«На чаепитии собралось человек 15, красивые, вполне себе приличные девушки, и начинают рассказывать, кто как сидел»

Врача-педиатра Маю Церакулаву уволили из детской поликлиники Бобруйска осенью 2022-го: за гражданскую позицию, смелость говорить в личном блоге о проблемах в медицине и рассказ о людях, попавших под репрессии. Несколько месяцев доктор, влюбленная в свою работу, пыталась устроиться в системе здравоохранения, но везде отказывали из-за негласных «черных списков»: «вы же сами все понимаете».

Конечно, чиновников от здравоохранения мало волновало, что доктора из Казахстана, которая семь лет работала в белорусской медицине, полюбили родители маленьких пациентов и что в поликлинике ее попросту некем заменить.

Зимой этого года Мая уехала в Польшу — с тремя детьми и четырьмя чемоданами на всех. Главными критериями была возможность подтвердить врачебный диплом и работать по специальности, а еще наличие условий для дочери Евы — ребенку с аутизмом нужна инклюзия, а не интернат или надомное обучение. В Белостоке все эти возможности есть, правда, через много «но». Однако Мая не из тех, кто останавливается на полпути.

«Жить намного легче, просто потому что не страшно»

— Первое впечатление, которое продолжает удивлять — чувство безопасности. Когда ты начинаешь привычно напрягаться на что-то, а потом вдруг вспоминаешь, что не надо бояться, не надо опасаться стука в дверь.

Когда здесь общаешься с белорусами, мелькают такие отличительные фразочки, которые выдают на раз. Кто-то, например, говорит: зимы в Белостоке, мол, пасмурные, темные — приходишь с работы, включаешь лампочку: «целый день сидишь с включенным светом, как в камере».

Или вот недавно приходил ко мне знакомый починить кровать (Ева любит прыгать на ней, мы убеждаем так не делать, но иногда она забывает, и кровать ломается) — принес стяжки вместо болтов, чтобы закрепить. И тоже выдал типично белорусское сравнение: «Эти стяжки очень крепкие, — нам руки как-то связывали менты, взрослые мужчины пытались разорвать, но не смогли».

Весь этот ужас, который здесь кажется смешным, сюрреалистичным и шокирующим — он ведь был с нами совсем недавно. Там, в Беларуси, это казалось само собой разумеющимся: да, это ненормально, но такая жизнь. А здесь спустя буквально несколько месяцев воспринимается абсолютно невероятным, в чем мы жили и мирились с реальностью: так людей бьют ни за что, сажают, и каждый незащищен…

Приезжаешь сюда — есть законы, есть правила, и они работают и одинаковы для всех. Чувство безопасности, осознание — если что-то случится, то можно позвать полицию для защиты, — дорогого стоят.

Мая рассказывает, что глубину травмы белорусов прочувствовали даже польские полицейские. Согласно процедуре подачи на международную защиту, полиция обязана проверить место жительства подающихся — и, заходя в дома к белорусам, полицейские поднимают руки вверх и с порога объясняют: не волнуйтесь, мы вас не задерживаем и ничего вам не предъявляем, это просто проверка.

«Интересно, сколько они видели истерик и когда поняли, как это для белорусов страшно, когда приходит милиция?» — вздыхает она.

— У нас же просто привычка — когда идешь по улице, фиксировать милиционеров, оглядываться, замечать и потом стараться не смотреть в их сторону. Я помню, как видела полицию здесь и боялась, а потом они начали сливаться с городским фоном и перестали быть опасностью, — и это такое другое ощущение!

Хотя, безусловно, сталкиваешься с бытовыми сложностями, с огромным количеством документов, которые необходимо оформлять для легализации — в принципе с детьми, и особенно с ребенком с инвалидностью. Со всеми этими школами, медкомиссиями, когда обустраиваешь жизнь заново, и все на другом языке… Проблема даже купить проездной на автобус, потому что ты не знаешь, где и как это сделать, проблема понять, как работает местная почта — и так каждый шаг.

