«Пиши: ду-хов-ные на-след-ники Сте-па-на Бан-деры»

«Ну что ж, начну стандартно: третий день я не ем, не сплю, а только скроллю ленту новостей, – пишет Курбангалеева. – Плачу от ужаса, бессилия и сострадания, прячу телефон, потом снова достаю, снова читаю и снова плачу.

Я испытываю жуткое дежавю: в феврале-марте 2014 года я тоже беспрестанно читала: Украина, Россия, Путин, война. Только читала вслух и на многомиллионную аудиторию. Я работала ведущей дневных выпусков Вестей и выходила в эфир с новостями о событиях на Майдане, а потом — о военных действиях на востоке Украины.

Я хорошо помню этот момент: мой начальник Ревенко позвонил мне перед выпуском и стал орать: «Какие еще протестующие! Ты с ума сошла? Переписывай свой текст! Пиши: ду-хов-ные на-след-ники Сте-па-на Бан-деры».

Именно тогда я поняла, что мой уход — вопрос времени, причем, довольно короткого. Но это было легко сказать и тяжело сделать. Нет, ипотеки у меня не было. Но и запасного аэродрома — тоже. Я малодушничала, терпела и еще больше сходила с ума.

На мою просьбу опровергнуть информацию западных СМИ о том, что в зоне боевых действий есть российские военные, военкор отвечал, чтобы я не задавала ему такой вопрос в эфире («не хочу врать»).

Вообще, практически все данные, что появлялись в эфире, были креатурой Минобороны РФ. Прямо как сейчас, когда в российских войсках после трех дней боев — только один погибший.

Но, пожалуй, самые омерзительные чувства я испытывала в июне 2014-ого, когда озвучивала в эфире версию о том, что к малазийскому Боингу подлетел украинский истребитель и выпустил в него столько-то снарядов. Кажется, и графика прилагалась.

В каком-то смысле, меня спасла беременность. Я просто сбежала в декретный отпуск, хотя начальник уговаривал поработать еще.

Я уже тогда почти на 100 процентов была уверена, что не вернусь, хотя друзья и знакомые крутили пальцем у виска: не дури, если в эфир не сядешь ты, сядет кто-то другой. Но этот аргумент вообще не работал: ок, пусть кто-то другой, только не я.

Первые полгода-год мне не раз звонили с работы и просили вернуться в эфир, но я всякий раз отнекивалась, не находила в себе сил. Потом звонки прекратились, и наши пути с ВГТРК разошлись. Я не ощущала себя героем, мне не хотелось никаких громких слов, я просто больше не могла работать на этом адском конвейере.

У меня настали непростые времена, потому что зарплата ведущего федерального канала позволяет идти на определенные компромиссы с совестью и ни в чем себе не отказывать. Тех, кого такой расклад устраивает, полно и на Первом и на Втором.

Я слышала примерно такую реплику своей бывшей коллеги: «согласна, то, что мы несем — это чересчур, но у меня есть СВОЕ мнение по этому поводу». Расшифрую: человек не согласен с тем, что говорит, но все равно говорит, потому что не хочет терять такую крутую работу.

В этой связи мне всегда было забавно слышать, что я «продалась американцам» (я три года проработала на канале «Настоящее время»), так как уровень моего дохода в вестёвские времена явно превышал тот, что был в Праге.

Но я ни разу не пожалела о своем выборе. Бесконечно сожалею только о своей профессии: её больше нет в России, она уничтожена. Я — профессиональный ведущий и репортер — вынуждена поменять сферу деятельности, потому что не могу найти себе места в современных российских медиа.

Но я бы и в страшном сне не хотела оказаться на месте тех, что причастен к созданию информационного контента на госканалах сейчас — когда российские войска утюжат танками украинские города и швыряют в них ракеты, а верховный главнокомандующий играется с ядерной кнопкой…

Я не вижу смысла обращаться к бывшим коллегам, как это сделала Татьяна Александрова. Или задаваться вопросами, как Elena Martynova. Методички розданы, всем явно велено молчать.

Но я надеюсь, мои бывшие коллеги понимают: эта война уравняет всех. Богатых и бедных, статусных и не очень — в том, что у всех перечеркнуто будущее. Оно перечеркнуто и у ваших детей, господа российские информационщики. И вы сделали это сами, своими руками — руками, которые пишут, редактируют, снимают, монтируют и выдают в эфир нечто, пропитанное ложью и ненавистью. Ложью и ненавистью.

Поздно прятаться, поздно молчать, да и методички соблюдать — поздно.