Общественный активист: «29 часов я провел в гестаповско-нквдэшных застенках»

Координатор инициативы «Кобыляки. Расстреляны в Орше» и общественной кампании «Забітыя, але не забытыя» Игорь Станкевич заявил о пытках в РУВД Московского района.

Приводим его текст на kobylaki.by «29 часов я провел в гестаповско-нквдэшных застенках».

«29 часов я провел в гестаповско-нквдэшных застенках – в РУВД Московского района Минска и приемнике распределителе на Окрестина. Меня пытали, но в сравнении с другими, я отделался легким испугом и синей в гематомах жопой.

Я увидел слепой бесчеловечный террор и понял, что ощущало общество во время Большого террора 1937-38 годов, и что происходило с моими прадедушкой и прабабушкой прежде, чем их расстреляли в Орше в ноябре 37-го, а также то, что пережили их родные и близкие.

Заглянул в пасть акулы

11 августа я отправился на велосипеде в центр города, чтобы подать в Белтелеком жалобу на отсутствие интернета с требованием провести перерасчет. На обратной дороге возле станции диагностики на проспекте Дзержинского я увидел скопление большегрузных МАЗов с надписью техпомощь из различных автобусных парков и троллейбусных депо. Я свернул на свою улицу Грушевская. Отсюда 5-7 минут – и я дома.

Возле Московского РУВД стояли 4 пассажирских автобуса с наклейками автопарков. Один был полон людей в милицейской форме. Я достал телефон и начал фотографировать. В Минск возвращались мои 17-летние дочери. Нужно было предупредить их, что возле дома вечером может быть опасно, и дочкам лучше не выходить на улицу. Было примерно 16.15.

Мое лицо после встречи с асфальтом

На я секунду отвернулся, когда из автобуса выскочили пятеро здоровяков с криками «Не сопротивляться! Лицом на землю!», заломали мне руки и ударили лицом об асфальт, разбив в кровь нос. «Не сопротивляюсь!» – кричал я.

С заломанными руками, голова на уровне колен, в полуприсяди погнали по лестнице на четвертый этаж. По дороге один из ментов старался бить меня головой о стены и дверные косяки. Как мог я уклонялся.  Я чуть не сдох от этой «пробежки». Ноги не шли, сердце готово было выскочить из груди.

А актовом зале меня бросили на пол лицом вниз, руки за спину. Здесь пахло испражнениями, мочой и хлоркой – следы вчерашних столкновений с ментами. Шла обработка. Один старикашка в светлых штанах и туфлях предложил сыпануть мне в лицо хлоркой и выпить спирта – чтобы при освидетельствовании оказалось, что я был пьян.

Между собой менты обсуждали дела житейские. Один жаловался, что теща сломала шейку бедра и они не захотели ставить белорусский протез, поставили немецкий – патриот хренов. Но поставили так, что теща начала хромать. Другой жаловался, что его сын тоже начал ходить на протесты и может огрести. Вроде, нормальные люди…

Обсуждали свою страховку и выплаты в случае травм. Даже анекдот родился: «Ребята, если на меня нападут пять человек, не спешите вытаскивать, у меня еще страховка не закончилась». Колодинский, Дрозд, Борода – прозвучало несколько фамилий. Видимо, начальство и коллеги. Один говорил, как пытался сдать валюту, отнятую у протестующих в своем районе – на Рафиева – проспект газеты «Правда».

У меня отобрали телефон, сумку с документами, кошельком и флэшкой. Еще раньше велик бросили возле РУВД. Рядом постелили парня. Выяснил – Евгений Таралюк. Его задержали за скандал с водителем маршрутки. «Держись! Похоже, мы здесь надолго!» Потом нас – руки заломаны, голова вниз – спустили на первый этаж и бросили на кафельный пол. Я попросил вызвать адвоката, соврал, что есть с ним договор. «Хорошо, вызовем».

Пытки

В 19.10 нас погнали наверх. «Станкевич!» «Я» «Пошли». Меня завели в отдельную комнату – обычный кабинет со столами и шкафами, но переоборудован под пытошную: ментовские щиты, дубинки. Пять человек в черных балаклавах и майках без опознавательных знаков, в берцах и штанах с красными лампасами. Видны только глаза. Самый здоровый похож на средневекового палача.  «Будут бить», – понял я.

Но я много читал и писал о том, как пытали в 30-х, поэтому примерно понимал, что будет происходить и сильного страха не испытывал. Самое главное – все отрицать, несмотря на пытки. Кто тогда все отрицал, выжил. Кто соглашался себя оклеветать – шансов не имел.

