«Никто не мог тогда предугадать, что Лукашенко так любит власть»

Политик Анатолий Лебедько рассказал, где устроил маленькую «революцию», когда белорусам не хватило «плохого парня» и что ему предлагал Лукашенко.

«В первом же туре я получил 74 процента»

-- Давайте вспомним, как начиналась ваша карьера. Вы вошли в политику в 1990 году, когда стали депутатом Верховного Совета. В моей рубрике многие, самые известные люди Беларуси, бывшие первые лица страны признавались, что попали в политику достаточно случайно. Как это было у вас?

-- После окончания института я по распределению попал в Ошмяны, где жила семья моей жены. Там я работал заместителем директора школы-интерната.

Когда начались выборы, ко мне пришла группа молодых людей и сказали, что у них есть желание устроить маленькую местную «революцию». И мы создали группу, человек сто, которая начала целенаправленно готовиться к выборам. Я тогда никак не был связан с комсомолом, но меня неожиданно поддержал местный райком комсомола.

Сначала у властей на меня не было никакой аллергии. Первый секретарь райкома партии, который был главным претендентом, когда вручали кандидатские удостоверения, снисходительно похлопал меня по плечу — дерзай, мол, молодежь.

-- То есть не видели в вас серьезного конкурента?

-- Абсолютно. Потому что по округу, кроме меня и главы района, выдвигался также начальник местной милиции и один из братьев Гирутей, Иван, председатель передового колхоза «Маяк». Его старший брат, напомню, был заместителем председателя Гродненского облисполкома.

Однако проблемы у власти возникли уже на первой встрече с избирателями. Приезжает первый секретарь райкома на голубой «Волге», на черной «Волге» — Гируть, на уазике — начальник милиции. Нет четвертого кандидата.

И тут появляется рейсовый автобус, вываливается наша команда, человек 15. А в зал не пройти, все проходы забиты. И я сразу же говорю: «Первое, что я сделаю, когда стану депутатом, — рейсовые автобусы будут приходить вовремя, чтобы никто не опаздывал». Не знаю, что такого было в этих словах — но зал взорвался овацией.

В первом же туре я получил 74 процента. Не потому, что я был такой хороший, просто я попал в ожидания людей. Пять лет я проводил приемы избирателей, которые начинались в 9 утра и заканчивались в 6 вечера. Время такое было, что депутат должен был делить пылесосы, телевизоры, вызволять белорусских солдат из «горячих точек» и так далее.

«Самая моя серьезная ошибка — это то, что я поддержал Лукашенко на президентских выборах»

-- В 1994 году вы поддержали Лукашенко на президентских выборах. Я не могу припомнить, чтобы вы как-то публично каялись в этом, в отличие, например, от Александра Федуты, который в свое время написал специальную «покаянную» статью…

-- Я не писал никаких писем, но несколько раз говорил о том, что самая моя серьезная ошибка — это то, что я поддержал Лукашенко на президентских выборах. Но в этом есть и положительная сторона — если мне вменяют только это, значит, других больших ошибок в политике я не совершал.

-- У разных людей были разные мотивы пойти в команду Лукашенко. Кто-то считал, что главное — победить Кебича, кто-то просто причалил к самому перспективному кандидату, кто-то, как Виктор Гончар, сказав: «Я просто продал ему свое имя», ожидал таким образом реализовать собственные политические амбиции. Какие мотивы были у вас?

-- Прежде всего, у меня не было никакой материальной заинтересованности, и я ничего не получил от победы Лукашенко. Все, кто тогда был за перемены, боролись против старой номенклатуры, олицетворением которой был Кебич. Считалось, что как только мы его уберем — это станет решением всех проблем, и Беларусь станет новой страной.

Но когда во время избирательной кампании образовались три демократические колонны — Позняка, Шушкевича и Карпенко, то даже я со своим малым политическим опытом понял, что невозможно выиграть у этой системы, имея трех кандидатов, претендующих на один и тот же электорат. Я, кстати, отдал свой депутатский голос за Карпенко (тогда можно было стать кандидатом в президенты, собрав 70 подписей депутатов), и даже когда Лукашенко потребовал отозвать подпись, я этого не сделал.

