Pussy Riot. Прямая речь

Екатерина Самуцевич свое 30-летие встретила в заключении. Суд приговорил ее и еще двух участниц группы к двум годам лишения свободы. Она уверена, что действовала по совести: «Я не могла не видеть, что политика властей ведет к возвращению строя, при котором вырос мой отец».

Pussy Riot, российская феминистская панк-рок-группа, создана в августе 2011 года. «Площадками» ее выступлений становились станции метро, троллейбус, крыша следственного изолятора, Красная площадь. 21 февраля 2012 года группа провела «панк-молебен» в храме Христа Спасителя: участницы забежали на солею, где истово крестились и пели: «Богородица, Путина прогони!», затем их вывела охрана.

Акция продолжалась около 40 секунд. Арест трех участниц группы и обвинительный приговор вызвали острую общественную дискуссию в России и акции в поддержу Pussy Riot в мире.

– Несправедливо многое, например отношение к женщине: у нас в обществе царит патриархат, мужчины главенствуют. Я думала об этом еще со школы. А студенткой участвовала в переписи населения как волонтер: мы ходили из квартиры в квартиру, и я видела множество людей, их повседневную жизнь, часто бедную, лишенную радости.

Тогда мне впервые всерьез захотелось что-то сделать, чтобы их жизнь изменилась. Ирония судьбы: волонтером я была в районе Печатники, где находится СИЗО-6, – там меня держали после ареста. В институте я много читала, смотрела фильмы, ходила на митинги оппозиции и пыталась осмыслить все это. Потом работала программистом. Поначалу мне казалось интересным то, как проводят время мои коллеги: вечером все вместе шли пить пиво, а по пятницам отправлялись в стриптиз-бар. Но год спустя это стало выглядеть бессмысленным, мне хотелось жить иначе, делать что-то полезное для себя и для других.

Мы жили вдвоем с отцом – мама умерла в 2001 году. Ему не нравились ни мои идеи, ни друзья. Сейчас я думаю, что, может быть, ему было обидно, что я ничего не рассказываю о своих увлечениях. Мы с ним принадлежим к разным поколениям. Он родился и вырос в Советском Союзе с его репрессивными методами обучения, с привычкой к тоталитаризму и чувством, что ничего изменить невозможно, не стоит и пытаться. А я хотела изменений. Я не могла не видеть, что политика властей ведет к возвращению того строя, при котором вырос мой отец, и восставала против этого.

Люди моего поколения не хотят быть фанатиками и не готовы верить в идеи, которые нам стараются навязать. Среди них я нашла единомышленников, тех, кто разделял мои взгляды и помогал их выразить. Я перешла на фрилансерскую работу, у меня появилось больше времени для творчества. Мне хотелось воплотить свои идеи, в первую очередь идеи феминизма. Я убеждена, что нельзя загонять человека в те рамки, которые навязаны ему извне. Будь то биологические или паспортные данные – важны не они, а то, как человек сам проявляет себя.

В политику я не стремилась, но понимала, что в нашем обществе даже чистое искусство может оказаться политикой. В случае созданной нами женской группы Pussy Riot разграничить политическое и артистическое невозможно и не нужно. Название группы мы составили из двух резко контрастирующих слов. Первое означает отношение к женщинам в той культуре, которая настаивает на четком делении на два пола: это что-то мягкое, податливое, всегда уступающее мужскому началу. Второе слово – наш ответ на такое отношение: бунт, мощное протестное действие против сексистских стереотипов. В России это более чем актуально.

Мы придумали для себя сценические костюмы – яркие платья и колготки, разноцветные балаклавы. Они закрывали наши лица и волосы, скрывая индивидуальность и подчеркивая образ.

Нас часто обвиняют в желании «пропиариться», но мы никогда не выставляли напоказ себя. Мы хотели, чтобы все внимание было направлено не на нас, а на то, что мы делаем. Я скорее человек застенчивый, меня привлекала не публичность, а возможность выразить свои идеи. И еще – необходимость в считаные секунды залезть или пробежать куда нужно, достать и подключить необходимое оборудование и все сделать четко. Это был настоящий вызов, мы часто выступали в стрессовой ситуации. Если все удавалось, радость от этого была очень сильной.

