Почему Харрисон Форд – самый крутой мужик во Вселенной

В истории Голливуда бывало всякое, но великий пофигист в ней только один – Харрисон Форд. Кажется, его собственная слава не интересует его вовсе, как и кино в целом.

«Мои дедушка и бабушка были из Минска»

Харрисон Форд экономит слова, тщательно выбирая каждое из них. Он уже 40 лет кинозвезда, с того самого дня, когда впервые предстал в образе Хана Соло в «Звездных войнах» (ему тогда было 34). С того же дня он знаменит и своими интервью, из которых узнать что-либо о том, что за человек скрывается за ироничной усмешкой, решительно невозможно.

«Так лучше, – говорит актер, кромсая фриттату по ходу нашего бостонского завтрака, – не надо ничего рассказывать. Надо просто дело делать, без объяснений. Особенно если тебе это сходит с рук».

Но ведь сегодня утром он завтракает со мной, а я здесь для того, чтобы брать у него интервью, и затравочка выходит не ахти. Приходится напоминать звезде, что моя работа – выяснять, объяснять, разъяснять и все такое. «Я в курсе», – выдавливает в ответ Форд.

Таким образом, может показаться, что интервьюировать Форда – занятие унылое и неблагодарное. Ничего подобного: избегающий прямых ответов Форд все равно интереснее подавляющего большинства его коллег, с радостью отвечающих на все вопросы.

Я могу весь день сидеть и слушать, как Харрисон Форд изыскивает все новые способы заставить меня заткнуться. Его ворчливость – составная часть харизмы, а нежелание изливать душу каждому встречному не тождественно скрытности. Непреложный закон любого интервью состоит в следующем: если общаешься с кем-то достаточно долго, картинка так или иначе вырисовывается.

Типичный обмен репликами с Фордом. «Мне очень, очень повезло. Невероятно повезло. Полно людей, которые умнее, талантливее и красивее меня, но им меньше повезло». В принципе, так можно сказать про любого успешного человека, это общие слова. «Общие так общие».

Ну нет, так дело не пойдет, мистер Форд. Можно поконкретнее? «С чего бы, статью-то не я пишу».

Смеюсь в ответ вопреки всякой логике. «Все нормально? Я тебя не обидел?»

Его позиция, несмотря на спорность, заключается вот в чем: все, что он сейчас скажет в ответ на любой ваш вопрос, он уже где-то кому-то говорил. «Если как следует покопаться в кучах фигни, что про меня написана, понимаешь, что ничего нового уже не скажешь. Я ведь не меняю свои взгляды каждый вечер перед сном».

Так точно, мистер Форд, и уже сама эта ситуация представляет журналистский интерес. «А вот в этом я точно виноват», – парирует, имитируя тревожность, артист.

Еще до нашей первой встречи мне начало казаться, что знакомство будет необычным. За пару дней до интервью Форд сам позвонил мне, дабы утрясти детали. Зная о его нелюбви к интервью и крутом нраве, я думал: ну вот, сейчас пойдут понты, захочет все держать под контролем и т. д. Но нет, в Бостон он ехал, чтобы получить награду в области авиации, и в течение всего телефонного разговора взвешивал вслух все за и против моего присутствия на церемонии. До этого нам не приходилось общаться, это был самый первый раз, и потому большую часть времени я просто слушал.

А говорил он, к примеру, такое: «Я слегка не уверен насчет авиационного момента... За годы в этом бизнесе я обзавелся убеждением, что не всегда надо приоткрывать завесу; иногда лучше ее не трогать. Не стоит сюда авиацию приплетать... Это вообще отдельная история. Мы же кино рекламируем... А летчицкие дела – это большой кусок моей жизни, но я не хочу об этом в интервью говорить... Я там буду речь толкать, чистая импровизация. По этой части я не силен – иногда получается нормально, а иногда так себе».