Вообще, очень много вопросов, которые нужно решать — но при этом жить намного легче, просто потому что не страшно.

Страх очень придавливает, притупляет чувства — когда ты живешь в Беларуси, где беда рандомно может случиться с каждым, в том числе с тобой, страшно, и вообще не до смеха.

А тут чувства вновь появляются, ты начинаешь чего-то хотеть, в людях просыпается умение шутить и радоваться.

В Белорусском доме, где я прожила два месяца (большое спасибо замечательной Лене Жаркевич, которая продолжает эту инициативу, несмотря на все сложности), иногда останавливаются и украинцы.

И вот на большом чаепитии собралось человек 15, красивые, вполне себе приличные девушки, и начинают рассказывать, кто как сидел: «У нас в камере клопы были настоящие», «Откуда вы их развели, вот у нас матрасов-подушек не было, и клопов не было», «А такого-то надзирателя вы видели?».

Парень-украинец смотрел на это, слегка побледнел и решил уточнить: «А вы все сидели, да?» — и ему объяснили, что это дом для тех, кто был репрессирован в Беларуси, и да, почти все — «сидельцы», но не уголовники, а «политические».

«Улыбаюсь, говорю «аутизм», и никому не надо объяснять, что это такое»

Старший сын Маи пошел в Польше в четвертый класс, и в новой стране он такой же ответственный отличник, как в Беларуси, младший — в нулевой.

Сложнее всего оказалось в середине учебного года найти школу для Евы — по строгим местным нормам, в интегративной школе в классе должно быть не больше пяти детей с особенностями развития, а во всех окрестных школах мест не было. Ситуация разрешилась буквально чудом — мэр Белостока (!) под свое личное поручительство в качестве исключения попросил взять девочку на учебу.

— Старшему, конечно, приходится труднее всех, и еще один новый язык интенсивно учит. Младшему пять лет, и он ходит в «предшколу», по сути, еще садик, подготовительная группа. Он вообще ни на что не жалуется, ему все отлично. Заходила как-то пораньше забирать, подсмотрела: он говорит что-то мальчику на русском, а тот отвечает на польском. И они вообще не замечают, что говорят на разных языках! Дети помладше вообще легче адаптируются.

Дочка очень радуется свой специальной школе. Они здесь очень бережные и очень приспособленные для таких детей.

— Чувствуете разницу в отношении? В Беларуси родители особенных детей часто издерганы ожиданием замечаний, негативной реакции других людей…

— Нам в этом плане повезло — в Бобруйске Ева тоже ходила в очень хорошую специальную школу. До этого она была в интеграции, где, может быть, не научилась многому, потому что у учителей не было опыта работы с таким ребенком, но к ней тоже хорошо относились. В белорусском образовании вообще очень многое зависит от учителя, насколько у него есть ресурс, насколько он готов выкладываться не только по своим прямым обязанностям «на ставку», а в плане коммуникации с ребенком.

Здесь загруженность учителей намного меньше. У Евы в классе шестеро детей, но по нормам — пять, и на такой класс приходится два учителя. И да, эти учителя могут быть добрыми, веселыми, уделять время детям, сочувствовать им и сопереживать, просто потому, что детей пятеро, а не переполненный класс.

К Еве отношение прекрасное, и школа замечательная — такая камерная, два этажа, всего восемь классов, в каждом по пять детей. С первого этажа выход в их дворик, который почти всегда открыт и дети могут гулять. В целом, очень свободная, доброжелательная атмосфера: у них постоянно бывают какие-то вылазки, театральные сценки, дополнительные активности — и все бесплатно. Вот недавно ездили гладить лам, я писала разрешение, что не против.

В Польше, добавляет Мая, развитая инклюзивная среда, и это с непривычки «слегка бросается в глаза»: много людей с инвалидностью на улицах, много детей и взрослых с особыми потребностями — и городская среда устроена таким образом, чтобы было удобно и колясочникам, и людям с ограничениями слуха, зрения, с ДЦП и так далее.

