Общество

Татьяна Гусева

Психолог: «Эту систему не победить» — так говорят жертвы

В рамках спецпроекта «Обратная сторона медали» Лилия Ахремчик — о том, почему дети благодарны родителям за то, что их били, и чем пережитое насилие оборачивается во взрослой жизни.

Психолог Лилия Ахремчик. Фото Марина Сикорская

По данным опроса, который проводили в прошлом году Белстат и ЮНИСЕФ,  физическое наказание и психологическое давление в семье испытывают на себе 57% детей до 14 лет по всей Беларуси.

Психолог Лилия Ахремчик считает, что в реальности количество родителей, которые применяют насилие по отношению к детям, в нашей стране гораздо выше.

— Полагаю, не все признались. Наше общество очень толерантно к насилию. Это формирует повышенную агрессию. У нас достаточно агрессивное общество и по отношению к детям очень нелояльное. У агрессии два полюса: агрессор и жертва.

С одной стороны, мы проявляем агрессию по отношению к окружающим, с другой — являемся жертвами в своей жизни. Когда мы слышим: «ничего не возможно сделать», «эту систему не победить», «они всегда найдут как отыграться» — это реплики жертвы. Это состояние, когда не я своей жизнью управляю, у меня нет ответственности за свою жизнь, а кто-то (злые силы) влияет, и я ничего не могу с этим сделать. Я маленький несчастный муравьишка и не могу с этим справиться. Это яркое проявление второго полюса агрессии — абьюза.

По мнению Лилии Ахремчик, нужны десятилетия, чтобы перепрошить насильственную матрицу, чтобы большинство людей пришло к выводу, что насилие — это ненормально.

— Иногда чувствую бессилие донести неизбежность плохих последствий насилия. Сейчас все больше людей задумывается, к чему приведет, если ребенка бить, обзывать.

Ребенок живет по кальке родителей. Когда после школы человек выходит в самостоятельную жизнь, он долгие годы, иногда десятилетия, идет по родительским лекалам. Обычно к 40 годам (плюс-минус 5 лет) происходит кризис середины жизни, и начинается попытка перепрошивки, после которой человек идет дальше со своими установками.

— Иногда этого слома не происходит, и человек до конца жизни доходит с установками, которым его научили родители, не обдумывая, не осознавая, не видя последствий, не видя, к чему приводит насилие.

Например, слышу от женщины: меня отец бил, а я до сих пор ему благодарна, человеком стала, у меня три высших образования высших у меня. Потом выясняется, что у нее нет семьи, детей. Человек не понимает, что вот они – последствия насилия. Если эта женщина пришла бы на терапию к психологу, обнаружили бы, что она боится войти в отношения с мужчиной, потому что к ней могут применить насилие.

Это неосознанный, очень глубокий страх. На поверхности его нет: «отец сделал из меня человека». А на самом деле она боится мужчин, потому что чувствует угрозу. Поэтому у нее нет отношений, поэтому боится родить ребенка — чтобы не повторить родительский сценарий. Люди этих последствий не осознают. Им кажется, что они стали хорошими благодаря насилию. Но весь спектр своей жизни они не оценивают.

Лилия Ахремчик приводит и другой пример, когда взрослые признаются: меня били, я сама вырастила троих детей, и они говорят, что мне благодарны.

— Во-первых, не все дети говорят правду. Благо для родителей, если ребенок может сказать, что ты накосячила в моем детстве. Это значит, что отношения очень доверительные, хорошие, когда ребенок без терапии может прийти и сказать, что у нас с тобой не все было хорошо. Это говорит о том, что ребенок надеется быть услышанным родителем и надеется, что его поймут, и эта травма как-то разрешится, снимется.

А если ребенок говорит: «Мам, не загоняйся, все было нормально», совершенно не факт, что все было ок. Может быть, он не верит в то, что ты его услышишь. Может, у тебя жесткая сетка правильного-неправильного, черного-белого, и он понимает, что тебе проще сказать что все нормально, а сам будет годами ходить к психологу исправлять эти травмы.

