Пастухов: «Мы, русские, должны научиться смотреть на мир глазами всех тех, кого по ходу истории «освобождали»

— Вопрос о моей «русскости», откровенно говоря, мало меня волновал (точнее – совсем не волновал) до тех пор, пока его не подняли украинцы и та небольшая часть русских эмигрантов, которая считает отказ от всего русского высшим проявлением солидарности с народом Украины, — пишет Владимир Пастухов. — Отказ, конечно, несколько искусственный, так как, даже отрекшись от своей «русскости», большинство этих эмигрантов остаются истово русскими: нетерпимыми, фанатично верящими (но в другое), иррациональными максималистами.

Мне этот путь не кажется верным, и не только потому, что мне его не осилить. Как говорят в таких случаях — I tried but failed.

Мне просто кажется, что со своим народом надо быть именно в такие моменты, когда очень стыдно и очень тяжело, когда легче отречься, чем признаться, когда перечеркнуто все, что было, а то, что будет, не написано.

Я остаюсь русским не потому, что мне это нравится, а потому, что не могу быть никем иным. Не могу и не хочу. И это не отменяет ни стыда, ни раскаяния, ни осуждения.

Сказав все это, я должен заметить, что после всего случившегося, пройдя через эту братоубийственную войну (она ведь действительно братская в том смысле, в каком Каин убил Авеля), мы не сможем себе позволить оставаться такими русскими, какими были прежде, потому что очень многое из того, что определяло нашу русскость в прошлом, как раз и привело к этой трагедии — трагедии как для украинцев, так и для самих русских.

Мы пожимаем плечами, когда украинцы сносят памятники Пушкину и вычеркивают из программ Толстого с Достоевским, списывая это на естественное ожесточение во время войны. Но есть и нечто другое. Мы умиляемся «нашим всем» и стыдливо «игнорим» его «Клеветникам России» с эпическим: «Оставьте: это спор славян между собою, Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою, Вопрос, которого не разрешите вы».

Восхищаемся Бродским, перечитываем до дыр протокол допроса самого известного советского тунеядца, но прячем в дальний ящик стола «На независимость Украины» с его провидческим: «Кости посмертной радости с привкусом Украины».

Я не за то, чтобы выбросить Пушкина и Бродского, а за то, чтобы их переосмыслить, дав оценку как тому, чем можно гордиться, так и тому, чего стоит стыдиться.

Наша культура является сплошь милитаристской. Это естественно, так как она отражает непростые пути нашей истории. Ратный подвиг — чуть ли не единственный подвиг, который в глазах народа является подлинным. Воин — единственный настоящий герой. Сплочение перед общим врагом — единственная форма истинного братства. Все это не берется из воздуха, оно разлито в искусстве, философии, фольклоре. Так было и, увы, так больше не может быть.

После этой войны мы должны научиться смотреть на мир не только через прицел, но и глазами «игрою случая обиженных родов», всех тех, кого по ходу истории «освобождали». Нам придется выработать бинарное историческое и нравственное зрение, если мы хотим ввернуть себе моральное право снова говорить о своей русскости с гордостью, а не с болью. Это очень непросто, и на это могут уйти десятилетия. 

Дело не в том, чтобы перестать быть русскими вовсе или подвесить свою «русскость» на «паузу» хотя бы на время войны, а в том, чтобы стать по итогам этой войны другими русскими, способными сделать иной, более достойный, чем имперский, выбор.