«Россия – не Европа. И, наверное, никогда ею не будет»

Социальная драма «Труба» режиссера Виталия Манского, получившая первый приз на международном кинофестивале в Карловых Варах, стала самой обсуждаемой документалкой последнего времени.

Картина включает 12 историй о жителях населенных пунктов, расположенных вдоль газопровода, идущего из Сибири в Западную Европу. Поток «голубого золота» проплывает мимо простых людей, ничуть не делая их жизнь лучше. Автору честного фильма я дозвонилась, когда он находился в далекой Аргентине.

- Ваш фильм наделал много шума. Некоторые критики назвали его антипатриотичным и оппозиционным.

- К сожалению, в России любое кино, отражающее реальную жизнь, называют оппозиционным. Мы не делали политическую картину: можно проехать по тому же маршруту с конкретной целью – рассказать, чем живут люди, сколько зарабатывают, как часто им завозят продукты, дают свет и газ. Я не снимал фильм из серии «так жить нельзя», не выносил никакого приговора.

- Что вы хотели сказать своей работой и, главное, кому? Ведь мы и так знаем, в какой стране живем. Или ваш фильм ориентирован на западного зрителя?

- Для меня не существует западного или восточного зрителя. Конечно, удручает, что сегодня у картины больше шансов быть показанной за пределами моей родины.

Наш фильм – не попытка угодить западному зрителю. В «Трубе» есть четыре эпизода из Европы – снимали в Польше, Чехии, на территории бывших ФРГ и ГДР. Мы старались найти там такие истории, которые нам тоже не понять.

Например, показали крематорий в Праге, который, кстати, топится российским газом. У чехов иное отношение к смерти. Некоторые из них даже перестали класть людей в гробы – используют картонные коробки. Объясняют: зачем тратить огромные деньги на то, что все равно придется сжигать? Согласитесь, подход рациональный, но для нас, русских, это кажется варварством. «Труба» – картина не о том, как у нас плохо, а у них хорошо, это фильм о том, какие мы разные.

- Вы рассказывали, что на въезде в область газодобычи вам даже пришлось оформлять визу. Неужели это правда?

- Увы, это так. Об этом нет широкой информации, поэтому, когда в ходе съемок выяснилось, что нам необходимо получать визу на газодобывающие территории, мы были в шоке. Регион России, оказывается, может быть закрыт для свободного въезда граждан своей же страны. Паноптикум какой-то! Причем оформляется эта виза дольше, чем шенгенская, – в течение месяца.

Выяснилось, что за полгода до съемок вышло распоряжение, по которому вся территория газодобычи объявлена зоной особого режима. Если у вас есть родственники в этом районе, они должны выслать приглашение, по которому вы можете получить специальный ваучер – разрешение на въезд.

Когда мы снимали на территории «Газпрома», мне вообще показалось, что это где-то не в России. Все газпромовские объекты обнесены колючей проволокой, и складывается ощущение, что эта проволока как для тех, кто внутри нее (чтобы лишний раз не выходили), так и для тех, кто снаружи.

На дорогах, ведущих в эти районы, стоят КПП, где у каждого спрашивают визу. Мне границы между государствами кажутся чем-то неестественным, а уж внутри одной страны – аномалия.

- Какими были ваши впечатления от увиденного в российской глубинке?

- Немало наших сограждан живут за гранью, где отсутствие социальной политики очень заметно. В каждом областном центре есть площадь с фонтанами, рестораны, дорогие магазины, и тут же – ветхое жилье, бездомные люди.

Конечно, контрасты встречаются и в Латинской Америке, и в Зимбабве. Но хотим ли мы сравнивать себя с Зимбабве? Или все же с Европой? Пусть не со Швейцарией, но хотя бы с Польшей. Мы можем жить не хуже, чем поляки, у которых, кстати, нет газа и нефти – они покупают их у нас.

Мы снимали эпизод в польской деревушке – в такой Тмутаракани, что не все поляки знают о ее существовании. Но там асфальтированные дороги, ухоженные улицы, чистые дворы, аккуратные газоны, крепкие дома. У нас же, всего в 40 километрах от города Грязовец – газовой столицы России, есть поселок городского типа Сидорово, где люди до сих пор отапливают дома дровами. Жителям, конечно, обещают провести газ, но воспринимают они эти обещания как небылицы.

И как после этого смотреть рекламу «Газпрома» без содрогания? Зная, в какой стране мы живем, руководители «Газпрома» могли бы быть чуть деликатнее. Люди же понимают, чье на самом деле это «достояние»! И от этого горько и обидно.

Зачем это делают, непонятно. Нашли бы для рекламы какие-то другие слова. Например: «Мы стараемся. Мы придем. Простите». А так для большинства россиян это плевок в лицо, вызов.

- Чем же мы провинились? Почему живем хуже тех же поляков?

- Может, это и есть наше счастье – такая вот жизнь. Мы снимали, как живут ханты в тундре. Там холод жуткий, люди спят на земле, питаются сырой олениной. Они света белого не видят, но мы пожили там несколько дней и поняли, что этот народ по-своему счастлив.

Сейчас их пробуют переселять, детям запрещают есть сырую рыбу. Ханты уже на оленях перестали ездить, потому что газовики им выдали «Бураны».

А что будет, когда газ и нефть там закончатся? Добытчики уедут, «Бураны» сломаются, а люди без всего этого погибнут.

- Какие выводы вы сделали для себя, совершив путешествие по России?

- Мы – не Европа! И, наверное, никогда ею не будем. К сожалению, за десятилетия разных политических и экономических систем люди у нас так и не обрели веру в то, что в собственной стране от них что-то зависит.

Это безверие, обреченность и невообразимое долготерпение я наблюдал на протяжении всего маршрута. Даже на выборах они голосуют не из симпатии к кандидатам, не из желания сделать лучше, а из боязни, что будет хуже.