Пастухов: «Население России смотрит на эту бойню как на драку на сельской свадьбе»

— Среди факторов, обеспечивших поддержку населением России войны в Украине, не последнюю роль сыграли исторические особенности русского колониализма и созданные им устойчивые стереотипы русского сознания, — считает доктор политических наук University College of London Владимир Пастухов. — Русский колониализм патриархально-домашний. Это история о «домашнем насилии», где бьют любя, по-семейному, по-братски. Типа, «бьет — значит, любит». Этим русский колониализм довольно существенно отличался от европейского. 

Для начала, российские колонии не были заморскими. Между колонизаторами и колонизуемыми народами не было естественных преград, подчеркивавших различия. Это способствовало активной ассимиляции русских среди колонизируемых ими народов, в том числе, через смешанные браки. В то же время, представители некоренных элит имели возможность воспользоваться имперскими социальными лифтами для карьерного роста. Кстати, в военном руководстве русской армии сегодня имеется значительное число офицеров с ярко выраженными украинскими корнями, а в украинской армии сражается много этнических русских. 

Помимо этого, драйвером русской колонизации (за исключением освоения Сибири и Дальнего востока) часто и даже преимущественно были не экономические, а политические мотивы. Россия присоединяла многие территории не потому, что они были ей нужны, а чтоб не достались другим. В этом смысле ничего нового по сравнению с тем, что было раньше, сегодня в Украине не происходит. Типичная политика – «так не доставайся ж ты никому». Удержание таких территорий часто становилось обузой для Империи, платить за это приходилось немеряную цену, а люди в колониях часто жили при этом лучше, чем в метрополии. 

Итогом стало формирование стойкого парадокса русского колониального сознания. Территории всех колоний русский человек не привык вообще отделять от территории метрополий. Для него все это до сих пор — «русская земля». Многие искренне не могут понять, о какой такой Украине идет речь. Для них это не более чем фигура речи.

Но одновременно жители завоеванных штыком — и подчас весьма жестоким образом — земель воспринимаются ими не как завоеванные народы, а как дальние деревенские родственники, нуждающиеся в опеке. Ну вроде как «братья наши меньшие». Представить нечто подобное в отношениях англичанина и, например, индуса просто невозможно. Там обе стороны знают, кто есть who. 

Отсюда и неготовность назвать войну войною. Население России смотрит на эту бойню как на драку на сельской свадьбе, «спор славян между собою», в который чужие не должны встревать, и поэтому сильно удивляется, когда узнает, что весь мир смотрит на это иначе…