Настаивать я не решился, предложив окончательно определиться по ходу нашей первой встречи. Фильм, который Форду предстояло «рекламировать», – это, разумеется, «Бегущий по лезвию 2049», отпрыск оригинальной картины Ридли Скотта 1982 года (в этот раз Ридли выступает продюсером, а режиссирует Дени Вильнев).

Во время нашей беседы за завтраком Форд оставляет за собой право не смешивать «рекламирование» фильма с разбалтыванием всех подробностей. «Сюжет органически вырастает из первого фильма. Все происходит 35 лет спустя, а Райан Гослинг играет нового персонажа, который должен выполнить ту же работу, что когда-то делал я. Вот, пожалуй, и все, что тут можно сказать».

Когда Форду предложили роль в сиквеле, он «не нашел причин отказаться». А как насчет причин согласиться? «Главная – возможность сыграть в фильме, который сильно отличается от тех, в которых я снимался в последнее время. Плюс содержащаяся в нем интеллектуальная шарада. Кроме того, мне заплатили за работу. Люблю, когда платят».

Харрисон не смог бы оставаться звездой в течение четырех десятилетий, если бы просто игнорировал вопросы интервьюеров. Нет, он умнее и коварнее. У него в запасе есть несколько проверенных баек про свое прошлое, которые он рассказывает всем и каждому: потешные отряды, высланные хитрым военачальником, дабы отвлечь внимание от боевых полков. Но ничего, я готов и их послушать, ибо, во-первых, истории забавные, а во-вторых, я подозреваю, что некоторые из этих солдат знают больше, чем говорят.

Часть историй – из середины 1960-х: про страдания юного Форда-актера, заставшего самый конец старой студийной голливудской системы, которая вязала начинающих перспективных актеров по рукам и ногам семилетними контрактами. Их учили играть и правильно себя вести, и если они доказывали свою профпригодность, им делали карьеру.

Форд, подписавший два таких контракта, был освобожден от обоих и заработал репутацию паршивой овцы. По сравнению с сегодняшним Голливудом это был совсем другой мир: актеры-контрактники должны были ходить на работу пять дней в неделю, в пиджаке и галстуке и, если у них не было съемок, посещать занятия по актерскому мастерству. Форд говорит, что однажды ему сунули фотографию Элвиса Пресли со словами: «Сделай прическу как у него».

Другая байка – о том, как ему посоветовали сменить имя. Сказали: «Харрисон Форд» звучит претенциозно». Попросили подумать над псевдонимом, и на следующее утро Форд явился на работу с предложением: Курт Эффер. «Самое идиотское из того, что пришло мне в голову». Как он и предполагал, его послали подальше.

А если бы прокатило? «Да нет, я бы не стал под таким именем сниматься. Ни в коем случае. Просто над ними издевался в ответ на их издевательства».

А как они издевались? Вроде просто делали свою работу. «Можно и так сказать. Но то, как они ее делали, было так далеко от того, чем хотел заниматься я, что нам не о чем было разговаривать». Откуда такая самоуверенность? «Я вырос в Чикаго, на Среднем Западе. Такое воспитание».

Форд родился 75 лет назад. Оба его родителя по молодости актерствовали, а отец впоследствии стал успешным рекламщиком. По легенде, именно он придумал, что у стиральных машин должно быть окошко, чтобы можно было видеть, что творится внутри.

У Форда четверо детей от двух предыдущих браков и 16-летний сын от нынешней жены Калисты Флокхарт. В процессе разговора Форд в ответ на мой вопрос начал было рассказывать что-то не шибко важное про своего сына, но тут же осекся. Переменив тон, стал говорить низким, терпеливым, неколебимо твердым голосом, который известен всем, кто хоть раз видел его на экране. Голос этот намекает на то, что его персонаж вот-вот начнет все крушить и всем вокруг пора начинать бояться.

«Если хоть какое-то упоминание о нем появится в интервью, он меня убьет, – оправдывается актер, – во сне прикончит». И тут же придумывает газетный заголовок: «Трагедия, потрясшая Голливуд».

