«Остались Дженис Джоплин, Гэри Мур, B. B. King, Manfred Mann — вон, в огороде валяются, такие же целые, как и дома наши, как и мы»

Журналисты издания Украинская правда (репортер Дмитрий Кузубов, фоторепортер Павел Дорогой) съездили в Каменку и расспросили ее жителей о том, почему они решили вернуться в уничтоженное село — и какой видят новую жизнь. Медуза переводит и публикует этот текст целиком.

«Ма, твои пришли — «освобождать»

— 10-го [сентября 2022 года деоккупировали] Изюм, 11 сентября нас освободили, — рассказывает Лариса Сысенко. — Муж говорил: «Даже если там фундамент, мы вернемся и будем отстраиваться». Мы себя не видим нигде, кроме Каменки.

Лариса встречает нас у остановки на трассе, по обе стороны открывается панорама села. Вернее, того, что от него осталось. Среди руин виднеются синие пятна: некоторые каменчане покрыли разрушенные крыши поврежденных домов пленкой, которую достали волонтеры.

Когда-то с этой остановки местные жители ездили на заработки в Изюм, расположенный в семи километрах. Сысенко тоже работала в райцентре — у нее 30 лет «базарного стажа», продавала на рынке «все, что уродилось дома».

Неподалеку висит баннер с надписью «Умоляем! Помогите отстроить село!» и ее переводом на английский, каменчане повесили плакат еще весной. Лариса с Виктором к тому моменту уже были дома, они вернулись 2 марта 2023-го.

— У нас никто не собирался выезжать. Вот ростовская трасса. Думали, что им [россиянам] надо на Донбасс, нас оставят в покое, — рассказывает Лариса и показывает на лес на возвышенности. — Сначала российские танки залезли в тот лесочек. Первых, по свидетельствам наших парней, выбили, остатки в том лесу добивали. Но наших было мало, а их орда. Наши их бьют, а они лезут.

Централизованной эвакуации из села не было. Многие жители Каменки уезжали на своих автомобилях в сторону Славянска, потому что в обратном направлении уже стояла российская армия. Другие шли пешком.

— Семья наших односельчан выехала по грунтовой дороге за селом, их расстреляли, — рассказывает Лариса. — Валик погиб, жена очень сильно была ранена. Парни наши [военные] пообещали, что его похоронят, и вывезли ее в Славянск. Она сейчас в Польше со своими сыновьями. А Валика нет. Где похоронили — как найти?

Всего, говорят местные, в селе погибло около 50 или 60 жителей, многие пропали без вести. Вечером 10 марта 2022 года, после прямого попадания «Града» в соседний дом, Лариса согласилась уехать из родного села.

Вместе с мужем они под обстрелами выехали в Одессу к младшей дочери. 24 марта Каменку оккупировали. Несколько семей отказалось уезжать, некоторые из них, рассказывают местные жители, «напекли пряников и вышли к оккупантам с подносом».

— 70% местных [до полномасштабного вторжения] были «какая разница»: хоть крест будет висеть, хоть полумесяц — им пофиг. Остальные — пророссийские, — утверждает Виктор Сысенко, патриотическая позиция которого окончательно проявилась во время «революции достоинства».

— Приходишь на концерт в День села в Дом культуры — 99% песен на русском: «Бандитский Петербург», маразм!» — с возмущением добавляет его жена, принципиально не аплодировавшая русскоязычному репертуару.

Осталась в оккупации, утверждают каменчане, и Людмила Заднепровская, бывшая тогда главой сельсовета: вместе с остальными (теми, кто захотел жить в России, — прим.) оккупанты вывезли ее в Изюм. Вместо Заднепровской в августе 2023-го каменчане сами выбрали исполняющего обязанности главы села, который сейчас работает бесплатно.

Немало каменчан, в том числе и мать Виктора, уехали в Россию. До полномасштабной войны, говорит Сысенко, мать была, «мягко говоря, пророссийская» — из-за этого они часто ссорились. Оккупанты пометили стены дома супругов надписями: «Мы иz Ельца» и «Липецк». По иронии судьбы мать Виктора — уроженка Липецкой области.

— Говорю: ма, пришли твои братья «освобождать», — улыбается Виктор. — У нее щас в хате ракета торчит из «Смерча», ее саму на «Хаммере» [украинские] военные вывозили. Выехала через страны Балтии к моей сестре в Подмосковье. В Украине она привыкла всех на хер посылать — от Байдена до Зеленского. А там сидит в квартире, боится собственную дочь. Со знакомыми созванивается — говорит, здорово жалеет, что уехала в Россию.

