Революция консерваторов

Что общего между выборами в Израиле, президентской кампанией в Беларуси и бурными социальными протестами во Франции? Как ни странно, три никак не связанных между собой процесса объединяет одно: попытка защититься от стремительно меняющегося мира.

Голосование в Израиле обсуждали в основном с точки зрения его влияния на ход размежевания с палестинцами. Однако волеизъявление интересно прежде всего не этим. Очевидного успеха добились партии, выступающие за социальное государство. Третью по численности фракцию получила религиозная партия «Шас». Причем поддержали ее не только сторонники ортодоксальных взглядов, но и те, кто добивается сохранения социальных привилегий, в защиту которых традиционно выступают «религиозники». (Кстати, помимо «Шаса» в кнессете представлены еще две религиозные партии.) Сенсацией стало появление в парламенте новой Партии пенсионеров, которая собрала протестный электорат, растерянный с уходом старого доброго социализма. Главный сюрприз выборов — переход в высшую лигу партии «Наш дом — Израиль». Детище Авигдора Либермана ориентировано на переселенцев из бывшего СССР и тоже уделяет немалое внимание проблемам равноправия и защиты определенных групп населения. Если к этому добавить тот факт, что социал-демократы из «Аводы» сохранили свои позиции, а правый «Ликуд», гордящийся своими либеральными экономическими реформами, постигла настоящая катастрофа, то картина складывается вполне определенная.

В Беларуси можно гадать, сколько получила бы оппозиция, разреши режим по-настоящему свободные выборы, но очевидно, что выстроенная Лукашенко модель в целом по-прежнему пользуется поддержкой большинства населения. Как верно заметил один белорусский коллега, батька создал ситуацию, при которой вся нация как будто бы на пенсии: невысокий, но стабильный доход, ощущение гарантий на будущее и надежная защита от ветра перемен, бушующих в окружающем мире.

Лидер молодежной революции 1968 года Даниэль Кон-Бендит, ныне депутат Европарламента, отвергает параллели с нынешними выступлениями на улицах французских городов. «События 68-го были устремленным в будущее протестом против застоя, мы требовали перемен. Демонстранты 2006-го добиваются консервации существующей системы, возврата в прошлое, они боятся перемен», — говорит ветеран левого фронта. Суть происходящего исчерпывающе выразила в интервью немецкому еженедельнику Die Zeit одна из предводительниц студенческих протестов Жюли Кудри: «Впервые после Второй мировой войны в Европе появилось поколение, которое будет жить хуже, чем предыдущие. Нам страшно».

Французский закон о первом найме, предполагающий возможность очень скромной либерализации рынка труда, обнажил коренную проблему континентальной Европы. Государство всеобщего благосостояния, построенное в Старом Свете за последние полвека, более нежизнеспособно, по крайней мере в полном объеме тех гарантий, которые оно давало гражданам в свои лучшие годы.

Между тем ничего другого западноевропейцы представить себе не могут. Глобальные изменения в мире, где растут новые гигантские центры экономического роста и производства, диктуют ужесточение конкуренции. Демографические тенденции крайне неблагоприятны для развитого мира. Сокращение рождаемости в сочетании с увеличением продолжительности жизни обещают нынешнему поколению молодежи перспективу работать не только за себя, но и «за того парня», точнее, за нескольких пенсионеров.

В англосаксонском мире, где трудовые отношения строятся на весьма либеральных принципах — наем и увольнение работников жестко не регламентируются, и работодателю предоставляется возможность подходить к этим вопросам весьма гибко, — накал страстей во Франции вызывает недоумение. Тем более странно видеть парижские баррикады россиянину, успевшему за годы реформ отвыкнуть от самого понятия «социальные гарантии». Трудно избавиться от ощущения, что французские юноши и девушки просто с жиру бесятся.

Пафос протестующих станет, впрочем, более понятен, если принять во внимание, что жестко зарегулирован не только рынок труда. Скажем, без постоянного контракта, в защиту которого поднялись студенты, практически невозможно не только взять кредит в банке, но и снять квартиру в Париже: домовладельцы требуют железных гарантий платежей.

Иными словами, попытка либерализовать один из элементов социальных отношений, оставив пока в неприкосновенности общую систему «государства опеки», приводит к обострению противоречий. Отдельной проблемой является качество образования и перспективы, которые оно дает. Опросы в соседней Германии, служившей некогда эталоном «социального рыночного хозяйства», свидетельствует о том, что молодежь чувствует себя крайне неуверенно. Раньше добросовестная учеба в вузе служила, по сути, гарантией престижного и стабильного трудоустройства по окончании. Сегодня оказывается, что прямой связи уже нет: повезет — найдешь работу, не повезет — образование может и не пригодиться…

Cтарый Свет долго избегал комплексных реформ, о необходимости которых экономисты говорили еще в прошлом веке. Теперь выясняется: чтобы выйти из тупика, крупнейшим европейским экономикам — Франции, Германии, Италии — необходимы преобразования, сопоставимые по глубине и болезненности с теми, что в Великобритании и Соединенных Штатах предприняли в свое время консервативные лидеры Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган. Однако общества к подобным шокам явно не готовы. Тем более что неуверенность в собственном положении на рынке труда значительно усугубляется подспудным страхом перед новыми угрозами стабильности и безопасности, которые принес с собой XXI век.

Кардинальные социально-экономические перемены в Европе (а многие считают, что по своему значению то, что началось во Франции, вполне сопоставимо с новой революцией) могут сопровождаться и политическими изменениями. Ощущение неуверенности способно привести к успехам новой идеологии, которая сменит идейную базу, на которой базировалось социальное государство. Эта идеология, скорее всего, будет сочетать в себе элементы социального популизма и протекционизма — экономического, культурного и даже этнического.

К чему приведет подобная смена в условиях единой Европы и глобализированной экономики, трудно предугадать. Ясно, что защитить свой привычный комфортабельный мир Европе будет нелегко. Впрочем, это касается не только европейцев.