Невзоров: «Все эти артисты как будто часами ждали пожара с трупами, чтобы вырваться в эфир»

Российский публицист о Кемерове как о суперхайпе.

– Пройдет неделя, с Кемерово наиграются и забудут, – комментирует с соведущими Эха Москвы события последних дней Александр Невзоров. – Тема перестанет быть информационным товаром и вот такой цирк скорби закончится. Рейтинговые цифры по каналам беспощадны, они покажут угасание интереса, и всё будет по ним хорошо видно. Пока идет ослепление.

Является ли Кемерово чисто русской историей? Да ни в малейшей степени. Как показывает недавний опыт, какой-нибудь там Grenfell Tower, 80 человек сгорают без всякого участия чиновных туш, глупой власти, примитивных охранников, никуда не годной пожарной охраны, в общем, сгорают. Конечно, и гостиница «Ленинград» в Петербурге, которая существовала в другой дисциплинарной административной реакции…

Сгорает быстро, легко и страшно. Вообще, конечно, свинства там было очень много, примитивизма. Но Юлия Латынина настолько хорошо и точно уже написала портрет явления, что с ней конкурировать невозможно. Юлька зла, лаконична, но сделала все это очень хорошо.

Но я хочу поговорить о Кемерове как о суперхайпе. Потому что ведь как всё оперативно. Первыми отреагировали различные певцы, артистки, вокалистки безумные так, как будто бы они часами, сутками сидели и ждали какого-нибудь пожара с трупами, чтобы тут же вырваться в эфир, резко наскорбеть и включить вселенскую скорбь.

Притом, что искусством поскорбеть сейчас может овладеть каждый. Там фразеология очень примитивная. И это всё напоминает магазин по продаже часов с кукушкой, где открывается одна дверца, вторая, выскакивает какой-нибудь Галкин – наскорбел, выскакивает второй какой-нибудь Галкин – тоже наскорбел. И все внимательно, ревниво смотрят, чтобы кто-нибудь не перескорбел бы, и чтобы никто бы в скорби не превзошел.

Я подозреваю, что во всем этом как бы подлинной скорби примерно столько же, сколько сыра в тех сырообразных продуктах, которые продаются нынче в российских магазинах.

Я вот не скорблю, но я, честно говоря, и не притворяюсь. Я очень много видел смертей, в том числе, и массовых убийств за свою жизнь, поэтому, может быть, на меня это такого впечатления не производит. Но я и не прикидываюсь. Но я помимо смертей видел и много подлинной, живой скорби, настоящей скорби. И то, что я вижу, на скорбь категорически не похоже, потому что подлинная скорбь никогда не стремилась заявить о себе.

А то, что сейчас происходит в России, — это какая-то неизвестная нам разновидность скорби. Вот отупевшие, оглохшие от настоящего горя люди, ослепшие, они не красят аватарочки в радикально черные цвета, они не подбирают количество свечечек, они не спорят за то, сколько цветочков должно быть в траурных коллажиках, и более того, они не организуют никогда комитеты по выявлению недостаточно скорбящих или не так скорбящих, или вообще каких-нибудь «бесскорбленцев».

Я внимательно отнесся к кемеровской истории и запомнил ее. Кто-то должен, вообще, сохранять трезвость в этой стране.

Я думаю, что никаких сложных объяснений искать не надо, потому что интернет-скорбь нынче очень хорошо монетизируется: дает подписчиков и совершенно бешеные урожаи лайков. И все спешат исполнить этот ритуал сочувствия. И вот эти артисты, певички, блогеры, они как раз и заваривают всю эту кашу, они и заводят среду, которая превращается в огромный такой истеричный комитет скорби. И задача этого комитета, кроме аватарочек и свечек, выявить тех, кто скорбит недостаточно или – о ужас! – кто не скорбит вообще.

Такая вот нелогичная реакция российского общества.

― Сочувствие детям я понять могу, а вот сочувствие и призывы собраться и прекратить страдать и сочувствовать Путину я понять не могу вообще.

― Здесь универсальным ключиком к твоему вопросу, универсальным ответом является, например, Тулеев, который как обгадившийся кот, он нашел, перед кем извиняться. Он извиняется перед хозяином и стелится перед хозяином, что «извините, у нас тут уголечечки, у нас тут не убрано, сейчас приберем, приберем… и вот этих бузотеров тоже…». Вообще, конечно, чудовищно, что делает с людьми власть, потому что я помню его 30 лет назад.

Был добрый, храбрый, умный. И сейчас он просто превращен в какой-то позорный говорящий студень. То есть надо понимать, что, конечно, власть уродует – и я это вижу своими глазами – уродует практически безвозвратно.

Я про другое говорю. Понятное дело, что все эти ТРЦ и комплексы – это как бы потенциальные костры. Мерзкий сюрприз содержится в каждом из них, но он на то и сюрприз, чтобы сработать только в радикальную минуту, и вот тогда выяснится, что, может быть, двери и не закрываются, но зато как-нибудь падают внутрь. Ну, то есть сюрприз есть сюрприз. Он, вероятно, еще ждет.

Я говорю о том, кто это генерирует всё это возмущение и кто без конца возвращается и возвращается к этой теме. Те люди, которые сделали всё, чтобы русские дети никогда не увидели ни Диснейленда, ни Пюи де Фу — вообще ничего, чтобы они сидели в этой изоляции, ходили в эти дешевые, дерьмовые ТЦ и там бултыхались бы в грязных пенопластовых шарах.

Это те люди, которые проголосовали за то, чтобы двери были закрыты; за то, чтобы сигнализация, которая может обеспокоить, была бы отключена; за то, чтобы тех, кто осмеливается кричать «Пожар! Пожар!» немедленно винтили бы и прятали куда подальше.

Это, собственно, люди, которые сами выбрали, а их 76% согласно последним результатам. И вот эти старые дешевые забавы для своих детей выбрали они, и они же, в общем, этих детей засовывают в потенциальную вечную опасность, потому что ведь и изоляционизм и «крымнаш» и огромные ракеты – вот запереться, выключить всех, кто осмеливается давать сигналы бедствия и смотреть вечный, блин, мультик про огромную ракету, которая куда-нибудь летит, — замечательная участь, замечательная судьба.