Преподаватель Юрий Стулов: «Верю в цикличность – будет новый цикл событий»

Известный педагог – об образовании и времени.

В МГЛУ не продлили контракт доценту, завкафедрой зарубежной литературы Юрию Стулову. Сам Юрий Викторович, который в сентябре должен был отметить 55-летний юбилей служения вузу, объясняет произошедшее скромно, мол, нужно дать дорогу молодым.  

В то же время преподаватели всех возрастов, да и студенты понимают, что Стулов — это своеобразная эпоха открытий, преобразований, общения со всем миром.

Широкая публика узнала о Стулове после того, как осенью он, один из немногих, не побоялся и открыто высказывался на собрании с руководством университета в защиту протестующих студентов, уволенного доцента Натальи Дулиной.       

— Да, я не смог промолчать, такая натура у меня, — говорит Юрий Викторович «Салідарнасці».

Поговорили с одним из лучших преподавателей об отличиях разных систем образования; почему белорусские школьники не знают иностранных языков; о мечте, которую педагог надеется исполнить, уйдя на пенсию.

Приглашали на работу в МГУ

— Собственно, вся моя жизнь была связана с инязом, в котором я прошел путь от студента до проректора, и потом стал заведующим кафедрой. Я жил жизнью университета и жизнями студентов.

Вместе с коллегами организовал 42 международные конференции. На них приезжал, к примеру, профессор Вернер Соллорс, крупнейший специалист в области американской литературы, академик четырех Международных академий.

В 90-е годы я был проректором, время было сложное, работать приходилось по двенадцать часов.

— Многие педагоги в те годы вообще ушли в торговлю или еще куда-нибудь.

— Мне не нужно было идти в торговлю, как раз в это время мне предлагали работу в Польше и в МГУ. Но я был предан нашему инязу, мыслей уйти у меня не было.

— Вам удалось бывать за границей еще с советских времен. Что видели в разных вузах мира?

— Еще в советское время я был на стажировке в Джорджтаунском  университете (Вашингтон), это один из самых престижных университетов. Потом еще несколько раз ездил по разным программам в другие университеты. 

Когда работал еще и в ЕГУ, у нас был центр Американских исследований, и завязались очень хорошие партнерские отношения с Саффолкским университетом в Бостоне и с Брайант Колледжем. Я имел возможность увидеть своими глазами, как они учат, и попробовал что-то перенести к нам.

Конечно, там совершенно иначе построена учебная программа. Тогда я впервые увидел «кредитную систему», в основе которой лежит процесс накопления студентами кредитов — эквивалента знаний. Мы ее начали внедрять, и сейчас она у нас тоже есть.

Мы учили английский по стандартному британскому варианту по записям московского радио и фильму «Леди Гамильтон». А когда стали выезжать, особенно когда открылись границы, мы услышали совершенно другой язык, американский, и поняли, что ему тоже нужно учить.

Надо сказать, в 90-е годы подобным новшествам были рады все, включая руководство, все хотели улучшений. Хоть мы и понимали, что и наша система имела свои большие плюсы. Она давала более обширные знания. В США, наоборот, образование более точечное. Они глубоко изучают что-то одно, а отойти чуть в сторону для них уже проблема.  

В то же время, наша учебная программа была перегружена. И в мою бытность проректором мы хотели внедрить совершенно другой учебный план, увеличить объем часов на профилирующие дисциплины, сократить то, что студентам нужно лишь для ознакомления.

Но наш план не мог пройти через министерство. Люди, которые там работают, не всегда понимают, для чего пришло время, и как важно это время услышать. Я считаю, что человек, который работает в Минобразования, до этого должен пройти все стадии работы в вузе, чтобы понимать особенности учебного процесса, а не только контролировать количество подписей на документе.

— Отражаются ли постоянные изменения последних лет в средней школе на высшей школе?

— Это сказывается самым непосредственным образом. Потому что все зависит от уровня, с которым школьники приходят в университет. И сейчас я вспоминаю студентов, которые у нас не очень хорошо учились в 60-70 годы, и которые по сравнению с нынешними выглядят просто профессорами.

Сейчас школьники понимают, что все, что от них требуется, — это сдать ЦТ. В результате и они сами, и учителя вынуждены заниматься только натаскиванием на результаты теста. А тест все-таки не дает представление об уровне ученика. Ведь не секрет, что и методом тыка можно набрать какое-то количество баллов. Не зря же университеты, где всегда была очень высокая планка учащихся, скажем, МГУ и Санкт-Петербургский, очень долго сопротивлялись ЕГ. Система измерений должна быть более широкой и гибкой.