Меня поставили на колени, голова в пол, руки на спине жестко стянули наручниками и начали бить дубинками по ягодицам, вопрошая: «Что тебе не нравится? Чистота на улицах не нравится? Что нет войны? Что есть нечего?» – тупые пропагандитские лозунги. Я говорил, что все нравится. «Так чего тебе не хватает, сука?» Требовали рассказать, на кого работаю, сколько мне платят, кого координирую, для кого фотографировал.

Нашли флэшку с надписью «Polskie Radio», плюс польская виза в паспорте. «Так ты польский шпион! Признавайся, что на флэшке?» «Занимаюсь исследованием репрессий в родном городе Орша, в том числе против поляков. Мои предки были поляками. Их также пытали перед расстрелом, выбивали признания в том, что они польские шпионы». «А, так это у тебя наследственное!»

Два палача вышли из кабинета. Третий продолжил наставления. Вернулись: «Мы проверили. Это активный лидер! На колени, голову вниз!» Я понял, что это их любимый трюк, сделать вид, что они что-то про меня знают. И снова бить. «Что вы хотите услышать?», – пытался я узнать. «Знаешь, что мы с тобой можем сделать? Думаешь сильный, думаешь, надолго тебя хватит?»

Я знаю. Не спорил. Можно было получить еще больше. Главное, максимально расслабиться, иначе будет больнее. Талдычу про дочек. Главное не сказать, что я журналист, правозащитник Белорусского Хельсинкского Комитета, член Союза поляков в Беларуси, наблюдатель на выборах. Убьют.

В общей сложности получил примерно 20-30 ударов дубинами, несколько ударов по лицу и по ушам. Палач обещал 10 суток.

Моя задница после обработки палачами

Погнали наверх в актовый зал. На полу – первые задержанные на улицах. Снова лицом на пол. Наручники сняли с трудом, заклинило. Надели тонкие пластиковые хомутики. Больно, сука! Пальцы немеют, рук почти не чувствую, стараюсь вращать, чтобы кровь поступала, иначе может начать некроз и потеряю конечности.

Неизвестно, сколько еще так лежать. Рядом мужик молит снять хомуты. У него старая травма – перебито сухожилие. Сняли минут через 15-20 бесконечной мольбы. Поставили к стенке руки вверх. Вытянули ремни, шнурки, все, что в карманах. «Снять штаны! Снять трусы!» – проверяли, синяя жопа или нет. Если белая – «на процедуры». Я свое уже получил. «Сеть на стул, руки вперед на спинку переднего стула, голова в пол!» В этой позе я просидел примерно 15-16 часов. Шея болит, поднимешь голову – окрик или дубинка. Дважды записали мои данные на камеру.

На руках следу от наручников и пластиковых жгутов. После «процедур» пальцы на левой руке до сих онемевшие

На моем ряду трое. Я в безопасном месте у стенки. Мужик с краю у прохода: «Ребята,  мне плохо, теряю сознание!» У него сломана ключица, не может сидеть в такой позе. «Отключился! Въе…и ему! О, живой!» Его много будут бить за то, что голову поднимал.

Когда привозят новую партию – это ад. «Лежать! Ползти! Голову в пол!» Остервенелые удары дубинок. Дикие маты вертухаев, вопли пострадавших. Кого-то называют активистами: мотоциклисты – якобы следят за мусорами, кто-то якобы координирует протестующих. Про одного сказали, что был с коктейлем молотова.

Он подтвердил. Идиот! Жив ли теперь? Двое назвались медиками скорой, пришли с бинтами и перекисью водорода помогать раненым. Парни, девушки… Всех метят желтой краской. Их уже сильно избили, но будут бить еще, с особым остервенением. Больно за них.

Опрашивают, кто где работает. Ругаются, что одни айтишники, ипэшники и безработные. Один из ансамбля «Верасы». Называют зарплаты – 400-2500 долларов. Мусора ругаются: «Чего вам не хватает?» Говорят, что работяг нет. Нашлись работяги. Несколько электромонтеров метрополитена. Кто-то был на акции, кто-то шел в магазин или прогуливался. Я горжусь, что мы вместе!

Где-то позади истошно кричит какая-то милиционерша. Возможно, изголяется на девушками.

Примерно часа в три ночи привезли последнюю партию обреченных. Репрессивный конвейер затихает. Весь фокус на нас. Часть в креслах – руки вперед голова вниз, многие – на полу. Они говорили, что в Московский РУВД привезли около 100 человек. Кого-то периодически избивают. В сравнении с ними меня просто погладили. Повторяют одинаково тупые пропагандистские лозунги про стабильность, отсутствие войны, чистоту, хрень про 90-е.

