Одинокое дерево — Миша

Михаил Жванецкий. Фото: Юрий Рост, «Новая газета»

Он жил мучительно радостной жизнью. Он бродил среди нас, постоянно отличаясь. Хотел примкнуть к успешным: к собратьям по перу, по сцене, по жизни, пытаясь убедиться, что он первый в своем деле. Переживал, нервничал, болел.

Он наслаждался своим даром и стеснялся его. Называл себя «автором», чтобы самодостаточная пишущая элита часом не определила его в литературный амфитеатр вместо литературного партера, которого, чувствовал, достоин.

Бодрил и шутил с внимательными глазами, ожидая оценки. Мог осунуться и надолго заскучать в ответ на доброжелательную, а может, и восхищенную реплику безусловного писателя: «Ты, Миша, — жанр!»

Значит, не приняли в свои, исключили, определили другой сорт — вне привлекательного ряда. Да ты, Миша, и вправду, вне ряда.

Те, кто, не читая, охотно принимает твое самоотречение — «автор», — сделаны порой и неплохо, но из другого материала. Не дефицитного.

Ты даже не чужой им. Ты стоишь вне нынешнего ранжира, и потому коллеги не могут определить тебе место среди себя. Ты — другой.

Каждое время, Миша, обходится — при обилии хороших поэтов, прозаиков и драматургов — лишь одним писателем, наделенным даром иронического, сатирического и парадоксального, а следовательно — правдивого осмысления людей и нравов.

Ты в этом ряду. У Гоголя было свое время. У Салтыкова-Щедрина — свое. У Зощенко — свое. У тебя — наше.

Ты жадный, Миша. Тебе мало провинциальных городов, где из всех окон несся записанный на магнитофоны твой игривый тенорок — тогда. И миллионов зрителей и слушателей с восторгом и настороженностью наблюдающих публичное, мгновенное рождение слова — сейчас.

Тебе хотелось, чтобы герои, которым ты определяешь точное место и безошибочное направление, куда бы им двигаться от нас, аплодировали тебе и осыпали благодарностями? Если бы это произошло и они не узнали себя — ты был бы неточен. А ты был точен безупречно. Ты жил, как привык, — мучаясь.

Я открываю твои книги не для того, чтобы услышать тебя, а чтобы увидеть себя. Ты очень много знаешь про нас. Непоправимо много. Непростительно. С твоими текстами жизнь не становится лучше. Без них — хуже. Прости нас.

Ты нужен нам как живой ориентир, как узкая тропа тверди в топком болоте, как одинокое дерево. Иной раз в цвету.