Спрашиваю у Форда, можно ли хотя бы процитировать эту реплику. «Наверное, можно, – отвечает Харрисон. – Чтобы он убедился, что я думаю о нем».

Самый известный факт о ранних годах Форда: он трудился плотником. Дело было во время и после его работы актером-контрактником, когда его карьера застопорилась. По легенде, в один прекрасный день он заявил, что хочет стать плотником, взял пару учебников в библиотеке и принялся строгать.

Так все и было? «И да, и нет. Я знал, как обращаться с инструментами, и мог прямо пилить. Это было самое главное – уметь пилить по прямой линии. У отца была небольшая мастерская в подвале, и мы вместе кое-чего там настрогали. – Актер смеется, будто только что вспомнил что-то. – Видел, как отец себе палец отпилил в подвале». Серьезно? «Ага. Это стало мне отличным уроком. Пилил фанеру циркулярной пилой, она назад крутанула и, – Форд показывает палец на правой руке, – отняла ему палец ровно посередине». Актер показывает, где именно.

Пальцу каюк? «Да. Вообще-то, я его подобрал, завернул в салфетку и положил в карман. Когда мы приехали в больницу – нас везли на заднем сиденье в полицейской машине, – отдал хирургу скорой помощи, а он взял его и выкинул в мусорное ведро».

Сколько вам было лет? «16». Подростковая травма? «Да нет, не мне же палец отрезало».

А как отец это пережил? «Стоически. Настоящий ирландец».

Форд объясняет, что отпиленный наполовину указательный палец отца зарос под неправильным углом и этот факт предоставил ему массу возможностей измываться над родителем. «После этого каждый раз, когда он на что-то мне указывал, укоряя, – Форд имитирует отцовский жест, выставив палец, – я начинал пялиться в ту точку, куда был загнут палец. Отец жутко бесился».

И снова Форд останавливает рассказ, спохватившись. До него дошло, что, рассказывая эту историю, он пригрозил мне указательным пальцем в своей манере, а этот жест является его фирменным экранным «автографом».

«Знаю, что ты подумал, – опережает ход моих мыслей, – вот оно откуда взялось! На самом деле я это бессознательно делаю».

Подкрепившись, актер предлагает пройтись по парку и присесть для продолжения беседы. Найдя скамейку на детской площадке, бормочет: «Нас сейчас арестуют – два мужика на детской площадке». Но все равно присаживается.

Транскрипт «Беседы с Харрисоном Фордом на детской площадке» вкратце. «В чем, по-вашему, состоит ваш главный талант?» – «В рассказывании историй. Они меня привлекают, мне нравится, как они придуманы и построены, скрытая в них мораль... и мне просто нравится участвовать в интересном сюжете. Люблю, когда рассказывают занятную историю или анекдот. Заметил это за собой, когда стал актерствовать».

Далее следует история из школьных дней, которая может служить метафорой самых разных качеств: долгожительства, упорства, извращенности, игры вдолгую, дзенского сопротивления, одержимости собой, стоицизма. Форд учился в шестом классе, а его школа в Чикаго стояла на горе, путь с которой вел на соевые поля.

«Я был новеньким, к тому же коротышка и в некотором роде ботан. В общем, я кого-то взбесил, мы подрались, и этот мудила столкнул меня с горы». И это стало ежедневным ритуалом – ритуалом унижения юного Харрисона. «Поднимался в гору, потом меня с нее толкали, снова поднимался, и, если оставалось время, меня толкали снова».

Помнит ли он, о чем думал тогда? Был ли расстроен, или, наоборот, наслаждался упорством, или... «Не помню, чтоб расстраивался или обижался, – отвечает актер, смеясь. – Вообще-то, я сейчас впервые об этом задумался».

