Почему граница Китая и Северной Кореи почти не охраняется

Кажется, все знают, как должна выглядеть граница государства, в котором правит суровый диктаторский режим: ряды колючей проволоки (желательно под током), контрольно-следовые полосы, автоматчики на вышках и рвущиеся с поводков овчарки.

Однако граница между Китаем и Северной Кореей никак не соответствует этому стереотипу. С корейской стороны границы еще заметно некоторое присутствие охраны – есть посты, иногда на пыльных дорогах попадаются и пограничные патрули. Но ни овчарок, ни контрольно-следовых полос там не наблюдается. С китайской стороны охраны вообще почти нет.

Необычная прозрачность (или, скорее, полупрозрачность) границы между КНР и КНДР – это важный феномен, который во многом определяет ситуацию в регионе, а в перспективе может повлиять и на судьбу северокорейского государства.

Если и были времена, когда эта граница была реально на замке, то эти времена кончились в 1870-е годы. До этого корейское правительство, проводившее политику самоизоляции, под страхом смерти запрещало своим подданным в частном порядке выезжать за пределы королевства. С другой стороны, правившая тогда Китаем маньчжурская династия Цин считала районы китайского Северо-Востока своей исторической родиной и разрешала там жить только этническим маньчжурам. Въезд туда был закрыт не только для корейцев, но и для ханьцев.

Запрет был снят в 1870-е годы, и с этого времени плодородные земли Маньчжурии стали активно заселяться китайскими и корейскими крестьянами. Особые масштабы миграция корейцев в Маньчжурию приняла после того, как в 1910 г. Корея стала японской колонией. К 1945 г. в трех граничащих с Кореей провинциях Китая проживало более полутора миллионов корейцев. В целом они составили всего 4–5% населения региона, но в некоторых приграничных уездах доля корейцев достигала 90%.

В те времена большинство переселенцев не воспринимали свой отъезд в Маньчжурию как выезд за пределы страны. С 1910 г. Корея (формально), а с 1931 г. – и Маньчжурия (фактически) были частями Японской империи. Через приграничные реки построили многочисленные мосты, а пограничные формальности почти отсутствовали. После 1945 г. многие из тех мостов, что пережили войну, пришлось взорвать уже корейским и китайским властям – объем контактов резко уменьшился, а многочисленные переходы затрудняли пограничный контроль.

Поскольку почти все корейские переселенцы в Китай были выходцами из приграничных районов Кореи, к 1945 г. едва ли не у большинства семей в приграничных уездах имелись родственники в Китае. Распад Японской империи в 1945 г. не слишком изменил ситуацию: к родственникам за кордон вполне могли сходить на несколько дней, не беспокоясь о получении документов, – благо, обе пограничные реки не отличаются ни шириной, ни глубиной, и их легко перейти вброд.

В 1949 г. была основана КНР, а в 1952 г. в приграничных уездах был создан Яньбяньский корейский национальный округ, на территории которого и проживает большинство этнических корейцев Китая. Располагается этот округ примерно там, где пересекаются границы Россия, Китая и КНДР.

Сейчас в Китае насчитывается два миллиона корейцев. Почти все они – китайские граждане. Если не считать ощутимую дискриминацию по национальному признаку во времена Культурной революции, то в целом китайские корейцы превратились в образцовое нацменьшинство (корейцы вообще имеют свойство превращаться в образцовое нацменьшинство в любой стране, где окажутся). Они лояльны Пекину, а к обоим правительствам своей исторической родины относятся без особого энтузиазма.

В отличие от корейцев в других странах – в том числе и этнических корейцев постсоветских государств – китайские корейцы в своем большинстве учились в корейских школах и свободно владеют корейским языком. Их ассимиляция началась только в последние пару десятилетий, когда корейская молодежь все чаще переходит в быту на китайский. Почти все корейские семьи в регионе имеют родственников в Северной Корее.

Первые с конца XIX века попытки взять границу под контроль начались только в конце 1950-х. Тогда отношения Северной Кореи с Китаем стали ухудшаться, и многие китайские корейцы столкнулись с национальной дискриминацией. Вдобавок, безумные затеи Председателя Мао привели к массовому голоду, в результате которого в начале 1960-х годов несколько десятков тысяч китайских корейцев бежало в Северную Корею.

Сначала китайское правительство отпускало корейцев на «историческую родину» в официальном порядке, но около 1960 г. получить разрешение на выезд стало почти невозможно, так что корейцы стали бежать из Китая, пересекая пограничные реки (иногда китайская пограничная охрана и полиция стреляли им вслед). В Северной Корее вынужденных переселенцев встретили хорошо, им дали работу, документы и продовольственные карточки. Некоторые из них со временем вернулись в Китай и до сих пор с немалой благодарностью вспоминают ту помощь, которую им в те трудные времена оказали и северокорейские власти, и простые северокорейцы.