— Лилия, за последние несколько месяцев произошло два скандала в гомельских школах, когда учителя проявляли насилие по отношению к детям – как физическое, так и психологическое. Эти истории стали достоянием общественности благодаря СМИ и на самом деле могут быть верхушкой айсберга — насилия, которому подвергаются наши дети в школах. Каким вам видится системное решение этой проблемы?

— Я бы не выпускала из педвузов без года терапии, а лучше двух. Потому что в школы приходят люди, которые отрабатывают свои травмы на наших детей. Говорят, что они только учат, но это же неправда. У них в должностных инструкциях написано, что они занимаются и воспитательным процессом. Кроме того, преподавание материала — это коммуникация, отношения с учениками.

Учительница может не осознавать, почему ее раздражает ученица, которая красится: молодая, яркая, вызывающая. Человек, который прошел терапию, понимает, что с ним происходит: «Я завидую?» Он может честно признаться себе в этом и задуматься: «Чему я завидую? Я не могу так накраситься, не могу себе такую смелость позволить. И вообще мне надоела эта работа, потому что я вечно в рамках». Надо с собой работать, что-то делать, но проще ведь обвинить ученицу в вульгарности и убрать с глаз долой, чтобы она зависть не вызывала.

Терапия нужна всем педагогам. Я считаю, стоит хотя бы во время учебы в педвузах организовать занятия по исцелению личных травм и повышению осознанности.

Лилия обращает внимание на еще одну тенденцию: родители пытаются с учителями дружить. Они боятся: «если я испорчу отношения с учителем, это отразится на моем ребенке, начнет занижать оценки».

— Так вот с учителем не надо дружить. Это примерно как психолог будет дружить с клиентом. Если я буду дружить с учителем, любой оттенок наших отношений будет сказываться на моем ребенке. Мы ходим друг к другу в гости — мой ребенок получает лучшие оценки. Как только мы поссорились, это отражается и на отношении к ребенку.

Оптимально держать с учителями ровную деловую дистанцию: вы не друзья. Я против любого панибратства, обращения к родителям на «ты», по имени. Для того, чтобы мы могли в случае чего принимать меры, должна сохраняться дистанция.

При таком варианте у нас остается больше свободного маневра. Если не находим понимания или в случае конфликта, мы можем поговорить как с учителем, так и с директором школы и так далее.

Бывает, родители опасаются того, что в случае, если они заступятся за ребенка и будут защищать его права, его выживут из школы, он не сможет там учиться.

Даже если это произойдет, на действия педагогов можно будет пожаловаться в вышестоящие инстанции. Предложить собрать комиссию и расследовать произошедшее. На одного исполнителя есть масса контролирующих органов.

Слышала и такую позицию родителей: либо принимай ситуацию, как есть, либо переводи ребенка в другую школу. Если мне нравится школа, но не устраивает какой-то момент в коммуникации с учителем, почему я не могу это исправить? Для меня это странная позиция — опять же про жертвенность. Либо склони голову и терпи, либо когда дотерпишь до последнего, взрываешься и сносишь все к чертям.

— А если твой ребенок стал свидетелем насилия по отношению к однокласснику — учительница швырнула ему тетрадку в лицо, как лучше поступить родителям. Ведь твоего ребенка напрямую это не затрагивает.

—  Поговорить с учителем. Если это травмировало вашего ребенка, спросить что было, почему это происходит. Если ребенка задело, зацепило, ранило, почему бы не обсудить ситуацию с педагогом?

Спецпроект — «Обратная сторона медали» — основан на личном опыте учеников, студентов, преподавателей, родителей, и расскажет, что скрыто от посторонних глаз за стенами детских садов, школ, техникумов и вузов. Читайте на страницах gazetaby.com.

Оцените статью

1 2 3 4 5

Средний балл 3.9(62)