Роднянский: «В украинском – народ как субъект истории, в российском – как пассивная жертва произвола»

– Украинский фильм «Пісні землі, що повільно горить» Ольги Журбы и «Русские на войне» Анастасии Трофимовой предложили свои взгляды на происходящее, – пишет украинский продюсер Александр Роднянский. – «Русские на войне» – это публицистика, снятая в российской части, воюющей в оккупированной Луганской области. Герои ее – простые мужики, оказавшиеся на войне. В силу разных причин – большинство отправились за деньгами, кто-то – по «патриотическим» соображениям.

Они делятся ответами на вопросы о целях войны, повторяя мантры российского телевидения: «единый народ», «братья», «мы на чужой земле, но виноваты все» и прочее.

Иногда кажется, что фильм сделан по заказу умных чиновников Минобороны РФ или ФСБ.

Несмотря на понимание автором фильма характера агрессии, российские солдаты очеловечиваются в фильме. Они – очередные жертвы государства, посланные, как и многие поколения до них, на убой в заведомо несправедливой войне. Они могут прослезиться, говоря о погибших товарищах, возмутиться несправедливостью власти, но они не спорят с правом государства отправить их бессмысленно умирать.

Главный герой украинского фильма – простите за несвойственную мне высокопарность, народ. Живущий в тягучем пространстве войны.

Отсюда и визуальный стиль – общие планы, длинные кадры, точные акценты и детали, подчеркивающие множественность судеб, из очерков жизни которых складывается эта картина.

В памяти остается впечатляющий неторопливый проезд, снятый из кабины грузовика, везущего гроб погибшего украинского воина. Он длится, по ощущению, минут шесть и фиксирует десятки, если не сотни, коленопреклоненных людей, стоящих вдоль зимней дороги, вьющейся в карпатских горах.

Это поэтическая кинометафора, а не привычная сегодня публицистика. Наполненная, в отличие от мимолетной теледокументалистики, ощущением протяженности войны и того, что называется фатумом. Роком или судьбой.

В этом и состоит разница посланий двух фильмов: в украинском – народ как субъект истории, в российском – как пассивная жертва произвола.