Некоторым кажется, что наши выступления идут вразрез с общественной моралью. Возможно, мы действовали наперекор морали – но в согласии со своей совестью. При этом нам никогда не были безразличны чувства тех, к кому мы обращались. Мы всегда старались их учитывать. И по-моему, нам это всегда удавалось. В том числе и в храме Христа Спасителя.

Мы знали, что в алтарь женщинам заходить нельзя – туда и Богородица не смогла бы зайти! А на амвоне мы не раз видели женщин и поэтому не думали, что это кого-то заденет. Эта акция оказалась самой удачной – мы сделали то, к чему стремились: Pussy Riot дали другим повод задуматься над положением женщин и над тем, что ждет всех нас в стране, где светское государство присваивает себе церковную эстетику. Мы наглядно показали, что православие – не собственность властей и что для молитвы не нужно разрешение, никто не может указывать, о чем нам молиться. Своим выступлением мы разрушали миф о единстве власти и церкви.

Все наши акции были опасны. Для нас, потому что у нас в стране опасна любая оппозиционная деятельность, в том числе и творческая. Но и для властей тоже, это было видно по их реакции. И это признак, что мы идем по верному пути, наше творчество задевает так сильно оберегаемые государственной властью проблемы.

«Людям в форме» я всегда представлялась псевдонимом, но понимала, что арестовать меня могут и под чужим именем. Так и произошло 15 марта. Меня задержали вместе с Надей и Машей 3 марта, но потом отпустили, хотя вызывали несколько раз на допрос. Мое настоящее имя было неизвестно, и если бы я скрылась, мне, скорее всего, удалось бы уехать за границу. Две девушки из нашей группы так и поступили. Я рада, что они сделали такой выбор и сейчас, надеюсь, в безопасности.

Но я не могла скрыться, хотя и не хотела в тюрьму. Просто не могла представить, что уеду, исчезну – это значило бы, что я буду молчать, а ведь мы хотели быть услышанными... 15 марта я обедала в кафе с моим адвокатом Виолеттой Волковой, и она предупредила, что, скорее всего, меня сегодня арестуют. Я попросила ее сообщить отцу, когда это случится. После ареста он был в ужасе от происходящего и очень тревожился за меня.

Следователи, видимо, ему сказали, что если я заменю адвоката на другого, которого они укажут, тот уговорит меня покаяться, и тогда меня выпустят. Отец старался меня убедить это сделать и сердился, что я отказываюсь. Но потом он понял, почему я так поступаю. Он много читал, что писали о нашем деле, и наконец разобрался в том, что происходит, и перестал меня осуждать. Он встал на нашу сторону. Теперь я чувствую, что папа по-настоящему близкий мне человек. И могу с ним разговаривать более откровенно, чем когда-либо раньше. Мы с ним действительно одна семья, мы вместе.

Даже если бы я заранее знала, к чему приведет меня участие в группе, выступление в храме, я бы повторила этот путь. Я не жалею о том, что делала. И считаю моих подруг образованными, думающими и мужественными людьми. Мне кажется, сейчас многие поняли, что наше выступление не было ни хулиганством, ни попыткой эпатажа. Даже те, кто против нас, задумываются о причинах, которые нас к этому побудили.

После ареста приходилось нелегко, в первую очередь физически, потому что мы иногда не спали и не ели, нам не разрешали выйти в туалет. Мы знакомились с делом в зале суда и от усталости не могли читать, все расплывалось перед глазами. Тюрьма для меня жестокий, тяжелый, но и важный опыт – будет что вспомнить в будущем!

Труднее всего привыкнуть к тому, что здесь к заключенным относятся как к механическим машинам для исполнения приказов, словно мы лишены человеческого достоинства. Но это не так. У нас есть достоинство, есть убеждения. И меня это очень поддерживает. Мои взгляды не случайны, они складывались в течение долгого времени, и в трудные моменты они помогают мне держаться. Иногда я даже сама этому удивляюсь – у меня больше сил, чем я предполагала.