Дают воду из-под крана в пластиковых бутылках. Когда пьешь, требуют закрыть глаза, чтобы никого не видел. Стараюсь много не пить, в туалет не пускают. В туалет начали выводить только часов в 7 утра.

«Не спать! Не спать!» Бьют дубинками по стульям. Понимаю, что примерно также загоняли в одно помещение и старались измотать своих жертв палачи из НКВД в 1930-х или гестаповцы.

Позади стали слышны ритмичные удары об пол. “Это эпилептик! Поверните его на бок!”. Повернули, но не отпустили.

Один мент пытается кокетничать с милой девушкой. Выглядит дико: единство арфы с мясорубкой.

Выезд на Окрестина

Примерно в 12.00 куда-то увели первую партию задержанных. Несколько человек тут же получили и расписались в протоколах об административных правонарушениях. Их с вещами куда-то увели.

Часа через два называют меня. Руки за спину, голову вниз. С вещами повели по лестнице. Меня догнал тот самый палач-здоровяк и вдогонку еще несколько раз ударил по лицу и по почкам, приговаривая, что я запомню, как снимать и выкладывать в соцсети фотографии спецтехники. Только сейчас он был уже в повседневной форме, кажется, в звании майора. «Ты знаешь, что канал Нехта был 300 косарей, а теперь 1,5 ляма?» – кричал он мне. Я не знал, но про себя порадовался. Мент обещал, что мне впаяют суток 15.

На втором этаже нас развернули. Приказа выводить не было. Погнали назад. Положили на кафель в позу поплавка, только руки за спину. Спина болит. Попросился в туалет, чуть встал, ног не чувствую, зетекли. Разрешили лечь плашмя, но лицо в пол, руки за голову. Еще часа полтора. Снова сесть в кресло – руки вперед голова вниз.

Называют тех, чьи вещи у ментов. Парень уточняет, что среди изъятых вещей у него какие-то нужные таблетки. Он их принимает уже три месяца и прерывать курс нельзя. «Нет. Эти таблетки я тебе не отдам», – заявляет человек в черной маске и милицейской форме.

Примерно часов в 15 повели вниз в автозак. По ходу получил еще один удар по морде. Загнали в заднюю камеру примерно 0,5 на 2 метра. Здесь может сидеть человек 5 – не больше. Нас 11. В стаканах по бокам еще люди. Вытяжки нет. Дырки в потолке не помогают. Воздуха не хватает. Все взмокли до нитки. Ребята в стаканах кричат, чтобы открыли двери, иначе они задохнуться. Минут через 20 включили вытяжку. Но толку мало.

Стараемся осмотреть, у кого желтая метка на спине. Один в белой толстовке с надписью красный крест с избитым лицом – Даниил Тумилович – работник бригады скорой помощи. На спине желтая метка. Данила, как же мне тебя жалко…

Куда везут? В суд? Нет, по траектории движения – на Окрестина в приемник распределитель. «Пиздец нам, ребята…» «Держитесь, хлопцы!»

Вывели из автозака. Тут уже много ментов, много людей на земле. «Лечь на землю. Ноги под себя, голову вниз, руки за спину!» В поплавке лежать долго не могу. Разрешили распластаться. Земля холодная. Я в тонкой маечке, но хотя бы в джинсах. Впервые за сутки провалился в короткий сон.

По 5 человек заводят в помещение. Лицом к стене. По одному вызывают в крохотную комнатушку, где сидит судья (у них выездное заседание) и секретарь. Видимо, в такой же атмосфере выносили приговор моим предкам. Если вообще выносили.

Озвучивают рапорты ментов: возле Московского РУВД размахивал руками, выкрикивал лозунги, ругался матом. Естественно, не согласен. Приговор не озвучили. Зато спросили, есть ли на попечении несовершеннолетние дети. Есть дочка 17 лет. В коридоре еще судья ведет судилище.

Снова на улицу, снова в поплавок, снова разрешают вытянуться. Земля очень настыла. Чувствую, заработаю воспаление легких. Разрешают встать к стене. Потом я понял, стенка – это спасение. Многие часами лежали на холодной земле в тонких шортиках, маечках. У стены всем места не хватает. Девчонкам потом устроили теплое гнездо, постелив пенки и укрыв какими-то пледами.

Врач скорой помощи осмотрела нас. Со следами сильных побоев куда-то увели. Видимо на осмотр.

Увели несколько меченных, что лежали рядом. В том числе парня из скорой.