Так что демократический сценарий отстранения Кебича не срабатывал, и стало очевидно, что это может сделать только Лукашенко.

-- Правда ли, что Гончар и Булахов считали, что они будут руководить страной за спиной Лукашенко? Можно ли сказать, что они, да и все вы его недооценили?

-- Думаю, все эти разговоры искусственно раздуваются. Конечно, перед ними стояли вопросы самореализации. А в системе Кебича это было невозможно.

Что касается недооценки Лукашенко, то все это разговоры постфактум. Никто не мог тогда предугадать, что Лукашенко так любит власть. Как это можно было тогда предвидеть?

«Лукашенко сказал мне: бери Таможенный комитет»

-- Лукашенко несколько раз заявлял, что вы претендовали на пост министра иностранных дел. Внесите ясность, ведь вам тогда было только 33 года.

-- Да, Лукашенко это не раз рассказывал. Что он мне действительно предлагал — это президентский совет. Этот орган задумывался как площадка для коммуникации, где должны были присутствовать партии, профсоюзы, общественные организации, должна была идти дискуссия о путях развития страны и так далее...

Но я сказал, давайте сначала определимся, что это за совет, какие у него функции, а потом вернемся к этому вопросу. А потом появились «белые пятна» в газетах, и вопрос сам отпал, я уже ушел из команды.

Еще одна встреча с Лукашенко была у меня летом 1995 года, когда меня вновь в первом туре (61 процент) избрали депутатом в том же Ошмянской округе. И Лукашенко сказал мне: приходи, бери Таможенный комитет. Но если не нравится, бери вице-премьера по социальным вопросам.

Но я-то пришел с идеей «круглого стола», с идеей компромисса и дискуссии между властью и оппозицией. И Лукашенко вроде как согласился, даже писали для него вступительную речь — национальное примирение, абсолютный позитив… Но он вдруг отказался от этой идеи — что там произошло, почему случился такой поворот, я не знаю.

-- И чего ж вы не «взяли» Таможенный комитет? Не хотелось быть чиновником?

-- Я и сегодня не понимаю, зачем он мне был нужен. Я и Гончару отказал, когда он предлагал мне стать председателем комитета по молодежи в ранге министра.

Надо пояснить, что как у заместителя председателя парламентской комиссии у меня тогда была зарплата, кабинет, секретарша и служебный автомобиль. Признаюсь, я не знаю, как бы себя повел, если бы всего этого не было, если бы я не ощущал своей самодостаточности.

«Все хотели понравиться членам российского руководства»

-- В 1996-м, когда было противостояние президента и парламента, у Верховного Совета был шанс повернуть историю страны, но он не был использован. Можно ли было тогда победить, или у демократии тогда не было исторических шансов?

-- Шанс поменять историю страны был как никогда реальный — ситуация была близкая к реальному двоевластию. Был разговор и с силовиками, тем же министром внутренних дел Агольцом, который обещал Шарецкому, что не будет давать приказ на силовые действия.

Думаю, тогда еще слишком силен был российский фактор. В руководстве Верховного Совета не было человека, кто бы занял твердую и однозначную позицию. Все так или иначе хотели понравиться членам российского руководства, которые приехали «мирить» белорусов.

Брать на себя функцию «плохого парня», который не идет на компромиссы, не захотел никто — ни Карпенко, ни тем более Шарецкий. Шарецкий вообще мог что-то делать, если его толкали, тянули за руки — тогда он мог семенить ногами вперед.

«Я не повел бы людей на Площадь Победы возлагать цветы»

-- 2006 год, Конгресс демократических сил. Вам тогда не хватило несколько голосов, чтобы стать единым кандидатом от оппозиции, с небольшим преимуществом победил Александр Милинкевич. Вы считаете, что были бы лучшим кандидатом в президенты, чем Милинкевич?

