Папа Бо: «Концертный мундир за 5 тысяч евро оплатил наш побег из Беларуси»

Когда-то Артемий Троицкий оценил старания Александра Богданова (Папы Бо) музыкальной премией «Степной волк», проигнорировав маститых продюсеров постсоветского пространства.

В 2020-м Папа Бо выходил на марши с диджейской установкой, запуская акцию «музыка-оружие». Через год отсидел 3,5 месяца, получил три года химии, сбежал через Россию в Грузию. Рассказал про избиения и унижение в застенках, поломанные ребра и порванную селезенку. Позже переехал в Краков, а теперь живет в Варшаве.

— В эмиграции я третий год, но до сих пор не чувствую ни ностальгии, ни тоски по дому. Спасло, что, уехав из Беларуси, сразу начал наводить вокруг себя движуху: как люблю, умею и без чего жить не могу.

Как и многим политзаключенным, мне предоставили бесплатного психолога. Но на третьем сеансе она сказала: «Удивительно, но с тобой все в порядке. Нет никаких травм, ты просто скучаешь». Мол, начинай заниматься своими фестивалями, гастролями и тебя отпустит.

Так и произошло. У меня нет ни рефлексии, ни грусти. 

— Ни разу не было момента, когда хочется в капюшон и под одеяло, никого не видеть?

— Стыдно, но нет (улыбается). Некоторых коллег накрыло, люди хватаются за прошлое, не могут отпустить. Сложно расставаться со своими регалиями, прекрасным устоявшимся прошлым.

Однако я как-то это перелистнул: да, были классные времена в Минске, но сейчас открылись новые возможности здесь, и я в них утопаю.

— Одно дело эмиграция, пусть и вынужденная. Другое — пройти через аресты, избиения, унижение. Говорят, это навсегда с тобой и дикая травма?

— И снова стыдно, потому что та же психолог пыталась со мной это проработать на втором сеансе: «А ты злишься? Вспомни людей, которые делали плохо».

Но я оцениваю свое задержание, отсидку, коммуникацию с заключенными, системой и дальнейший побег — как яркие пятна на моей кинематографичной биографии. В процессе побега коллега был подавлен от того, где и как оказался, что потерял, что не вернется, что может стать хуже. А я такие штуки воспринимаю как странный, но интересный опыт.

— Прости, но меня даже от услышанного коробило, когда ты рассказывал, что для того, чтобы ты признал вину на пыточном видео, показали презервативы, которые натягивают на дубинки. Уточнив: «Понимаешь для чего?»

— Для меня зацикленность этих товарищей на сексуальном насилии и гомотемах не нова. Я бы, наверное, иначе заговорил, если бы они засунули эту дубинку, куда планировали... Ну поугрожали, ну побили, не первый раз.

В уличных потасовках я участвовал и раньше. Для меня поломанные ребра и в принципе милицейский произвол, все их угрозы — не новость. В моменте, конечно, было страшно. Но, оглядываясь, понимаешь, что эти люди так живут и по-другому с ними быть не может.

«Комната в Варшаве стала своего рода экспериментом»

— В январе ты писал в фейсбуке, что планируешь снять в Варшаве комнату и искал, с кем можно разделить аренду квартиры. В Минске была устоявшаяся жизнь, а здесь комната, незнакомые люди на одной кухне в чужом городе. И квартиру одному не потянуть...

— С финансовой и бытовой точки зрения в Минске я жил хуже, чем сейчас. Все время «Корпуса» (с 2016-го по 2021-й) мы зарабатывали на овсянку и оплату коммуналки в квартире.

Деньги в основном шли на аренду «Корпуса», чтобы «Горизонт» не забрал помещение, чтобы не отключили электричество. При этом наша команда из трех отчаянных человек находилась в постоянном движении из-за ежедневных мероприятий.

А комната в Варшаве стала своего рода экспериментом, поскольку до того я жил либо один, либо с женщиной. В ноябре переехал из Кракова в Варшаву и подумал, что хорошо бы снять жилье с местными, чтобы наладить новые контакты. Живу теперь с поляками из креативной индустрии.

«Живу без стабильной зарплаты»

— Насколько в финансовом плане новая жизнь отличается от той, что была в Минске? И на что тебе хватило денег от персонального сбора на Байсоле после побега из Беларуси?