— Везде есть лифты, пандусы — это не проблема, подняться или спуститься по лестнице. У меня есть друг в Беларуси, который мог бы передвигаться по городу, но подниматься и спускаться по ступенькам ему одному сложно — и он вынужден постоянно ходить с кем-то, кто помогал бы, это уже не про самостоятельность.

А здесь нет таких ограничений для людей с инвалидностью. Поведение моей дочери не вызывает негативной реакции. Бывает, она что-то вскрикнет, подпрыгнет на волне каких-то эмоций. И если в Беларуси к ней относились как к плохо воспитанному ребенку, то в Польше или просто не обращают внимания (обернулись, убедились, что мама рядом, значит, все в порядке), или, если мы где-то находимся продолжительное время, я улыбаюсь, извиняюсь, говорю «аутизм», и никому не надо объяснять, что это такое.

«В отличие от Беларуси, можно сразу открыть ИП и вести частный прием»

— Как у вас продвигаются дела с нострификацией диплома — еще действует упрощенная схема для врачей из Беларуси?

— Есть такой вариант: можно удаленно заключить договор с какой-то организацией, они помогают выехать по рабочей визе, а ты сдаешь медицинский польский, это тоже можно сделать удаленно, и получаешь разрешение на работу — стандартный контракт на 5 лет. В течение этого срока ты обязан подтвердить диплом, тогда можешь продолжать работать в Польше, если не сможешь — срок рабочей визы истекает и ее не продлевают.

Я не стала заключать такой договор, потому что среди врачей ходят истории о том, что если работодатель понимает, что ты от него зависим и никуда эти пять лет не денешься, иначе тебе грозит депортация, то к таким специалистов не очень равноправно относятся.

А поскольку виза у меня уже есть, решила нострифицироваться стандартным путем: сдать медицинский польский, потом выпускной экзамен из медвуза в Белостоке (кстати, важно, чтобы белорусские врачи знали — это стоит около $1000, и еще языковой около $150 — 600 злотых), пройти стажировку, затем медицинский экзамен на получение сертификата на лечебную деятельность.

После этого ты свободный врач, который сам выбирает, где и в каком формате работать. Можно, в отличие от Беларуси, сразу открыть ИП и вести частный прием, или заключать договора со страховыми службами, здесь это также распространенное явление, или идти работать в клинику.

Плюс белостокский медицинский диплом действителен везде в ЕС, можно устроиться в любой европейской стране врачом, пройдя аналогичную процедуру сдачи медицинского языка страны проживания и экзамена на сертификат.

Как работается врачам в Польше, Мая знает пока лишь по историям коллег и обращениям в качестве пациента. Например, доктора-белорусы рассказывают, что их тут любят и ценят за повышенную работоспособность — а оказывается, не нужно «упахиваться» сверх нормы. Так, на прием отводится по полчаса. а «принять всех с участка» — здесь так не бывает, строго по записи.

— Сейчас практически не знаю, что происходит в медицине в Беларуси — большинство моих знакомых и друзей-врачей уехали из страны, — говорит Мая. — От пациентов последние сообщения были, когда номер в Вайбере сменился на польский, и мне написали «очень жаль, что Вы уехали». Я сильно была привязана к детям: когда принимаешь ребенка из роддома, уже относишься, как к своему, и разделяешь с родителями ответственность за него.

У нас даже есть такая профессиональная ревность: не уходить лишний раз на больничный, чтобы твоих пациентов не вел другой врач, который их не знает так хорошо, как ты.

Наверное, это стало одним из самых болезненных переживаний — потерять профессию, свой участок, «своих» детей (а выучить и запомнить 1,5 тысячи детей, запомнить, на кого обращать особое внимание — большой труд). Правда, было очень обидно и очень жаль, что так мы с ними расстались. Да и участок передать было просто некому, все и так загружены выше крыши.