Где-то в здании в гулком помещении – видимо спортзал – стали слышны удары дубинок и вопли избиваемых. «Медика! Медика!» – вдруг закричали менты. Вероятно, кого-то запытали до потери сознания или до смерти…

Партиями стали заводить в помещение в тот же зал. Слышны удары дубинок, но криков больше не было.

Погода как на зло испортилась. Рядом парня бьет крупная дрожь. «Прижмись ближе. Друг об друга погреемся». Стали давать воду. В туалет не пускают. Хлопец босиком и в шортах говорит, что сутки не был в туалете. Привезли новую группу. «Заводские», – послышались голоса ментов. Видимо, привезли забастовщиков

Освобождение

Ближе к 21.00 стали говорить о каких-то штрафниках. Их будут особо пытать? Нет, они получат только штрафы. Неожиданно: «Станкевич, шаг назад!» Оказывается, я и еще трое среди штрафников и меня будут отпускать. Ищут мои вещи. Не могут найти ключи. Потеряли. Осматриваюсь. На земле десятки людей. Девушки в углу в теплом гнезде. Совсем молоденькие. Во дворе полно ментов в масках, несколько человек в военном комуфляже с автоматами.

Нам объявляют, что-то типа того, что нас отпускают, при условии, что мы не будем больше участвовать в акциях. Дают подписать какую-то бумагу и выводят из приемника. Приговор так и н озвучили.

На улице десятки людей. Ищут детей, мужей, жен, родителей. Показывают фото. Одного опознал. Стоял рядом. Других практически лиц не видел. Едва сдержал слезы. Захотелось попросить прощения, что не могу им помочь.

Меня довозят домой. Меня ждут перепуганные дочки и бывшая жена. Долго обнимаемся. Они получили информацию, что меня осудили на 10 суток и отвезли в Жодино. Уже обсуждали, как будут возить передачи. Друзья разместили пост о моем аресте. Сообщаю, что я на свободе. Мы сфоткали мою синю задницу, лицо в царапинах и руки со следами наручников и пластиковых поясков.

На следующий день хотел снять побои, но специалисты отговорили. Сказали, могут отказать, а во-вторых, можно пойти на второй круг. Пошел в травмапункт на Якубовского, 33. Здесь было еще двое пострадавших. Один – водитель троллейбусного депо Сергей – был избит ментами по дороге в магазин. Второй – молодой парень, прокатился на полу в автозаке лежа с 16 человеками (там пятерым стоять тесно), омоновец бил его каской по голове, а в Жодино его жопу тоже разукрасили.

Сделали снимок. Переломов нет, ушиб мягких тканей. Нужно прикладывать лед, а на второй день тепло. Если начнутся боли – срочно к врачу. Гематомы могут воспалиться и загноиться. Однажды у меня такое было. Я сообщил, что меня избили в Московском РУВД. Травматолог предупредил, что обо всех побоях он уведомляет прокуратуру. Это хорошо. Свои побои я зафиксировал. А чтобы был на руках документ об обращении, попросил больничный.

Часа через полтора позвонил Серега и предупредил, что его пригласили на беседу во Фрунзенский РУВД по поводу его травмы. Он категорически отказался идти. Сказал: только ко мне домой и только один человек. Вечером пришли майор и сержант. Серега – бывший военный и пейнболист – предупредил правохоронителей, что зарядил пейнтбольное ружье и будет стрелять, если что-то пойдет не так. Милиционеры вели себя адекватно, демонстрировали понимание, но сказали, что найти нападавших не могут.

Через несколько минут после звонка Сереги зазвонил и мой телефон: «Игорь Петрович, нужно подойти в Московский РУВД для дачи показаний следователю по поводу травмы». Тут меня охватил реальный страх. Я соврал, что уехал из Минска и могу подойти на следующий день. Я выключил все телефоны, собрал детей, чемоданы и выехал в безопасное место.

Акула предложила проверить, есть ли у нее второй ряд зубов? Нет, граждане садисты. С вами теперь мы будем общаться только в письменной форме. Не хочу, чтобы вы меня убили или искалечили.

А нам нельзя останавливаться. Необходимо развивать успех и продолжать борьбу за полное отстранение Лукашенко от власти. В противном случае, сегодня он пойдет на мелкие уступки, а завтра превратит Беларусь синеокую в концлагерь. Как это будет, нам прекрасно продемонстрировали.»

Пострадавшая от выстрела: «Я была на балконе. Он бил прямо в меня. Пуля выхватила из меня кусок мяса»

Как узнать правду о репрессированном родственнике. Алгоритм действий и практические советы