Обидеться было бы нормально. «Да, наверное. Видимо, я и обиделся... и да, и нет. Я заметил, что девчонки стали проявлять ко мне жалость. Это я заметил… Вполне возможно, я пацаном нарочно не замечал каких-то моментов. Потому что ты же должен... – Форд снова тормозит. – Меня обвиняли – в основном женщины – в том, что я не рефлексирую. (Короткий смешок.) В настоящем обычно много всего происходит – возвращаться в прошлое нет резона».

«Что значит «не рефлексирую»?» – «Не туда разговор пошел, – отвечает актер, будто ужаснувшись зрелищу, мелькнувшему за дверью, которую он опрометчиво приоткрыл. – Я все это помню, но безо всякой эмоциональной привязанности. Может, человек потому и становится актером, что видит все отсюда, – Форд показывает на точку за пределами своего тела. – Снаружи. И чуть свысока. (Снова гоготок.) И в широкоформатной съемке. Как бы наблюдаешь жизнь чуть сбоку, с известной долей отстранения. Таким образом, все, что происходит вокруг, кажется интереснее, ибо ты являешься лишь частью общей картины. На тебе свет клином не сошелся. Поэтому легко можешь представить себя кем-то другим. И что тебе известно нечто, чего ты на самом деле не знаешь».

Форд прерывается, показывая на пса, играющего за площадкой: «Видишь собаку? Она катилась с горы, пока я рассказывал. Знает, о чем я».

Мы еще немножко гуляем, и Форд лаконично пересказывает историю болезни своих лодыжек: «Эту вывихнул, когда мне долбануло дверью. А эту, когда самолет рухнул».

Оба инцидента – 2014 и 2015 годов – хорошо известны по прессе. Первый случился, когда ему прищемил ногу «Миллениум Фэлкон» в Лондоне во второй день работы на «Звездных войнах», на площадке которых он оказался впервые за 30 лет. Второй произошел в марте 2015-го, когда у его самолета (времен Второй мировой) отрубилось электричество вскоре после вылета из аэропорта Санта-Моники.

Форд до сих пор не может вспомнить минуты непосредственно перед аварийной посадкой на площадке для гольфа, однако все имеющиеся улики – включая аудиозапись разговора с диспетчером – говорят в его пользу. Он все сделал правильно, увеличив свои шансы и сведя к минимуму возможный ущерб; для этого и вырулил на гольф-корс, который, как ему было известно, находится поблизости (актер отделался трещиной в бедре, разбитым позвонком и раной на голове).

Расследование оправдало его – виновником аварии оказался сломанный карбюратор, который во время рутинной проверки не давал о себе знать. Тем не менее актер понимает, что эта история стала частью развлекательной эпопеи его авиационных эскапад. Особенно после того, как он опять напортачил, приземлив самолет не на посадочную полосу аэропорта Джона Уэйна в Оранж-Каунти, а на рулежную дорожку. Газеты потом писали: «Самолет Харрисона Форда чуть не въехал в «Боинг-737». На сей раз облажался уже точно он.

«Позорище, – признается бесстрашный авиатор. – Стыд и срам». То, о чем писали газеты, не до конца верно, утверждает Форд: «Я над боингом не пролетал, и столкновением там не пахло», но вину свою признает. «Официально признался в двух моментах, из-за которых пилоты обычно допускают ошибку: что я отвлекся и думал о чем-то другом, кроме посадки». Летал навестить 101-летнюю тетку в больницу, так что «голова была занята разным. Но посадка была хорошая. Просто в неправильном месте».

Когда по радио ему сообщили, как он нахулиганил, Форд сразу понял, что за этим последует: «Знал, что придется отвечать, что облажался. Знал, через какие процедуры придется пройти и что об этом напишут в прессе. Но не знал, что писать и говорить об этом будут несколько недель. И что я стану лучшим другом Майка Флинна. Его активно говном поливали, а потом я его сменил на ответственном посту».

