«Мы рискуем повторить трагические ошибки прошлого»

70-летие начала физического уничтожения сотен тысяч людей в 1937 году отмечается в Беларуси 29 октября. Тему репрессий многие считают сейчас «неактуальной». В обществе создалась иллюзия, что об этом все уже сказано. О событиях прошлого, их влиянии на дальнейшую судьбу Беларуси рассказывает известный исследователь темы сталинских репрессий, кандидат исторических наук Игорь Кузнецов.

— В начале 1990-х в прессе было много публикаций о репрессиях, а с 1996 г. от этой темы отошли сначала государственные издания, а потом и негосударственные. И объясняют они это так: кто хотел узнать, тот узнал, кто хотел прочесть, тот прочитал. Ничего подобного, мы в те годы не узнали самого главного: почему это было, кто это проводил? Мы поименно не назвали людей, участвовавших в проведении репрессий, за исключением верхушки. Нам лишь немного приоткрыли архивы. Но время идет, и многие из молодых людей, не знают, что было в 1937 году в Беларуси, не знают, где находятся Куропаты. Это достижение нашей идеологии. Это результат наличия информационного вакуума.

А ведь 1937 год — это особый год в истории Советского Союза. В этот год в стране, в том числе и в Беларуси, началось физическое уничтожение сотен тысяч людей.

Массовые репрессии были и до того, причем самая большая волна репрессий пришлась на период коллективизации (конец 20-х — начало 30-х гг. ХХ в.). Но если в коллективизацию проводили, в основном, конфискационные мероприятия и высылку в отдаленные районы Советского Союза, то в 1937 г. людей уничтожали путем расстрелов.

— Многих из тех, кто был арестован в 1932 году, позже расстреляли…

— Да, они были подвергнуты вторичным репрессиям. Людей арестовали в 1932-м, выслали в административном порядке, а в 1937-м выходит приказ Ежова № 00447, в котором впервые было определено, сколько человек и где арестовать, в том числе по первой категории — расстрелять и по второй — выслать на срок не менее 5 лет. И наши земляки, репрессированные в 1932-м и жившие в отдаленных местах Советского Союза, первыми попали под нож репрессий.

Почему так происходило? Все просто. Кого будет арестовывать по первой категории начальник районного НКВД, получив разнарядку? Не своих земляков, не коренных жителей мест, откуда он сам родом, а пришлых — тех, кто был в высылке. Поэтому 1937 год достал этих людей и в высылке.

Причем, точных данных, сколько человек подверглось вторичным репрессиям, пока нет. Статистика велась следующим образом. Допустим, из Беларуси в административном порядке сроком на 5 лет выслали какое-то число арестованных. Это зафиксировано в документах. Но на этом белорусская статистика прекращается.

На месте отбытия наказания на человека заводили дело. Но умер ли он в ссылке, расстрелян ли в 1937 году — эти сведения на место жительства не поступали. Также неизвестно, сколько именно человек прибыло на место назначения. То есть, обратных сведений нет, и мы не имеем системной информации.

— Почему стал возможен 1937 год, кто в этом виноват?

— Пусть это звучит абстрактно, но виноват сам народ. Любая власть при отсутствии сопротивления идет на любые преступления. Одна власть делает это в рамках существующего закона, другая принимает законы, при помощи которых будет устанавливать нужные ей порядки. В том, что произошло, вина тех, кто — на всех уровнях — допустил это. На вертикали власти были звенья, которые могли противодействовать, но они, наоборот, активно способствовали тому, что происходило.

Я еще могу понять (но не принять!) логику действий, когда говорят, что в 1937 году кого-то забрали потому, что его отец был офицером царской армии до 1917 года: в данном случае исходили из принципа классовости и необходимости уничтожения своих классовых противников. Но когда открываешь расстрельные списки 1937 года и из 100 фамилий видишь 7 или 8 представителей интеллигенции, а дальше идут — домработница, единоличник, колхозник, слесарь, дворник. Это как объяснить?

Самое чудовищное — те, кто уничтожал людей, кто доносил, поощрялись морально. НКВД издал специальный приказ, согласованный с Политбюро ЦК ВКП(б), в соответствии с которым лица, участвовавшие в проведении массовых «мероприятий» 1937 года награждались боевыми орденами и медалями, например, орденом Красной Звезды, который давался только за действия в боевой обстановке. Партия расценивала репрессии и расстрелы как боевые действия! Этим людям присваивали внеочередные воинские звания, их награждали именным оружием.

Были также и материальные поощрения, премии — чем больше арестуешь, расстреляешь, тем больше получишь. Человек работал и из чисто меркантильных соображений. Все, что изымали при арестах, в тюрьмах, все ценные вещи поступали в так называемый распределитель, который в Беларуси существовал вплоть до 1941 года. В Минске для этого использовалось одно из подсобных помещений в здании театра оперы и балета. Сотрудники НКВД, члены их семей могли взять одежду расстрелянных, ценные вещи, выбрать мебель, какую им надо.

Мы говорим о том, что репрессии — это чудовищное явление. Но мы до конца не осознали, что это такое. Репрессии против личности не означают, что ее можно только арестовать или расстрелять. Есть десятки форм репрессий, которые внешне выглядят более безобидно, поэтому не каждый человек считает определенные действия в отношении кого бы то ни было репрессивными. Приведу пример.

Людям безразлично происходящее вокруг них до тех пор, пока не касается их самих. Когда их коллег увольняют с работы, потому что они сказали не то, что кто-то хотел услышать, они говорят: «Нас это не касается, а те сами, мол, виноваты». И только тогда, когда они сами попадают в такую же ситуацию, они понимают, что это такое.

То есть, и сегодня применяются репрессивные меры, а общество неадекватно на них реагирует. Оно вообще боится на что-то реагировать, и, я думаю, что синдром страха, который сегодня присутствует в обществе, сохранился с 1937 года.

— Вы хотите сказать, что трагедия 1937 года повторяется?

— Да, в других масштабах и других формах. И пока мы сами себе не скажем всю правду, не осознаем то, что произошло, мы рискуем повторить трагические ошибки прошлого.