Вообще, что касается образования, какого бы специалиста мы не готовили, главное — чтобы у него сформировалось критическое мышление, которое бы позволяло ему анализировать. Мы должны добиваться от детей не хорошего запоминания, чтобы они смотрели в рот и повторяли услышанное, а именно умения сравнивать и делать выводы.

И это критическое мышление нужно прививать детям с самого начала. Ведь самое главное — воспитать личность, умеющую анализировать, а не вырастить массу, которая будет ходить строем, сначала в пионеры, потом на хоккей, парад и т.д. Если не будет личностей, любые реформы будут напрасными.

В американских студентах меня всегда потрясала их целенаправленность. Они учатся, потом обязательно подрабатывают, потому что все образование платное. И при этом они не могут себе позволить прийти на занятия неподготовленными, потому что каждый знает, зачем учится.

Нашим не хватало этой целенаправленности.

Но события последнего года многих заставили увидеть главное и поставить себе цель.

— В этом плане лично я была удивлена, увидев прошлым летом и осенью, сколько у нас целеустремленных личностей. У вас не было таких ощущений?

— Это же для всего мира стало удивлением!

Учителя бюджетные, а значит – подневольные

— Почему белорусские школьники, да и студенты других вузов не знают иностранных языков?

— Студенты всех стран постоянно перемещаются, во всех университетах обязательны стажировки за границей. Много где есть целые учебные заведения с преподаванием на иностранном, чаще на английском языке.

Что касается школ, то маленькие дети вообще легко все схватывают, и это нужно использовать. Нельзя допускать, чтобы   этот интерес, с которым дети приходят в школу, убивался.

Вообще, учитель — это актер, и он все время должен быть как актер, искать новые формы работы, держать детей во внимании. У нас есть школьные учителя очень высокого уровня, у которых дети на уроках английского пишут стихи.

— Но, согласитесь, таких не много. В основном, если хочешь, чтобы ребенок знал иностранный язык, собирай деньги на репетитора.

— Тут много от чего зависит. Должны быть и маленькие подгруппы, особенно на первом этапе, и соответствующее оборудование в классе. Даже телефоны, которыми дети превосходно владеют, можно использовать для обучения.

У учителей должна быть постоянная возможность стажировок и повышения квалификации, — и у столичных, и у тех, кто из глубинки. Раз в два года Белорусская ассоциация английского языка устраивала для них трехдневные конференции, которые становились просто праздником. Но этого мало.  

Плюс у учителя много времени уходит не на поиск новых творческих подходов, а на всякие бюрократические вещи – написание бумажек, отчетов. Ну и статус учителя сейчас, конечно, слишком низко опустился.

— А разве учителя сами отчасти в этом не виноваты?

— Понимаете, они бюджетные, а значит – подневольные. Зарплаты невелики. Допустим, учитель иностранного языка в какой-нибудь небольшой районной школе может не иметь даже ставки. Неслучайно же в педуниверситете появилась специализация «английский плюс история». Это для того, чтобы была возможность выживать в таких условиях.

Проблема статуса учителя очень важная. Но отношение формируется на уровне государства. «Незаменимых нет» сказали мне осенью, когда я возмутился увольнению замечательного преподавателя Натальи Дулиной.

— Как вы сам восприняли факт, что больше не будете преподавать?

— Было очень горько. Я очень люблю свою работу, люблю студентов.

— А как они отреагировали?

— Мне приходит огромное количество писем в поддержку отовсюду — Москва, Санкт-Петербург, Томск, Иркутск, Гданьск, Лондон… Мои бывшие студенты пишут, что переживают за меня.  Я просто потрясен этим! А на днях даже подарили мой портрет, который сами нарисовали. 

— Изменились ли настроения преподавателей и вообще окружающих вас людей с осени?

— Люди стали гораздо менее откровенными, понятно почему. Вообще, наблюдать за происходящим очень печально. Эти студенты, которые не побоялись высказывать свое мнение, вызывают огромное уважение. Болела душа за тех, кого отчисляли.

Это, как у Купалы «Раскіданнае гняздо», — людей лишили любимого университета.

Огромная проблема, которая ощущается сейчас, а в будущем встанет еще острее, — отъезд большого количества специалистов, причем, лучших.

Но я верю в цикличность, в то, что будет новый цикл событий. То, что все перестали быть откровенными, не означает, что проблема исчерпана, что у людей ушли негативные эмоции.

— Думали, что будете делать на пенсии?

— Наверное, смогу посвятить больше времени тому, чего не мог раньше: прочитать то, что не успел, посмотреть то, что не посмотрел.

Мечтаю побывать в Венеции. Моя покойная жена, которая в прошлом году умерла от коронавируса, мечтала увидеть Венецию. Это была ее сокровенная мечта, но мы с ней так туда и не съездили. Вдруг у меня это получится, и я увижу Венецию и потом пошлю ей привет.