От полетов Форда вся эта история не отвратила – он сам прилетел в Бостон из Лос-Анджелеса. Авиация – горячо любимое увлечение актера, однако в конечном счете он настоял, чтобы я не приходил на церемонию, оправдавшись тем, что и так не спит несколько ночей, прокручивая в голове речь. Если я буду в зале, будет еще хуже. «Это полностью изменит характер события, потому что я буду знать, что за мной наблюдают. Это как быть антропологом в деревне пигмеев – воздействуешь на обстановку, просто находясь там».

Через месяц мы снова встречаемся в ангаре в аэропорту Санта-Моники, где он держит свой флот. Форд показывает летательные аппараты. «Не люблю дома сидеть, – объясняет актер. – И вот что у меня есть». На приколе стоят несколько штук, но не все – один находится на покраске, и после нашего разговора мой собеседник улетит на вертолете выбирать краску.

Но сперва он варит мне кофе и спрашивает, чем займемся. Главным образом будем трепаться, отвечаю я. «Окей, – отвечает актер. – Думал, вдруг пронесет».

Когда прошлым ноябрем я интервьюировал для GQ Райана Гослинга на съемках «Бегущего» в Будапеште, он рассказал мне, как Форд заехал ему по физиономии на съемках драки. Теперь мне надо было услышать Фордову версию. «Да, я врезал Райану Гослингу по физиономии, – подтверждает актер. И уточняет: – Его физиономия оказалась не там, где должны была быть».

А подробнее? «Ему нужно было оказаться вне зоны досягаемости моего кулака, а мне надо было позаботиться, чтобы кулак его не задел. Но мы были в движении, и камера двигалась, так что пришлось думать об угле съемки – чтобы удар хорошо выглядел в кадре. Я сто раз кулаком махал на этом фильме, и только один раз ему досталось».

Так что ему, благодарным быть? «Вот именно». А удар, что все-таки заземлился в челюсть, – это была его вина, на сто процентов? «Нет. – Форд притворяется, что высчитывает проценты: – На девяносто. Я сегодня щедрый». – «Гослинг потом рассказал, что вы зашли к нему в гримерку с бутылкой скотча». – «Зашел». – «И, налив ему стакан, удалились с бутылкой». – «Да? Ну и что? А я должен был бутылку ему оставить? Мне показалось, что стакана за глаза хватит». – «Можно ли считать этот эпизод символом ваших рабочих отношений?» – «Вполне. Ладно, с ним было весело работать. Он мне нравится, умный парень. Он же, мать его, Маускетёр – с шести лет этой херней занимается. Знает, что делает».

Благоговение, с которым сейчас относятся к первому «Бегущему», не отменяет геморроев, с которыми он рождался. Форд как раз снимался в «В поисках потерянного ковчега», когда на площадку приехал Ридли Скотт – обсудить проект. Форд сказал «да» только после того, как Скотт согласился убрать закадровый голос его персонажа и заменить монологи дополнительными сценами: «Иначе получалось, что я играю детектива, которому нечего расследовать».

Фильм сняли за 50 дней в Лос-Анджелесе – съемки, которые Форд называл «адскими». «А остальное, – добавляет не без иронии, – уже история шоу-бизнеса».

Хотя это тоже как посмотреть. Уже по окончании съемок на студии решили вернуть закадровый голос, и Форду пришлось записывать несколько версий – «кажется, четыре или пять», вспоминает актер, которому все это сильно не нравилось. Не говоря уж о том, что фильм не пользовался особым успехом.

Если почитать старые статьи про Форда, с удивлением обнаруживаешь, что какое-то время «Бегущего» относили к разряду малоудачных попыток актера разнообразить свое резюме героя «Звездных войн» и «Индианы Джонса». Вскоре карьера Форда пошла разными, равно успешными дорожками, а «Бегущий» начал медленный подъем к культовому статусу.

В обоих фильмах Форд играет Декарда, «бегущего по лезвию» охотника за репликантами – андроидами, достигшими такого уровня человекоподобия, что многие из них не догадываются о собственной природе.

