Пенсионерка, бежавшая из Беларуси из-за репрессий: «Не исключаю того, что мне придется всю оставшуюся жизнь провести в чужой стране»

— Всего в нашем лагере для беженцев живет 640 человек, из них беларусов — двое. В комнате я живу с пятью африканками, — делится Алла историей о своих теперешних буднях в Бельгии.

После событий 2020 года, несмотря на пенсионный возраст, женщину дважды задерживали. Во время отбывания суток на Окрестина она попала в больницу с сердечным приступом.

Из страны уехала сразу после освобождения, потому что, как и многие репрессированные, поняла, что режим от нее не отстанет.

О маршах надежды и страшных картинках 2020 года, эмиграции и ожидании защиты в лагере для беженцев пенсионерка рассказала «Салідарнасці».

«Никогда не видела столько смелых пожилых людей»

— Никогда не думала, что я, по жизни отличница во всем, на старости два раза попаду в тюрьму, — отвечает женщина на вопрос, представляла ли она себе свою пенсию именно такой — в изгнании, в чужой стране.

— Но я ни на минуту не пожалела о том, что делала, — признается собеседница. — Это апогей моей жизни: столько чудесных людей я встретила, столько светлых моментов пережила за последние три года.

Никогда не забуду марши пенсионеров, когда к нам подходили молодые ребята, студенты, целыми группами, высказывали слова благодарности, некоторые даже плакали. После марша обязательно провожали всех женщин домой.

Я полюбила Беларусь в те дни. Поэтому жалею только о том, что не всем смогла помочь. За кого-то вступалась, бежала, пыталась отбивать, а иногда не было сил.

Алла рассказывает, что в акциях протеста участвовала с 90-х. Но 2020 год запомнился ей не только небывалым единением людей, но и небывалой жестокостью и болью.

— Были моменты, которые я не смогу забыть никогда. В один из дней сразу после выборов услышала в окно, как во дворе школы рядом кричат: «Жыве Беларусь!». Это было очень громко и невероятно. Я вышла и встретила среди скандирующих свою ученицу.

Она рассказала такие ужасы, в которые не могла поверить. О том, как сильно ее, молодую женщину, избили на Окрестина, из-за чего она ходила в туалет с кровью.

После этого я не могла оставаться дома, выходила на разные акции почти каждый день и уже сама видела много страшного. Была свидетелем, как на Кунцевщине омоновцы разбили стекла в машине, вытащили оттуда двух парней, стали их зверски избивать, а один из силовиков со страшным роготом сел в их машину и уехал.

На проспекте Независимости нас окружили плотной стеной щитов и всем скомандовали сесть на землю, а у меня ноги больные, сесть-села, а вставать потом люди помогали.

В это окружение попали и мамы с детьми, которые просто перед 1 сентября пришли в ГУМ за покупками. Кто-то кричал, кто-то плакал. Помню, среди нас оказался врач, который предлагал помощь.

Омоновцы направили на нас электрошокеры. Но в тот день им пришлось отступить, потому что подошла еще одна большая колонна людей.

На Стеле во время облавы из нашего ряда выхватили мужчину помоложе и стали жестоко избивать. Мы бросились их оттягивать, и я получила дубинкой по голове.

Неоднократно на протестующих пускали газ. Моя подруга, тоже пенсионерка, получила ожог роговицы глаза, и проблемы у нее остались до сих пор, к сожалению.

Вообще я никогда не видела столько смелых пожилых людей. Среди нас, например, была Софья Михайловна 80 лет! Как-то марш пенсионеров шел мимо лингвистического университета, и студенты вывесили для нас БЧБ-флаг. Это всех очень вдохновило, а я гордилась тем, что тоже закончила этот вуз.

Мы ругались с Азаренком и с Балабой. Иногда не выдерживали и вступали в схватку с вооруженными людьми, чтобы защитить тех, кого они избивали на наших глазах. Где-то в СМИ так и написали: «возле Стелы была организованная группа пенсионерок, которые оказывали стойкое сопротивление», — вспоминает собеседница «Салiдарнасцi».  

Во время еще одной акции, которую она никогда не забудет, спасли уже саму ее:

— Это было на Каменной горке в самые первые дни. Во время жуткой облавы в протестующих пустили газ. Все бросились в разные стороны. И я тоже побежала, не видя толком куда. Вдруг меня остановил мужчина: «Не бегите туда, там газ, вы отравитесь».

Я отошла, а он бросился в это надвигающееся облако, чтобы вывести еще одну женщину, закрыв ей лицо своей кепкой. Тогда мы с ним и познакомились.

А на следующий год меня в соцсети разыскала его жена и рассказала, что он уже почти год, как задержан, его обвиняют по множеству статей, в том числе хотели инкриминировать организацию какой-то акции в Уручье именно в тот день, когда мы с ним познакомились.  