«И сварщик, и каменщик, и столяр, и слесарь»

Над «раненым» домом Сысенко развевается желто-голубой флаг. Стяг, говорят они, был на этом месте и до большой войны — «у единственных на улице». Вернувшись домой, супруги снова повесили его, а заодно и красно-черный. Виктор признается, что давно мечтал о таком: это казацкий стяг.

Во дворе встречает хаски.

— Это Тумачик, член семьи — вместе прятались в погребе, вместе были в Одессе, вместе вернулись, — улыбается Лариса, которая сейчас координирует в Каменке раздачу гуманитарной помощи.

На Степной улице, где живет семья, нет ни одного уцелевшего дома. 16 марта, говорит Лариса, «танк расстреливал каждый дом — как в тире». Дом Сысенко не стал исключением — россияне разрушили его примерно наполовину.

— У нас под домом был капонир, в гараже был их склад БК [снарядов], в кухне и погребе они жили, — рассказывает Лариса. — Сколько я пережгла их трусов, носков, коробок из-под сухпайков. У собаки в вольере были трехлитровые банки их щей, рассольников — на блевотину похоже. Была гора мусора от взрывных волн.

В конце огорода супруги обнаружили две разбитые российские самоходные артиллерийские установки, а на самом участке — «и «лепестки», и снаряды здоровые». Огород разминировали самостоятельно, своими силами восстанавливают и дом.

— Находим «лепесток», Витя на лопату берет и несет. Кладет на кучку [мусора в огороде], поджигает, убегаем, три минуты — «лепесток» взрывается, — вспоминает Лариса и показывает на телефоне фото их дома после возвращения. — Не было шифера, окон, дверей, ни одного простенка, муж сам все восстановил. Полностью разбитый сарайчик отстроил, туалет новый сделал.

До полномасштабной войны Виктор работал трактористом у местного фермера. Этот дом он строил с 1992 по 1997 год вместе с тестем — но тогда просто помогал. Сейчас Виктор осваивает новые навыки.

— Я не укладывал газобетон никогда. Теперь я и сварщик, и каменщик, и столяр, и слесарь, — говорит он и обращает внимание на кустарную опору, которая держит крышу: — Эту конструкцию я сварил из труб, стены не успею сам сделать к зиме, полкрыши и перекрытия потолка держатся на них.

На вопрос, как семья собирается зимовать в Каменке, Лариса отвечает: «Молча». Их жилище — почти «умный дом». Электроэнергией его обеспечивают солнечные батареи, новый насос — на замену тому, который украли россияне, — качает воду из скважины. Газовый баллон питает плиту. А дровяной котел, который пережил боевые действия, дает тепло.

Волонтеры, вспоминает Лариса, сперва проезжали мимо села, потому что не думали, что среди руин могут жить люди. Но в конце концов им передали еду, гигиенические средства, строительные материалы и десять кур. Домашние животные супругов во время оккупации не выжили, туша их погибшей коровы до сих пор лежит за разбитым туалетом.

В восстановление Сысенко вложили уже много собственных средств.

— Мы одни такие чокнутые в Каменке, потому что все надеются, что добрый дядя придет и что-то даст, — подчеркивает Виктор.

Местная власть — изюмская администрация — помогла семье Сысенко лишь символически, предоставив «два десятка досочек, четыре куска брезента, два листа ОСБ». А на их заявку на «єВідновлення» в приложении «Дия» до сих пор нет ответа.

— Летом приезжала комиссия, которая до 200 тысяч гривен (сумма, которую можно получить за поврежденное жилье в рамках программы «єВідновлення»), — отказала, потому что у нас больше разрушения, — вспоминает Лариса. — Сказали: «Перерегистрируйтесь на другую комиссию, которая 500 [тысяч гривен] и выше». Перерегистрировались. Уже месяца два прошло.

«Маленькие, худые, но гребут как муравьи»

От дома Сысенко тянется дорожка к обгоревшему БТР. На обломках машины висят флаги Украины и 95-й бригады и фотографии двух молодых парней, которые погибли в этом БТР во время обороны села.

— По 19 лет обоим было, но накрошили тут кацапни! — рассказывает Лариса. — Ивана успели вытащить [из БТР], но он потом у санитара умер на руках. А Илью не успели, потому что он факелом горел. Мы с Витей сделали таблички, флаги повесили, цветы сюда носим.

Проезжаем мимо вдребезги разбитых домов без признаков жизни, на многих из них российские метки. Некоторые участки огорожены предупредительной лентой — это швейцарская организация FSD проводит разминирование. В постапокалиптическом пейзаже бросается в глаза аккуратный домик с флагом, рядом на веревке сушится одежда.