У Форда и Скотта на сей счет давние разногласия. Ридли многие годы намекал – в последнее время все настойчивее, – что Декард и сам репликант. Форд придерживается противоположного мнения: на его взгляд, история становится убедительнее, если зритель не сомневается в его персонаже. Именно такого Декарда он играл.

Когда я впервые ставлю вопрос ребром, Форд отрицает сам факт старинных разногласий: «Мы об этом закончили спорить 34 года назад».

А вот и неправда! В недавнем интервью Дени Вильнев рассказал про ужин в Будапеште в компании Форда и Скотта и как они снова принялись мыть кости Декарду. «Выпили немного и поболтали, – признается Форд. – Боевые воспоминания».

Гослинг вторит режиссеру: «Мне они уши этим прожужжали. Оба не сомневаются в своей правоте».

«Было очень круто», – рассказывает Вильнев. «Два моих героя за одним столом пили отличное венгерское вино и ругались из-за того, что до сих пор не могут определиться по поводу Декарда: человек он или репликант. Эти двое за словом в карман не лезут и горячо отстаивают свою правоту».

«Оставляю публике право самой решать, – бурчит Форд. – Отсутствие однозначного ответа – часть замысла».

Я всегда считал, что таково же и мнение Скотта, но, как выясняется, это совсем не так. В закадровом комментарии к коллекционному релизу 2007 года Ридли упоминает оригами-единорога, которого Декард находит ближе к финалу; до того он видит живого единорога в грезах за роялем.

Для Скотта это момент истины: если Декард – человек, значит только он может знать про единорога; если о нем знает кто-то еще, это означает, что сон имплантирован, а Декард – репликант. «Куда уж яснее», – восклицает Скотт, комментируя сцену. «Если вам и после этого не понятно, значит вы – балбес!»

Форд смеется, когда я ему пересказываю: «Получается, я балбес. Но это не имеет значения, потому что обычно платят балбесы, а не балбесам».

Потом мы обсуждаем заключительную сцену, в которой Декард смотрит на единорога, а затем мнет его в руке. «Черт его знает, – резюмирует Форд. – Я простой работник».

Возрастным актерам в Голливуде бывает непросто, но карьера Форда не сходит с заоблачной траектории благодаря возрожденной череде иконических образов. «Я тебе вот что скажу, – актер пытается родить подходящее сравнение. – Это все-таки лучше, чем в боулинг играть».

«Бегущий по лезвию» – лишь один пример. В 2008-м Спилберг реанимировал Индиану Джонса, который в четвертом фильме прятался в холодильнике от ядерной бомбы. Когда мы беседовали в ангаре в Санта-Монике, Форду пришло sms о том, что сценарий пятой серии готов и он может его читать. Актер рассчитывает, что съемки начнутся во второй половине 2018 года.

Я спрашиваю, каким должен быть новый фильм про отважного археолога, чтобы Форд отдался ему со всей страстью. «Полностью профинансированным», – острит Индиана Джонс.

Еще один ключик к разгадке характера Харрисона Форда, как мне кажется, вот в чем: за маской прагматизма, которую он демонстрирует миру, прячется не цинизм прожженного ветерана, а нечто прямо противоположное.

Когда я беседовал с Вильневом, он, разумеется, всячески нахваливал звезду своего фильма, но и признался, что был сильно удивлен отношением актера к съемочным будням: «Он мне признался, что его до сих пор завораживает сам процесс. Что можно разместить на пятачке пару десятков человек, камеру, парня, толкающего тележку, гримера и так далее и сделать так, что все они будут танцевать в едином ритме, творя магию просто в результате совместного усилия. И вот этот момент превращения обыденности в поэзию для него до сих пор подобен чуду и приносит радость. Так он мне сказал».

Мне импонирует идея, что Харрисон Форд до сих пор чувствует эту поэзию и что он – последний человек на Земле, который будет со мной об этом разговаривать. Когда спрашиваешь его об актерстве, он заводит шарманку про «решение проблем» и про то, что его главная задача – быть полезным режиссеру.