Я с радостью согласилась выступить свидетелем в суде, чтобы сказать, что видела его совсем в другом районе. Перед заседанием жена предупредила, что ее муж очень изменился за год в СИЗО, но я не могла представить, насколько.

В нашу первую встречу это был коренастый упитанный мужчина с густой бородой. А на суде я увидела совсем другого, исхудавшего и изможденного человека. Судья Шабуня, видимо, заметила мою реакцию и уточнила, уверена ли я, что встречала именно этого мужчину.

Сказала, что я лингвист по образованию, с голосом точно не ошибусь. Его попросили что-нибудь сказать, а он был так рад, что кто-то пришел его защищать, стал меня благодарить и, конечно, я сразу узнала его голос. Сейчас этот человек признан политзаключенным, — рассказала Алла.

«Среди сотрудников СИЗО в Жодино увидела двух своих учеников, они сделали вид, будто меня не узнали»

Первый раз ее саму задержали 8 ноября 2020 года.

— Нас запихнули в автозак. Девочки из соседнего «стакана» попросили отвлечь охранников, чтобы успеть передать фамилии задержанных правозащитникам. Я стала им высказывать, мол, вы такие «герои», можете сражаться только с женщинами и пенсионерами.

Один оказался нервным, начал кричать на меня, ругаться, потом они закрыли автозак и пустили внутрь газ. У одной женщины случился спазм, она стала задыхаться и падать, ее подхватили и попытались отодвинуть подальше от решетки, через которую шел газ.   

Затем дверь открыли, мы вздохнули, но автозак снова закрыли и пустили еще одну порцию газа. Тогда кашлять стали уже все. После этого, видимо, они испугались, открыли дверь и газ больше не пускали.

Нас повезли в Жодино. Атмосфера там была ужасная, особенно ночью, когда мы приехали. Вокруг автоматчики с собаками. Под ноги нам застелили флаг и заставляли всех на него наступать.

Одна девушка отказалась, ее так толкнули в грудь, что она упала на сзади идущих, еле успели подхватить. Потом нам скомандовали идти гуськом. А я не могла даже присесть на корточки, решила, пусть хоть убьют.

Так и шла, на меня не обратили внимание, потому что отвлеклись на другую женщину, которая тоже, видимо, не могла согнуться, кричали на нее.  

Интересно, что там в Жодино среди сотрудников СИЗО я увидела двух своих бывших учеников. Была в шоке. Прекрасно помню их имена и фамилии, а они сделали вид, будто меня не узнали.

В камере не хватало мест, даже чтобы всем присесть, не было ничего, кроме железных нар и стола. Еду нам не дали на следующий день, а из крана шла черная вода, пить которую было невозможно.

У меня диабет и мне необходимо было что-то съесть. Предупредила надзирателя, если мне ничего не дадут, то им придется вызывать скорую. Он принес кусок получерствого хлеба. Я съела, и мне стало легче.

Вечером нас судили по скайпу, и мое дело отправили на пересмотр, а меня отпустили.

Второй раз меня задержали вскоре после того самого суда, где я выступила свидетелем. Вечером шла с рынка с продуктами для борща. Подошли двое: «Алла Борисовна, пройдите с нами. Мы из милиции, задерживаем вас до завтра». Даже семье не разрешили сообщить.

Привезли меня во Фрунзенское РУВД, там и судили по скайпу, приговорили к 11 суткам. За что? По протоколу, я бросалась в следователей бумагой и стулом. Примечательно, что во время допроса у меня выпал из рук листок, чтобы его поднять, я отодвинула стул.

После приговора меня перевели на Окрестина. Но пробыла я там только четверо суток. В камере нас было 13 человек, дышать невозможно. На ночь, чтобы разместиться, договаривались даже, кто куда положит ноги.

У меня случился сердечный приступ, и следующие десять дней я пролежала в БСМП. После выписки сама пошла «досиживать», понимала, что просто так от меня не отстанут. И я не ошиблась.

С Окрестина вернулась с ковидом, мне было плохо до галлюцинаций. Дома буквально упала больная без сил, и тут же за мной явились двое, якобы проверить телефон. Поняла, что нужно уезжать. Обратилась за гуманитарной визой, нашла работу в Польше и уехала, — говорит собеседница.

«Операцию мне здесь сделали бесплатно»

В Польше Алла провела три месяца, а после волею обстоятельств оказалась в Бельгии.

— Я работала на рыбном заводе в холодильнике, почти три месяца в жутком холоде. Переохладилась и сильно заболела. Пришлось уволиться, выздоравливать поехала к подруге в Черногорию. Она попросила помочь перевезти оттуда в Бельгию двух собачек.

Мы поехали, это было как раз в самом начале войны, Европу наводнили беженцы из Украины, и люди, к которым мы привезли собак, не смогли нам даже предложить ночлег, так как впустили к себе украинцев.  

