Олег Табаков и Марина Зудина: «У нас алиби — дочка Маша»

Самая эффектная театральная пара в России поведала о своих семейных тайнах.

— Сейчас много разговоров о нацпроектах, в том числе о демографическом кризисе в стране...

О.Т.: — Стараемся, как можем. У нас с Мариной есть некое алиби в виде годовалой дочки. Участвуем в антикризисной демографической программе, отвечаем практикой бытия. Детей у меня четверо, столько же внуков. (Смеются.)

— Марина, а каков Олег Павлович в качестве отца?

М.З.: — Он строгий. Я-то думала: вот у него поздние дети, которых он станет баловать. На самом деле все наоборот. Это из меня дети могут вить веревки, и я на все соглашаюсь, с трудом отказываю.

— Поделитесь рецептом детского воспитания от Табакова? В школу часто приходится наведываться?

О.Т.: — Только когда надо подставить плечо. Не помню, ходила ли моя мама в школу. В Саратове у меня был роман с учительницей. Она пришла проведать меня: я получил воспаление среднего уха, лежал весь обмотанный. Мама, выйдя к соседкам на кухню, говорила: "Вот если б все учителя были такими, мы давно бы жили при коммунизме!" Так вот, рецепт воспитания один: надо исключить возможность, чтобы дети стыдились за своих родителей. Сын ходит на наши спектакли, в некоторых из которых я занят, и он видит, как ко мне благосклонно люди относятся. Наверное, у него рождаются мысли, что отец у него не последний в избранной профессии.

— Марина, что в вас изменилось за годы супружеской жизни?

М.З.: — Я сама не изменилась. Но с возрастом еще больше ценю Олега Павловича. Есть чувственное восприятие человека, но в длительном браке — а нашим отношениям больше 20 лет — голова все-таки включается. Достаточно трезво начинаешь смотреть на все, но не без замирания сердца...

— Олег Павлович не ревнует, когда вас по сюжету спектакля страстно обнимает, например, Хабенский? Есть ли некие табу, что-то дома специально оговаривается?

О.Т. (смеется): — Были чувственные сцены и с Сережей Безруковым. Так я их сам и выстраивал — делился своим опытом.

— Кто больше друг на друга влияет? Марине не мешает статус "жена Табакова"?

М.З.: — Олег Павлович говорит, что года через три-четыре он уйдет из театра. Я думаю: задержалась бы я в профессии, не будь он рядом? От него идет шквал энергии. Когда он в театре, все приходит в движение.

Не знаю, как влияю на Олега Павловича я. Он на меня — положительно. Я стала терпимее. Исчезла ревность к молодым артисткам. Я смотрю на них не как соперница, актриса, а как жена художественного руководителя и продюсера, заинтересованная в общем успехе. Хотя... было время, когда я страдала от неуверенности, от неких комплексов.

— Насколько точна в приложении к вашей семье сентенция: самое трудное в браке — перейти от любви к дружбе, не жертвуя любовью?

О.Т.: — Я не теоретик. Марина до сих пор вызывает во мне очень нежные чувства. Если это прекратится, придется полюбить природу...

— Олег Павлович, ранние дети и поздние (у вас есть и те, и другие) вызывают схожие ощущения?

— Не-е-т. Это совершенно разные вещи, хотя процесс один и тот же. Первым моим ребенком стала Полина — дочь моей дочери. Я ей попку мыл, протирал, учил делать первые шаги... А когда рождались Антон, Саша, я ходил за славой, за деньгами.

Раньше я думал, что никогда не умру — впереди вся жизнь. Теперь изменилась шкала ценностей. Частенько меня посещают невеселые мысли: "А сколько еще ты будешь видеть своих детей?" Ответа нет. Это еще более печалит. Но я осознаю, что грусть эта светлая. Она — плата за ту радость, которую мне подарил Господь.

В своем далеко не юном возрасте у меня есть возможность подключиться к этим энерджайзерам и подзаряжаться от них. Когда я обнимаю, ласкаю своих детей и внуков, ощущаю регенерацию жизненных и творческих сил. А вообще дети и внуки наводят на мысль о бессмертии.

— А друзья? С кем вы дружны?

О.Т.: — Друзья есть. Но они все больше из других сфер. Это, наверное, такой инстинкт самосохранения.

— Заговорили об инстинкте самосохранения — и вспомнилась давняя история, когда вы готовили покушение на Сталина...

О.Т. (смеется): — Это было в Саратове. Я пытался создать подпольную организацию. Было несколько друзей, которых стремился рекрутировать в нее. Согласился только Юрка Гольдман. Но не случилось: Сталин умер. Мне в ту пору было 17 лет.

Кстати, мой самый большой театральный успех был связан как раз с именем Сталина. Он помер, и руководительница нашего драмкружка в Доме пионеров составила монтаж из стихов Исаковского, Симонова, Твардовского, Берггольц. И мы с Нинкой Бондаренко, у которой был звонкий голосок, вышли читать стихи. 8 марта — аншлаг в Саратовском театре оперы и балета. Только прокричали: "Мы так вам верили, товарищ Сталин! Как, может быть, не верили себе!" Как вдруг — в зале грохот чего-то падающего на пол. Потом еще и еще... Это зрители падали в обморок! А ребята из охраны, увидев падеж в зале, стали подбегать к ним, хватать под мышки и волочь из зала.

Марина: — А скажи, пожалуйста, как вы одновременно собирались создать подпольную организацию и тут же выходили и читали такие стихи?

Табаков: — Я был артист! У меня была двойная бухгалтерия.

— По жизни вы сегодня тоже артист?

О.Т.: — По жизни — не-е-ет. Я давно перестал быть по жизни артистом. Когда у меня в 29 лет случился инфаркт, многое пришлось передумать, пересмотреть в своей жизни. После этого я стал заниматься только тем, что мне интересно.

— Вы — классический шестидесятник. Оттуда пошло шестидесятничество с ее двойной бухгалтерией?

О.Т.: — Согласен. А по-другому не могло быть. Я был членом партии. Но когда мне сказали, что жене Даниэля надо собрать денег на дом, поскольку она едет к нему в ссылку (а вы понимаете, что значило дать денег жене врага народа), сомнений не было. Нет, во мне все это удачно совмещалось.

— В одном из интервью вы как-то сказали, что вас любили женщины. Они были вашим оберегом...

О.Т.: — Это действительно так. Женщины сыграли огромную роль в моей жизни.

— Марина, скажите, как стать счастливой?

— Надо... уметь радоваться каждому мигу жизни. И все...