— Тут живут Заднепровские, у них дом сгорел, — сообщает Лариса. — Маленькие, худые, но гребут как муравьи!

Александр Заднепровский и Татьяна Витковская-Заднепровская встречают нас во дворе, где растут розы, которые Татьяна посадила перед полномасштабной войной.

— Вы не родственники ли с бывшей главой села?

— Боже упаси! — отвечает Татьяна.

До полномасштабной войны семья с четырьмя детьми жила в родительском доме, построенном в 1983 году. Младшие дети — пятилетние Максим и Егор — живут с родителями.

— Я в детском садике работала медсестрой, только-только вышла из декрета на работу. Мы только ремонты сделали, только из кредитов повылезали, — рассказывает Татьяна о жизни до войны.

12 марта (2022 года) Александр вывез жену с детьми в Славянск, оттуда они поехали к родственникам в Гребенку на Полтавщину, а потом уже вместе перебрались в Прилуки. Пенсионеры по соседству уехали в Россию.

Сам Александр остался с матерью, которая получила ранение.

— Эта улица вся горела, они [россияне] из танков валили (стреляли), — вспоминает он первые дни полномасштабной войны. — Ссыкуны такие — боялись, что из каждого дома будут стрелять. А они лезут — им трындюлей наваливают, и они лезут назад.

С 18 на 19 марта оккупанты выстрелили в дом Заднепровских. 21 марта, за три дня до оккупации, Александр решил уезжать. Он не смог похоронить бабушку жены, которая умерла накануне, а вернувшись домой, они с женой не нашли ее тела.

— Они (Александр и его мать, — прим.) ее искупали, одели и на кухне на столе положили, потому что не было возможности закопать. Где пробежишь — туда и прилетает, — рассказывает Татьяна. — Они уже выехали с матерью, бабушка еще была в кухне. А когда мы приехали, весь двор обошли — нету.

1 октября 2022-го семья впервые приехала домой. Они перекрыли крышу и заколотили окна, а заодно выкопали на своем огороде лук. 4 апреля вернулись окончательно. Александр собственноручно разминировал огород.

— По мелочам — то боеголовочка какая-то, то гранаты без запала, — рассказывает он про свой «урожай» и описывает технологию разминирования: — Грабли, пятиметровый держак.

Оккупанты жили в погребе и украли у семьи стиральную машинку. Александр зачитывает послание, которое они оставили, — «привет от артиллеристов из Тамбова» — и добавляет: «Твари такие!»

От дома Заднепровских осталась груда кирпича, его надо строить с нуля. Вместе с младшими детьми они вынуждены ютиться в летней кухне.

— Мальчики тут спят на двойной кровати, — показывает Татьяна и переводит взгляд на узкое помещение: — А мы тут два матраса складываем.

Волонтеры помогли Заднепровским восстановить окна и купили генератор. Вода в дом поступает из скважины, для обогрева установили булерьян (разновидность печи, — прим.) — с пеллетами для растопки также помогли волонтеры. Супруги подали заявления в ГСЧС и «єВідновлення» — но никакой реакции не получили.

Александр говорит, что как многодетная семья они могли бы законно выехать за границу, но такого желания ни у него, ни у его жены нет. Вместо этого они обрабатывают свой огород и страдают от нашествия мышей, которых Татьяна называет «вторыми орками».

Двойняшки Максим и Егор играют в футбол возле желто-голубой песочницы. В следующем году они должны пойти в школу. Вдвоем, говорит Татьяна, им не скучно, но пережитое дает о себе знать: «Когда летит самолет, они бегут к машине, чтобы спрятаться. Говорю: «Чего вы бежите? Самолет летит». А они: «Мы думали, ракета».

«Ходил заявления писал, хоть бы, с*ка, что-то дали»

По дороге на другую сторону села среди руин показывается пара модульных домов, которые для «освобожденных» от собственного жилья каменчан установили волонтеры. Недавно в подобном доме открыли модульную амбулаторию вместо уничтоженной стационарной.

Рядом со старой, на улице Мира, живет Василий Солянык.

— Я тут жил, держал пчел, кур-гусей, ходил на охоту, на рыбалку, слушал музыку, никого не трогал — и пришел этот русский мир, — сердится он.

Сначала Василий разговаривает с нами через закрытую калитку, но в конце концов позволяет зайти и осмотреть его разрушенный войной дом.