Тогда я и решила обратиться в лагерь для беженцев и подалась на международную защиту. До сих пор решение по мне не принято.

Кейсы беларусов рассматривают очень долго. С гражданами стран Африки все гораздо быстрее, там постоянная ротация. Их прошения рассматривают за два-три месяца, потом, допустим, граждан Бурунди и Конго чаще оставляют, большинство остальных депортируют.

А я жду уже почти два года, — рассказывает собеседница.

Она делится подробностями о том, что из себя представляет типичный лагерь для беженцев.

— Почти все здесь — африканцы. Есть еще один беларус, мы, конечно, познакомились и дружим.

Лагерь размещается в бывшей пожарной части, наши комнаты — это казармы. Обстановка простая: двухъярусные кровати, железный шкаф с замком для вещей и стол. В моей комнате шесть человек. Туалет и душевые — общие.

У меня практически нет языкового барьера. Я знаю английский и немецкий языки, уже неплохо выучила французский, планирую сдавать на уровень B2. Но менталитет с африканцами у нас, конечно, совершенно разный.

Кормили раньше нас организованно, но для меня с диабетом это было неприемлемо, потому что кухня была специфическая: много острого и соленого.  

Позже нам перестали готовить, а стали просто выплачивать деньги на питание из расчета 6 евро в день. Так гораздо удобнее.

Всего мое пособие на питание и санитарные средства составляет меньше 300 евро в месяц.

Спустя четыре месяца после подачи прошения я получила разрешение на работу и немного подрабатываю волонтером в сфере образования.

Моя отдушина — встречи с беларусской диаспорой. Мы проводим разные акции. Благодаря этому я познакомилась с прекрасными земляками, с одной семьей очень подружилась, иногда езжу к ним погостить на несколько дней.

— Как можно выжить в Европе с вашим доходом?

— Понимаю, что это кажется невозможным, но смысл социального государства в том и заключается, чтобы люди с любым достатком чувствовали себя людьми.

Здесь очень много акций, благодаря которым я умудряюсь покупать себе какие-то вещи, радующие меня, которые в Беларуси позволить себе не могла. Трудно в это поверить, но здесь я полюбила заниматься шопингом. Никогда в жизни такого не было!

Что касается продуктов, то благодаря все тем же акциям, можно питаться дешево и разнообразно. Допустим, в последний день реализации все продукты стоят гораздо меньше.

Есть специальная программа доставки случайного набора продуктов с истекающим сроком годности. Такая корзина стоит 4 евро. Раз в неделю я ее заказываю, как, кстати, и многие бельгийцы. Там часто попадаются очень хорошие продукты.

— Как вы здесь решаете проблему с диабетом и вообще проблемы со здоровьем?

— В Бельгии одна из лучших систем здравоохранения в Европе. Я имею страховку и бесплатное обслуживание. Конечно, пластическую операцию мне не оплатят, но все жизненно важные процедуры проводят на высочайшем уровне. Мне здесь даже сделали бесплатно операцию.

Ее проводили под местной анестезией, я все сама видела. Послеоперационный уход вообще поразил. У меня была отдельная палата, где четыре человека мне помогали вставать, приносили еду, интересовались моими потребностями.  

Они не находились со мной постоянно, но у меня была кнопка вызова, на которую реагировали моментально. Я не ожидала такого отношения.

Вообще, в Беларуси я тоже лежала в кардиологии, ничего плохого сказать не могу, но там все зависит от людей. Другое дело, что там меня несколько лет лечили от сердечного заболевания.

Я о нем также сообщила доктору здесь при первом посещении. После обследования мне назначили препараты, которые я получаю бесплатно. То ли из-за качества лекарств, то ли вообще всей системы, но сейчас я чувствую себя гораздо лучше, чем в Беларуси.

Более того, от сердечных препаратов я вообще смогла отказаться примерно через год. Обследование показало, что мои проблемы больше не выявляются.

— И все-таки вы сейчас в таком возрасте, когда хочется покоя, а вам приходится скитаться в лагере для беженцев.

— Да, я живу в лагере и не могу пока выезжать за пределы страны. Поэтому путешествую по Бельгии. Это очень красивая страна. Мне все здесь очень нравится.

Много гуляю. Сам лагерь находится в прекрасном городе Намюр на берегу реки. Это удивительные места с замечательной экологией и архитектурой.

Конечно, в моей жизни есть свои нюансы. Это и неустроенность, и тяжелое ожидание. Уже год я жду второе интервью в миграционной службе. Я не знаю, что со мной будет в случае, если мне не предоставят защиту. Уверена только в том, что в Беларусь меня не депортируют.

Я действительно скучаю по родине, по родным, этого не отнять. Но также благодарна судьбе за то, что на свободе и что оказалась именно в этом месте.

Я не исключаю того, что мне придется всю оставшуюся жизнь провести в чужой стране. Но если это будет Бельгия, то я буду рада.