— Жизнь, конечно, сейчас дороже. Но, как и в Минске, сегодня я живу без стабильной зарплаты. Живу с культурных проектов, была стипендия, получаю гранты на реализацию мероприятий, где учтены мои гонорары, как продюсера и менеджера. Плюс гонорары с выступлений, организованных при моем участии.

В месяц доход впритык с расходом. Но я еще плачу алименты, поддерживаю Русю и нашу дочь. Плюс проекты, в которые пока надо вкладывать из-за отсутствия финансирования.

Помощь Байсола была важной, первые месяцы я смог снимать жилье и существовать. На двоих с коллегой, с которым мы бежали из Беларуси, за пару месяцев нам собрали порядка 4 тысяч евро.

Но поддерживали и другие. Например, немецкие исполнители, под музыку которых на маршах кричали «Как ашчушэния?», устроили аукцион, продав концертный мундир за 5 тысяч евро. Эти деньги пошли на наш побег из Беларуси.

— Ты когда-то рассказывал мне, что везешь «Серебряную свадьбу» к Вячеславу Полунину во Францию, он их большой поклонник...

— Да, и Полунин поддерживал, многие. И из Европы, и российский андеграунд. Деньги утекали на передачи и адвокатов.

— Ты говорил, что коллег накрыло в эмиграции. Как поддерживаешь?

— Я настаиваю на походе к психологу. Главное не говорить: «Все будет хорошо, перестань». Подтягиваю Феникс (оказывает психологическую помощь политзаключенным) для тех, у кого не очень с деньгами. Первые несколько сессий проходят бесплатно. Важно, чтобы человек экстренно мог начать терапию. Советую ретриты для восстановления и переключения.

«Хотел стать учителем беларуского языка и литературы»

— Ты ведешь соцсети на беларуском. Не слышала, чтобы раньше на нем говорил...

— Я учился в БГУ на беларуской филологии, хотел стать учителем беларуского языка и литературы. В школе это был любимый предмет, а я — любимый ученик.

Я был юным беларуским поэтом, посещал районные слеты, литературные кружки в музее Богдановича. Школьником ходил на подпольные концерты Соколова-Воюша, в офис «Молодого фронта», полюбил беларуский рок, «Рок-коронацию» и газету «Навінкі».

Потому и пошел на филфак, ожидая увидеть выпускников лицея Коласа, аднадумцаў. Оказалось, те поступали на журфак или истфак, а на филфаке учились девочки из провинции. Я оказался единственным парнем среди 70 девушек.

Но после Плошчы 2010-го у меня случилось разочарование, и я вышел из Таварыства беларускай мовы. Это было юношеское, мне показалось, что все бессмысленно. «Нас побили, мы пешки, и это не изменится». И начал заниматься группами вне беларускоязычного контекста. 

— Сегодня с теми группами контактируешь? С «Серебряной свадьбой»?

— Мы с Бенькой активно общаемся, пробовал снова поработать их тур-менеджером и концертным директором, когда они в прошлом году выпустили альбом. Сделали масштабный тур и порядка 27 презентаций.

Но понял, что давно это перерос. Много возни, а я уже привык рулить концепцией процесса, а не проверять, опубликовал ли в локальных чатах организатор из Лодзи афишу. Но продолжаю помогать. 3 мая у Беньки сольник в Варшаве, а 4 и 5-го — детский спектакль.

— Ты говорил, что после пережитого стал более расслабленный, спокойный, но и более жесткий. А через 10 лет хочешь быть реабилитированным и вернуться в Минск. Расскажи про главный страх на сегодня.

— Это и есть мой главный страх. Что такое время не наступит, что будет только жестче и жестче. Или наступит момент, когда я буду уже настолько оторван от Беларуси, что мне туда и не захочется, даже если реабилитируют.

 — У тебя вообще были ситуации, когда уныние, печаль и безнадега? Или ты всю жизнь будто на вживленных антидепрессантах?

— Раньше был юношеский максимализм и страх поражений. Спасали постоянный круговорот событий и чрезмерная ответственность за коллег и подопечных.

У каждого есть черные полосы, когда кажется, что всё против тебя. Но когда совсем хреново, главное помнить, что это не навсегда и скоро отпустит.