Помню, в последний рабочий день бегала по поликлинике с двумя десятками карточек «хронических» детей и искала, кому рассказать, на что обратить внимание, какие схемы мы начали. И вот я уже уезжаю, а непонятно, кому это объяснять, кто возьмет участок — участковой медсестре рассказала, что смогла.

«Выучить польский за полгода? Да без вариантов, мне ведь работать надо!»

Со стороны, порой, кажется, что Мая с неизменной уверенностью и оптимизмом преодолевает все трудности на пути, успевая и за детьми присматривать, и быт налаживать, и решать вопросы с легализацией. Конечно, только кажется. Да, она оптимистка, но необходимость быть сильной такая же вынужденная, как отъезд из Беларуси. «А какие варианты?» — смеется в ответ Мая.

— Все удивляются: а как ты так быстро оформила все документы? Потому что я на стрессе бегаю и занимаюсь этим с утра до вечера. Пришло письмо на международную защиту — через час все оформила и отослала обратное письмо с заявлением на карту побыта.

Мы с февраля в Польше, я не получаю никакого пособия, и хотя все здесь покупаю бэушное — мебель, технику для дома, — все равно деньги, отложенные на несколько месяцев, заканчиваются стремительно, прямо утекают. Подтвержу я диплом в октябре, и без карты побыта ни пособие по уходу за Евой, никаких других важных вещей нельзя сделать.

Поэтому я стараюсь делать все как можно быстрее. Выучить польский за полгода? Да без вариантов, мне ведь работать надо!

С белорусами Белостока Мая общается часто — «просто так само складывается, знакомишься с одним человеком, другим, третьим — и это все белорусы».

— Моя любимая история — написал молодой человек запрос на дружбу, я откликнулась, но подумала: а что у нас общего? Оказывается, они с девушкой тоже из Бобруйска и решили, что это достаточный повод, чтобы находить своих, объединяться и помогать друг другу: подсказывать, где есть бесплатные курсы, помогать при перевозке мебели или других крупногабаритных вещей, подсказывать с оформлением документов.

Еду за микроволновкой в другой район города, по пути звонит этот парень из Бобруйска, спрашиваю, поможешь дотащить — отвечает, да, конечно. Я сейчас активно общаюсь с бобруйчанами, и мне очень нравится этот их подход объединения с земляками. И так же вышло со знакомыми по Белорусскому дому: кто-то помог починить мебель, кто-то сыну «поднастроил» бэушный велосипед — так как-то и получается.

— Сложно строить планы, когда не понимаешь, что будет завтра или через месяц. О чем больше всего сейчас мечтаете?

— Хочу подтвердить медицинский диплом, начать работать в Польше врачом и получать польскую врачебную зарплату. Божечки мои, никогда в жизни я столько не зарабатывала, сколько врачам тут платят, — грустно улыбается Мая, — не переставала экономить, чтобы впритык дожить до зарплаты. Моя мама, всю жизнь работающая врачом в Казахстане, тоже никогда столько не зарабатывала.

Просто шок нереальный: здесь врачи зарабатывают больше, чем в Беларуси айтишники! О таком финансовом благополучии, когда можно не бояться, что будет завтра, жить и даже что-то откладывать, очень мечтается.

Честно говоря, очень боюсь не справиться, не подтвердить диплом. Я-то думала, что знаю медицину и треть языка: достаточно легко читаю английские тексты с международными названиями органов, процедур, систем. Но нет, необходим польский, а он идет туговато, — у нас-то латынь, и, например, ascit (патологическое скопление жидкости в брюшной полости) — он и для русского врача асцит, и для белорусского, и для казахского. А здесь «водобрюшье». И нужно выучить и знать, никуда не денешься.

Впрочем, Мая не жалуется. Говорит, часто переслушивает песню казахского исполнителя Скриптонита: «Как меня занесло в оптимисты — я просто никогда не видел чистый путь».

— Я понимаю, что гладкой жизни не бывает. Беды и трудности — просто часть этой жизни, но в ней всегда есть, чему порадоваться.