Полозкова: «Хоронить родителей в России имеют право только те, кто за Путина? Всем остальным — сроки, плашки, отъем имущества?»

— В моем случае объем осознания всего невозвратимого связан с тем, что у меня в феврале ушла мама, и я не смогла поехать похоронить ее, не смогла с ней попрощаться, — поделилась Вера Полозкова на канале И Грянул Грэм.

— Ты ведь знаешь, что уехал, что возможности вернуться в ближайшее время у тебя не будет, головой ты это все понимаешь, но, когда исчезает последний повод, по которому тебе нужно было туда, последнее, что тебя связывало на самом деле с этим городом, вдруг до тебя доходит, насколько действительно все стало окончательно.

Это все было бы не так горько, если бы мы не видели этого относительно недавно в историческом ключе. Мама, когда все это наблюдала еще даже до начала войны, говорила, не понимаю одного: почему они не подождали, когда я умру, потому что я все это уже читала.

Ей было 7 лет, когда умер Сталин. Она прекрасно помнила статьи про «ползучий империализм» и все остальное. Она говорила, что все это видела и слышала, даже слова эти страшные типа «американские подживотники», этот шпионаж, доносы, культ стукача — это все уже происходило, это все из ее детства.

Неужели было сложно просто дождаться, пока хотя бы сменится поколение, которое свидетельствует, что это то же самое. Но нет, видимо, у них было очень мало времени.

Они решили все восстановить и даже языка нового не изобрели. Мы живем в 2024 году, в глобальной коммуникации, когда строят роботов, которые будут делать удаленные операции, столько всего, но они даже язык оставили, этот страшный канцелярит тот же самый. Это поразительно.

И находятся люди, которые от этого полностью счастливы. Я у одной такой спросила: «Скажи, а хоронить родителей в России имеют право только те, кто за Путина? Всем остальным — сроки, плашки, отъем имущества?».

Она ответила: «Что ты строишь из себя, как будто ничего не понимаешь! Вы же подрываете суверенитет страны, вы качаете то, что не может обрушиться. Потому что, если оно обрушится, оно нас всех тут похоронит».

Классную построили страну. Мама была ветераном труда, всю свою жизнь работала на разных важных предприятиях, в частности, например, она была инженером и делала электронное оборудование для подводных лодок. У нее была медаль, она вообще была женщина-супергерой.

Каково это уходить одной и понимать, что ты был причастен к строительству страны, в которой ни дети, ни внуки твои не могут жить? Все вернулось на круги своя, а тебя вообще никто ни о чем не спрашивал.

Предполагаю, что это было невыносимо горько для мамы. Но там есть те, кто этого не понимает, им нравится строить крепкий, веселый, бодрый и радостный фашизм.

Вера Полозкова, сама вместе с детьми ставшая вынужденной эмигранткой после начала полномасштабного вторжения России в Украину, снова обращается к теме тех, кто уехал, и тех, кто остался.

— Совершенно отдельно от моих событий я увидела, как до людей стало доходить. Видимо, резерв у психики рассчитан на какое-то время.

Мы думали, что мы тут перетерпим, поставим себе какие-то временные хижинки, и вдруг посреди уже относительно устаканенного быта, когда дети ходят в школу, у тебя есть какая-то квартира и остальное, людей начинает накрывать.

Один за другим, как фишки домино, мои друзья рушатся: неужели это навсегда? Мы ведь, когда уезжали, были уверены, что это такой ужас и такая глобальная катастрофа, что она не может продлиться.

Она просто стрясется, и дальше мы каким-то образом будем иметь дело с последствиями, каждый их по-своему будет разгребать, пытаться осознать, переварить и т.д.

Но поскольку она длится и длится, и конца-края ей нет, и, как мы видим, она только набирает обороты — чем дальше, тем больше, видимо, придется смириться с мыслью, что все произошедшее — временно. Оно — постоянно теперь, и исходя из этого нужно сильно пересмотреть свои жизненные стратегии.

Конечно, все равно пока у тебя есть настолько серьезная связь и нить (имеет в виду родных — С.), и есть повод, за что-то бороться, ты думаешь, может быть, это не навсегда. А сейчас понимаешь: это навсегда-навсегда.

Как к этому адаптироваться эмигрантам? В любом случае надо помнить каждую секунду, что объем возможностей, который есть у нас, несопоставим.

Очень многие люди многое бы отдали за то, чтобы быть на нашем месте. Чтобы быть здоровыми, со всеми конечностями, с глазами, в здравом уме, иметь возможность что-то изменить, иметь доступ к каким-то ресурсам, чтобы о чем-то заявить.

Надо просто каждую секунду быть благодарным, потому что у нас были все шансы сейчас, примерно как Женя Беркович и Света Петрийчук, сидеть и ждать, что решат сделать с твоей жизнью абсолютно невменяемые люди, и понимать, что ты абсолютно не можешь на это повлиять.

Надо помнить, сколько бы ни было отобрано, все равно очень много дано, и, трезво подойдя к тому, чтобы рассчитать все те ресурсы и осознать все те возможности, вносить посильный вклад.

Нам никогда не будет все равно все, что там (внутри России — С.) происходит, нам никогда не будет не больно за всех, кто там остался.

Я считаю, что люди, которые все понимают и остаются там, ровно такие же заложники террористов, как и те, кто сидит на оккупированных территориях, например.

Может быть, лишь с той разницей, что они в своих домах, на своих работах, со своими прежними документами. Но все равно находиться там, наблюдать все это, эти призывы на службу по контракту на всех свободных рекламных плоскостях…

И дети тоже у всех, и у всех были какие-то планы на эту большую жизнь.

Я испытываю бесконечное сочувствие. Все превратилось из эмоций от новостей в одно голое страдание и сострадание, — сказала Полозкова.