, но все равно помощь. В июне, во время Месяца Гордости, посвященного правам ЛГБТК-сообщества, я организовала в Вильнюсе «Вясёлкавы вальс», где мы разучивали танцы, европейские и беларусские, и общались. Получилось очень здорово.

Параллельно принимала участие во многих акциях, проводимых в знак солидарности с беларусами.

— Вы продолжаете работать в IT?

— Я продолжаю работать в EPAM Systems техническим писателем, работаю с технической документацией, но уже в литовском отделении. Меня очень расположило к моему работодателю отношение внутри компании.

Когда я была задержана, поддержку предлагали и коллеги, и руководство. Вообще всем, кто пострадал, старались оказать помощь.

— Готовы ли вы сами однажды вернуться в Беларусь и остались ли в вашем окружении люди, которые хотят вернуться?

— К сожалению, таких становится меньше. Это заметно даже по количеству приходящих на акции солидарности беларусов здесь в Литве.

Но точно могу сказать, что мы есть, не знаю, много или мало, но мы есть и мы готовы, мы ждем.

Я мечтаю, что после освобождения Беларуси буду участвовать в проектах помощи людям с инвалидностью, женщинам, ЛГБТК-сообществу и другим уязвимым группам. Мне кажется, я смогу быть там полезной. Очень хочется верить, что однажды (скорей бы!) это произойдет.