Наиболее жестко контролировалась граница в 1970-е годы. Но и тогда контакты между корейцами КНДР и их родственниками в Китае не прерывались. Мои китайские знакомые рассказывали, как в 70-е их дед временами куда-то исчезал на несколько дней, а потом возвращался с вкусными корейскими сладостями. Все понимали, что он тайно ходил к своим братьям, которые жили в деревнях на другой стороне границы. С формальной точки зрения делать этого не полагалось, но в большинстве случаев риск попасться при кратковременных визитах был не слишком велик.

С начала 1980-х этническим корейцам КНР было разрешено ездить в Северную Корею к родственникам. Оформить разрешение на такую поездку было несложно. Эти поездки быстро превратились в прикрытие для челночной торговли – как раз в это время Китай сначала догнал по уровню жизни Северную Корею, а потом и превзошел ее (до начала китайских реформ, примерно до 1980–85 гг., Китай жил куда беднее, чем КНДР). Поскольку родственники в Северной Корее логически становились партнерами и представителями китайских челноков, скоро стало ясно, что иметь родственников в Китае – престижно и крайне выгодно.

Помимо официальных челноков через реки опять стали ходить контрабандисты. Из Китая они везли всяческий ширпотреб, а из Кореи – морепродукты, лекарственные растения (включая дикий женьшень) и всякую экзотику, вроде лягушачьего масла (продукт, который получают из лягушек определенных видов и используют в китайской медицине).

До начала или даже середины 1990-х годов мало кто из Северной Кореи пытался обосноваться в Китае. Во времена Мао это было просто невозможно – беглец не смог бы найти ни работы, ни жилья, и, скорее всего, был бы почти немедленно обнаружен китайскими властями и выдан назад в КНДР, где в те времена побег даже в как бы дружественный Китай наказывался несколькими годами тюремного заключения.

Именно эта принципиальная невозможность укрыться и была одной из причин, по которой в те времена ни Китай, ни Северная Корея не тратили особых денег на укрепление границы. Другой причиной был эффективный контроль над населением по обе стороны границы. Походы стариков за конфетами для внуков никакой политической проблемы не представляли, а более крупное движение через границу было невозможно по причинам социальным и политическим.

Массовая миграция из КНДР в Китай началась только в середине 90-х, когда в Северной Корее свирепствовал голод. К тому времени в самом Китае произошла заметная либерализация, а бурно растущая частная экономика создала множество не самых привлекательных рабочих мест, которые и заполнялись северокорейскими беженцами.

Фактически, возникло зеркальное отражение ситуации начала 60-х – с той лишь разницей, что китайские власти по внешнеполитическим соображениям не принимали северокорейских беженцев официально, а просто старались как бы не замечать их присутствия (впрочем, на индивидуальном уровне к ним в целом относились неплохо – зачастую вспоминая, как сами корейцы относились к китайским беженцам в 60-е).

В результате в 1999 г. в Китае, по оценкам, находилось 150 000–200 000 беженцев из Северной Корей. В основном они скрывались в приграничных районах. В последние годы их численность резко снизилась, но и поныне многие из жителей приграничных районов КНДР ходят на заработки в Китай. Оно и понятно: занимаясь самой черной работой в Китае, можно за день заработать северокорейскую месячную зарплату.

При этом китайская сторона не пыталась перекрыть границу, резонно считая, что несколько десятков тысяч гастарбайтеров проблем для Китая не создадут. Это расслабленное отношение в общем сохраняется и сейчас. Автор проехал вдоль границы не одну сотню километров – и практически не заметил присутствия пограничников. Какие-то заграждения есть только вблизи городов и крупных поселков, но и они не отличаются особой основательностью.

Только после 2006–07 гг. северокорейская сторона озаботилась проблемами пограничного контроля. В последние годы Пхеньян тратит немалые средства на техническое оборудование границы и пресечение неконтролируемой миграции. Определенных результатов в этом деле властям КНДР добиться удалось: контрабандисты и торговцы по-прежнему ходят через границу без особых проблем, а вот для потенциального гастарбайтера поход в Китай становится все более затруднительным мероприятием. Идти, как в былые времена, на свой страх и риск – стало опасно, а взятки существенно увеличились. С другой стороны, в последние годы простым северокорейцам – впервые в истории страны – стали выдавать загранпаспорта для частных поездок в Китай.

Причина недешевых мероприятий по укреплению границы – беспокойство о том, что через границу с Китаем в Северную Корею стала активно проникать информация о внешнем мире. Именно через границу попадают в Северную Корею иностранные фильмы, запрещенные в стране радиоприемники со свободной настройкой, а главное – слухи о китайском и, что куда опаснее, южнокорейском процветании. Впрочем, учитывая и протяженность границы, и характер связей (во многом – семейный и клановый) полностью закрыть ее нереально.