Риторическим приемам, с помощью коих Форд пытается выставить свою работу в самом банальном свете, несть числа. Наслушавшись его отговорок, я, в конце концов, не выдерживаю и говорю, что у большинства его коллег более одухотворенный взгляд на профессию. «И у меня тоже, – обрывает меня Форд и снова ржет. – Я просто об этом не говорю. Это никого не касается!»

Самой неожиданной репризой в поздней карьере Форда стало его возвращение в «Звездные войны». «Я был удивлен», – признается мистер Хан Соло. Первым позвонил Джордж Лукас. «Было предложено еще разок предстать в роли Соло, и уже тогда Лукас упомянул, что эту серию Хан не переживет. А я об этом только и говорил все эти годы».

Форд лоббировал смерть Хана еще на съемках «Возвращения джедая» в 1983 году – и потому согласился. «Так ли было необходимо ваше участие?» – «Нет, но это привело к интересному развитию образа».

В этом году Форд посетил свою первую сходку фанатов «Звездных войн» в честь сорокалетия первого фильма. «Меня попросили принять участие, и я принял», – объясняет актер, будто только отсутствие официального приглашения останавливало его все эти годы. Он поучаствовал в дискуссии с Лукасом; было удивительно наблюдать, как Форд бросил свое старое обвинение в непроизносимости диалогов прямо Лукасу в лицо: «Эту фигню легко на машинке напечатать, но произносить вслух – невозможно!»

И что, Лукас не обиделся? Форд усмехнулся, будто такое ему и в голову не приходило: «Не думаю. Он недавно компанию продал за 4 миллиарда. Ему по херу на то, что я думаю».

Что до «Звездных войн»: принимая во внимание, что это все-таки фантастика, можно ли считать, что Форд окончательно... «мертв»? Покончил с ними? «Эээ, я покончу со «Звездными войнами», когда они покончат со мной». А если они еще не готовы? «Мне это трудно себе представить, но это ведь, типа, фантастика».

Взвесив сказанное, актер догадывается, что слишком широко открыл дверь в незнаемое. «Мне бы этого не хотелось, – резюмирует (экс?)Хан Соло. – Я бы предпочел чем-то другим заняться. Всегда интереснее делать что-то новое».

О чем-то Харрисон Форд предпочитает не говорить, а что-то обсуждать категорически не будет. В прошлом году Кэрри Фишер опубликовала мемуары, основанные на дневниках, которые она вела на съемках первых «Звездных войн». В них она во всех подробностях описала роман, которой у нее тогда случился с Фордом (Фишер было тогда 19).

Что по этому поводу думает Форд (ему было тогда 34)? «Было странно». – «Но вас же предупредили, что в книге про это будет?» – «Да, в некоторой степени». – «И что вы про это думаете?» – «Ой, не знаю, не знаю. Кэрри с нами больше нет, и мне бы не хотелось это обсуждать». – «А можно спросить, вам было бы легче, если бы она про это не писала?» – «Можно, спрашивай». – «Ну и каков ответ?» – «Никаков». – «Книжку читали?» – «Нет».

На прощание Форд, как всегда, изо всех сил старается толком ничего не сказать, и снова у него здорово не получается. «Вас беспокоит, что люди о вас думают?» – «Только если я нахожусь в их компании». – «А вообще?» – «Знаю, что меня будут критиковать, а также незаслуженно хвалить. От этого никуда не деться – люди любят все обсуждать». – «Вам все равно, какую память вы оставите после себя?» – «Абсолютно. Хочу, чтобы дети помнили хорошее». – «А почему на остальных наплевать?» – «Потому что это совершенно не важно. Живешь, умираешь. Кино остается – вот странная штука. Но мне все равно. Пока был жив, мне все нравилось, не жаловался». – «Хватит говорить о себе в прошедшем времени, Харрисон Форд! Все еще продолжается». – «Ну да, да. Не жалуюсь».