«Награды, которые дает правительство, не стоят ничего».

На 89-м году жизни скончался Эльдар Рязанов. Представляем архивное интервью The New Times, где народный режиссер рассуждает о вечной жизни, дьяволе и растлении художников государством.

-- Я думаю, быть вечным плохо. Многое начинает надоедать. С годами все больше и больше. Всё уже ясно, все ритуалы понятны.

Если жить вечно, то надо хоть поторговаться — в какой форме ты будешь жить, в каком возрасте. Но даже если жить вечно молодым, вам будет интересно лишь поначалу. Будете ездить в Австралию, в Антарктиду, осваивать вождение самолета, любить женщин разного цвета кожи разными способами. Но дальше-то что?

-- Умирать не хочется, уходить в небытие…

-- Надо смириться с этим. Ничто не вечно, даже империи гибнут, что говорить о человеческих судьбах…

-- Помните, у Булгакова в «Мастере и Маргарите» дьявол говорит уже покойному Берлиозу: «Все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере».

-- Во-первых, я не Берлиоз и я никогда не разговаривал с дьяволом. Более того, уверен, что его не существует. А если и существует, то лишь как некий искуситель, который живет внутри каждого человека. В ком-то он живет глубоко и прочно, а в ком-то поверхностно, еле-еле.

Дьявол — это свойство души человека, а не существо с копытами и рогами. Может, я и не прав. Говорят, много есть всего непознанного. Я лично с этим не встречался. Привык основываться на собственном опыте, а не на туманных и зыбких размышлизмах чьих-то.

-- Что вы думаете о сегодняшнем дне? Не кажется ли вам, что раньше люди были лучше?

-- Они были наивными. Многого не знали. Советская цензура «охраняла» человека от всяких соблазнов.

Например, огромное количество людей ничего не знали про гомосексуализм и лесбиянство. Не показывали порнофильмов. Была какая-то стыдливость, которая вообще свойственна русскому национальному характеру. Когда во Франции женщины обнажались и носили невероятное декольте, наши дворянки и купчихи были закупорены полностью, еще и кокошник сверху. С трудом можно было глаза и нос разглядеть.

Люди изменились. Но это имеет как отрицательную сторону, так и положительную. С одной стороны, пропадает какая-то стыдливость, наивность, чистота. С другой — люди стали знать больше.

В то время не меньше поездов сходило с рельсов, но про это не писали. Мы жили в резервации. Идеологической, информационной… Была одна программа телевидения, а не семьдесят. За границу не пускали. Большой концлагерь.

Что касается того, что люди были лучше, то это с какой стороны посмотреть. Если вы посмотрите с точки зрения современного молодого человека, то скажете, что это были какие-то питекантропы.

-- Как вы относитесь к наградам?

-- У меня было много наблюдений по этому поводу. В СССР художников растлевали государственными премиями, званиями народных и заслуженных, дачами, поездками за рубеж и так далее. Советское правительство награждало званием Герой Соцтруда абсолютных подонков, которые были бездарны, но лебезили и угодничали.

У меня точка зрения не изменилась: самое трудное — заработать имя, а его дает народ. Награды, которые дает правительство, не стоят ничего. В особенности, когда это правительство глупое.

Женя Колобов (Евгений Колобов — дирижер, основатель театра «Новая опера», скоропостижно скончался в 2003 году. — The New Times) никаких правительственных наград не принимал. Только общественные. А мне вообще все равно. Правда, когда я начал высказываться на эту тему, я уже был народным артистом СССР, лауреатом государственной премии СССР. (Смеется.)

Но я на самом деле так считаю. Феллини даже не заслуженный деятель искусств Италии, а Бергман — не народный артист Швеции.

-- Художник и власть. Сейчас изменились отношения?

-- Меня сейчас власть не интересует. Она не лезет в мои дела. Раньше лезла. У меня были запрещенные картины, почти из каждой картины что-то вырезали. Сейчас власть занимается своими делами, а я, если удается достать денег, занимаюсь своими.

-- Ваш коллега, кинорежиссер Никита Михалков…

-- (Перебивает.) Это святое! О Михалкове мы говорить не будем. (Смеется.)

-- Хорошо, поставлю вопрос по-другому: вы написали бы письмо Путину за 65 тысяч деятелей культуры?

-- Я вообще никогда не говорил от имени народа. Каждый подлинный художник должен быть с тараканами в голове. Если нет тараканов, то ты какой-то подозрительный художник, что-то в тебе не то. (Смеется.)

К сожалению, у меня тараканов нет, я абсолютно здоровый человек. И мне кажется, мои фильмы имели большой успех, потому что они отражали мнения, ощущения, чувства и мысли огромного количества людей. Люди понимали, что это про них. И меня устраивает такая позиция.

-- Хорошо, вы — часть народа. Народ в основном сидит и смотрит телевизор. Вы смотрите? Тем, что в стране происходит, интересуетесь?

-- Я интересуюсь тем, что происходит в стране. Телевизор смотрю мало. Новости, что-то по «Культуре», иногда международные матчи. Какой я простой человек, вы поймете по тому, что я сейчас скажу: мне очень нравится программа «Ледниковый период». Она красива, дружелюбна, эстетична.

Смотрел «Штрафбат», сериал о Шаламове. Но это исключение, я не смотрю сериалы потому, что у меня нет такого количества свободного времени...

-- Вы рады тому, что у вас времени нет?

-- Когда нет времени — это замечательно. Не думаешь об огромном количестве вещей: о том, что помрешь, о том, куда идет страна, о катастрофах и прочее.

-- А куда идет страна?

-- Я не знаю, это надо у страны спросить. Правда, она тоже не знает.

-- На выборы пойдете?

-- Тоже не знаю. У меня, может, времени не будет в этот день.

-- А как же: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан»?

-- Ну ладно, бросьте ваши дурацкие штучки. (Смеется.) Ну правда, честно, даже если пойду, за кого буду голосовать — не знаю. Разберусь ко 2 декабря. Но вообще это неинтересно… Политическая жизнь вне сферы моих интересов.

-- А вас не волнует изменение политического курса в стране? Вы делали программы о Ельцине, хорошо знали его...

-- На эту тему разговора не будет. Я поддерживал Бориса Николаевича, но не собираюсь это обсуждать.

Много разного! При Ельцине я, едучи на Валдай, боялся остановиться по пути позавтракать, боялся — убьют, машину отнимут и так далее. А сейчас я не боюсь. Вот такое бюргерское замечание. Все неоднозначно.

-- Вы счастливый человек?

-- Все относительно… И про это я тоже не думал. Все-таки удобно быть все время занятым. (Смеется.)

-- Есть ли у вас какие-то мечты?

-- Трудный вопрос. Если бы у меня сейчас уже была картина в запуске, я бы сказал: «О чем вы говорите, все в порядке, побежали дальше». А у меня сейчас такая ситуация, что картины следующей пока нет. Может, и не будет никогда…

Если я не буду больше снимать, чем я буду заниматься? Видел я на своем веку немолодых людей, которые, когда их вынимали из рабочей среды, быстро умирали. Я понимаю, что должен находиться в деле. Я рабочая лошадь. Вот и мечта: когда понесут, чтобы унесли со съемочной площадки. (Смеется.)