О чем лучше не спрашивать

Сеансы массового политического гипноза неважная замена реальному политическому действию. История с референдумом о сохранении СССР — тому в подтверждение.

Ровно 15 лет назад советский народ высказался за сохранение Союза Советских Социалистических Республик «как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности». В декабре 2006 года бывшие советские народы будут отмечать другой юбилей —— 15 лет с момента ликвидации СССР де-юре.

Де-факто Союз распался еще до того. После подавления августовского путча и уже полного паралича центральной власти и распада союзных властных институтов и структур в августе—сентябре республики одна за другой приняли законодательные акты о государственной независимости (не путать с формальными, по сути, Декларациями о независимости, которые многие, в том числе и Россия, приняли еще в 1990 году). К моменту подписания беловежских соглашений, которые считаются главными дезинтеграционными документами, законов о суверенности своих государств не приняли только Россия и Казахстан.

Между выраженным на всесоюзном референдуме желании жить вместе и окончательным и бесповоротным (как представляется сейчас, 15 лет спустя) разводом прошло девять месяцев. С точки зрения исторической срок ничтожный. Но в эпоху перемен события спрессовываются, а мнения, настроения, предпочтения меняются с невообразимой быстротой. Помимо прочего, уже и тогда в марте 1991 года желание сохранить Союз, несмотря на внушительные результаты, полученные в ходе референдума — 79,58 % (имеющие права голоса граждане приняли участие в голосовании, из них 76,43% сказали «да»), с трудом можно было назвать дружным. 6 из 15 республик (Литва, Латвия, Эстония, Грузия, Армения и Молдавия) проводить референдум отказались, и на этих территориях голосовали только военнослужащие. То есть 72 миллиона советских людей либо не голосовали вовсе, либо сказали Союзу «нет», и в действительности сторонники и противники сохранения единого государства распределились в пропорции 61% к 39%.

Исторический спор на тему «быть или не быть» к концу того же 1991 года был решен в пользу меньшинства.

25 декабря первый и последний советский президент Михаил Горбачев официально объявил о завершении проекта СССР, и над Кремлем был спущен красный «серпасто-молоткастый» флаг. На самом деле его спуск начался значительно раньше. Уже сам референдум 17 марта свидетельствовал вовсе не о дальнейшей демократизации советского строя, а о стремительно прогрессирующей беспомощности советского руководства. За два месяца до референдума произошли кровавые столкновения советских военных со сторонниками независимости в Вильнюсе, а с конца 80-х по СССР прокатилась волна национальных конфликтов, и реакция Кремля всякий раз была запоздалой и мало адекватной. Поэтому проведение всесоюзного опроса на тему об обновлении федерации было скорее актом отчаяния и демонстрацией административной беспомощности. В периоды политической нестабильности проводить референдумы на общеполитические темы столь же бессмысленно, как в пору нестабильности экономической затевать масштабные долгосрочные проекты.

Идеи девальвируются быстрее валюты, а политическая инфляция может в разы перекрывать инфляцию денег.

Именно это и происходило в СССР. И поэтому страна, как зомбированная, двигалась к своему отнюдь не предопределенному исторически и отнюдь не неизбежному распаду. Просто вместо реальных действий по обновлению федерации, реформированию экономики и дальнейшей реконструкции политической системы центральная власть занималась самовнушением, препирательствами с отдельными непокорными республиканскими руководителями и проводила сеансы массового политического гипноза. И референдум о сохранении Союза — самый масштабный из них.

Этот едва ли не единственный в советской истории всенародный опрос и спустя 15 лет используют как свидетельство безнравственности политиков, проигнорировавших волю народов. Но дело вовсе не в политиках: эту волю можно было так легко проигнорировать прежде всего тем, что на самом деле народный порыв не был мощным, искренним и сознательным.

Это было типичное советское голосование: народ дал на вопрос власти тот единственно правильный ответ, который та хотела услышать.

Когда части этого народа, жителям Украины, 70% которых 17 марта поддержали сохранение Союза, 1 декабря того же года более близкая и внятная республиканская власть предложила противоположный вопрос — о желании выйти состава СССР — положительный ответ дали 90,32% из 84% проголосовавших. Если бы подобные референдумы осенью—зимой 1991 года провели бы местные руководители в других союзных республиках, результаты наверняка были бы схожими.

Созданный не «волей народов», как пелось в советском гимне, а железной и беспощадной волей большевиков, Союз рухнул в конечном счете не только по причине беспомощности и импотенции их преемников, но и по причине того, что этого захотели эти самые народы.

Как было выражено это желание — голосованием на референдуме, принятием акта о государственном суверенитете республиканским парламентом или безмолвием и бездействием — теперь представляет исключительно научно-исследовательский интерес.