-- Не знаю, был бы лучшим или худшим, но был бы более эффективным. Во всяком случае, в день выборов не повел бы людей на площадь Победы возлагать цветы. И я считаю, что мы в той кампании вели себя максимально порядочно, выполнили все обязательства, которые на себя брали.

-- Это ваше мнение. Но я много раз слышал обвинения в адрес ОГП, что после избрания Милинкевича именно команда ОГП провалила кампанию, фактически перестала работать на единого кандидата.

-- Кто еще из доверенных лиц кандидата проутюжил 20 регионов, провел столько встреч с избирателями? Мы что — не собрали подписи, не была проведена кампания? Кто написал программу? Те же Романчук, Богданкевич. С другой стороны, конечно, в партии была непростая ситуация, многие считали, что в процедуре избрания единого была заложена несправедливость.

-- Сейчас идет новая президентская кампания. И от оппозиции уже выдвинулись, кажется, все, кто может и не может. Вы лично собираетесь выдвигаться?

-- От партии будут выдвинуты либо я, либо Ярослав Романчук. Такое решение уже принято. Просто под Лебедько или под Романчука могут быть несколько разные кампании.

-- И когда это решение — Лебедько или Романчук — будет озвучено?

-- Решение уже есть. В течение месяца мы его озвучим.

-- И что дальше? От оппозиции уже выдвинулись пять человек — Милинкевич, Михалевич, Рымашевский, Статкевич, Санников. Вы как-то собираетесь находить общий язык, или все уже смирились с тем, что будет толпа кандидатов, некоторые из них идут для того, чтобы просто поучаствовать, а не выигрывать?

-- После того как провалили идею с «праймериз», я не вижу некой процедуры, которая может удовлетворить всех. Но мы остаемся приверженцами единого кандидата, необходимость единого сегодня еще выше, чем в 2001-м или в 2006 году. Тогда не были так высоки риски угрозы легитимизации Лукашенко.

Поэтому возможно несколько сценариев. Один: после начала кампании часть «кандидатов» отваливается, остается 3-4. Тогда начинаются серьезные консультации, желательно договориться о неких совместных действиях. Это может быть и выход из кампании на заключительном этапе. Использовать все возможности для работы с избирателями, а потом, если наши люди не включаются в составы избирательных комиссий, выйти. Это никто не сможет игнорировать, даже та часть Запада, которая сегодня склонна раскрывать объятия Лукашенко. Задача-максимум — договориться и оставить единого кандидата.

«Для нормального роста нужна в стране иная политическая система»

-- Лукашенко выиграл выборы и продолжает выигрывать, возможно, потому, что он единственный белорусский политик, который действительно жаждет власти, готов за нее сражаться. Есть ли среди оппозиции такие люди, которые так же сильно жаждут власти?

-- Быть политиком и не хотеть власти — это алогично. Но проблема Лукашенко в том, что он хочет всей власти без остатка. Ни один нормальный политик не пошел бы на разгон Верховного Совета, в котором две трети были ему идеологически близки. Это ж идеальная ситуация для любого политика.

Мы ставим вопрос о власти всегда, даже разработали проект указа, в котором «назначали» Ярослава Романчука руководителем антикризисной структуры, которая вместо правительства боролась бы с кризисом. Это, кстати, ответ тем критикам, которые заявляют, что оппозиция не желает брать на себя ответственность.

-- Вы все про партию. Я вас лично хочу спросить — вы готовы сражаться за пост президента? А то многие осуждают оппозиционных лидеров, что они возглавляют свои партии и им, мол, больше ничего не надо…

-- Я в 2006 году претендовал на пост единого кандидата от оппозиции, чтобы бороться за должность президента. Достаточное доказательство того, что есть амбиции, есть желание быть во власти.

Я считаю, что есть и потенциал, что надо подниматься выше. Но вместе с тем я понимаю, что для нормального роста нужна в стране иная политическая система. Если эту систему можно поменять с помощью другого человека — меня это устраивает.