— 8 марта сбросили шесть авиабомб на школу рядом, и «сдуло» дом, окна все повылетали, — продолжает он. — Моя жена 12 марта уже поплыла. Малой (сын, 31 год, — прим.) говорит: «Ты постарела на 10 лет». Солдат остановил автобус, ее довезли до Голой Долины. А я два или три дня тут еще сидел: не спал, крестился. Убежал 15 марта. На холодильнике икона была из Иерусалима, вот мне Бог дом и сберег.

Отец и сын пешком пошли в сторону Славянска: преодолели 20-25 километров, остальное проехали на попутках. Из Славянска они на электричке добрались до Барвенково, оттуда на поезде до Львова. Там сын Василия добровольно пошел в военкомат, с тех пор — на «нуле», четыре раза был в госпитале.

Жена Василия выехала в Израиль, но через три месяца вернулась. Сейчас она живет в Изюме, присматривает за квартирой людей, которые уехали в Германию. Сам Василий вскоре после деоккупации вернулся домой.

— Год назад вернулся и здесь, дурак, сижу, мусор гребу, — говорит он и поясняет свою мотивацию: — Вот собака моя. Кошка моя выжила. Вот пчелы мои. Было 38 ульев, а я пришел — стало 15. Танк проехал, раздавил полпасеки — а пчелы выжили.

Российский танк навсегда «припарковался» неподалеку от дома Василия. Возле своего дома Василий обнаружил 52 «лепестка» — их собрали и уничтожили саперы. Дважды он сам чуть не подорвался. А пес Василия нашел тело убитого украинского военного.

— Собака норы рыла, мышей искала — за яблоней выкопала украинского солдата, — рассказывает хозяин. — В апреле наши похоронили его.

В дом Василия, вероятно, попал «Град». Из имущества почти ничего не осталось, в мусорных баках он нашел инструменты, которыми пользуется, и свой телевизор. Холодильник оккупанты четыре раза прострелили и нарисовали на нем Z. Сломали виниловый проигрыватель Technics, украли патефон, одну из колонок Pioneer и уничтожили коллекцию пластинок, которую мужчина собирал с 1982 года. Из примерно 500 штук осталось «может, два десятка».

— Остались Дженис Джоплин, Гэри Мур, B. B. King, Manfred Mann — вон [в огороде] валяются, такие же целые, как и дома наши, как и мы, — сокрушается Солянык и показывает пустую коробку. — Был у меня английский [сборник The Beatles], 1985 года выпуска — 13 штук [альбомов]. Некоторые пластинки были аж в Яремовке — в лесу, в окопе, километрах в тридцати отсюда. Колонки Pioneer — одну нашел, а другую — хоть плачь. Можно подумать, что в Бурятии такие колонки есть.

Василий ставит чайник на буржуйку, возле которой греется. Коммуникаций в доме нет.

— Вода с крыши течет, — отвечает он на вопрос, есть ли в доме вода. — Дождь шел — тут по колено воды было. Танк скважину раздавил. Нет электрики, два пауэрбанка. Мотаюсь к жене [в Изюм]. Тут больше пяти дней самостоятельно не выживешь, начинаешь с котами говорить, с собаками. Ни козу не привяжешь, ни корову. Не можем на кладбище пойти [все заминировано]. Когда в тюрьме сидишь — сбежал, и ты на свободе. А тут если сбежал — куда же ты пойдешь?

Более чем за год Василий не получил никакой помощи от властей — ему не дали даже генератор. Солянык уже не надеется на помощь и отказывается идти на встречу с депутатами, куда его приглашает Лариса Сысенко.

— Год прошел, хоть одному сделали дом, окна вставили, пришли хотя бы поддержать? — возмущается он. — Рвал линолеум в школе (чтобы использовать как материал для ремонта своего дома, — прим.), бил крышу. Ходил заявления писал, хоть бы, с*ка, что-то дали. Они делают вид, что Каменки нет. Вот машина стоит моя. Вызывал полицию, думал, справку дадут, что разбита. Год прошел — никто не едет. Видимо, что-то нести нужно.

Самым страшным Василий считает даже не то, что оккупанты сделали с его родным домом и селом, а то, что все это, по его мнению, останется безнаказанным.

Несмотря на пессимистический настрой, иногда он все же возвращается к прошлой жизни: «Купил CD-проигрыватель. Друг подарил альбом Pink Floyd, тот, что горит («Wish You Were Here»). Думал, что брошу [коллекционирование], а, видно, не получится.

Последняя реплика Соляныка оказалась пророческой. После интервью «Суспильному» и огласки его истории коллекционеру начали массово присылать пластинки и музыкальное оборудование со всего мира.