«Мы — папуасы. Чуть менее, чем за Смоленском, но папуасы»

Вместе с обозревателем «БелГазеты» известный белорусский ресторатор Вадим Прокопьев выпил копыльской сахарной самогонки. Первую рюмку похвалил, выпил и вторую. Но от третьей отказался, заявив, что напиток вызывает у него определенные желания.

«ПОТРЕБИТЕЛЬ, КОНЕЧНО, ВИНОВЕН»

— В качестве закуски мы купили сало и маринованные огурцы. Может быть, вы, знаток самогона, предпочитаете какое-нибудь другое сопровождение к нему?

— Я очень давно пил самогон, еще во времена гормональной юности. Одна девица увлекла меня, и я оказался в деревне, где гнали очень приличный, благородный напиток. И сам местный самогонщик был чудесного интеллигентного вида.

— Вы много тогда выпили?

— Да, много. Я запомнил вкус этого самогона, потому что помню, как охмелел — очень благородно, постепенно.

— И больше не пили самогон?

— Нет.

А что вообще происходит? Новости я узнаю по понедельникам из вашей газеты, в Интернете не сижу. Что, какая-то инициатива в отношении самогона?

— Будут наказывать покупателей самогона…

— А-а-а… Как недавно предлагали наказывать клиентов проституток. В Древнем Риме считалось, что цивилизация заканчивается там, где прекращала расти виноградная лоза. Виноград у нас не растет, римское право — тоже. Клиент проститутки, потребитель самогона у нас, конечно, виновен.

«А КТО ЕЩЁ ПЬЁТ САМОГОН?»

— Может, выпьем? Как вам аромат?

— Абсолютно не отвратительный. Резкого сивушного запаха не ощущаю.

Инициатива понятна. Куда белорусский народ тянется во время рецессии и потрясений? Туда же, куда он тянется и без рецессии и потрясений, но более активно.

Можно было бы защищать производителей самогона, если бы производился уникальный продукт. Так когда-то и было, когда хороший напиток гнали состоятельные дворяне, а государство поило народ чем-то попроще и подешевле.

Сегодня у производителя самогона все упирается в цену, и потому вряд ли широкая интеллигентная публика, кроме горстки извращенцев-интеллектуалов, захочет оценить изыски белорусского самогоноварения. Но сделать такой продукт качественным и дешевым невозможно.

Нужно ли бороться с самогоноварением? Конечно, это же здоровье людей.

Нужно ли наказывать покупателей? На мой взгляд, это полное безумие.

Можно ли производить для себя? Я бы разрешил.

Вообще, законодателям, предложившим эти инициативы, виднее, поскольку они являются потребителями этого продукта. Вот в отношении самогона я им доверяю.

— Почему?

— А кто еще пьет самогон?

— Вы исключаете возможность, что наши законодатели могут пить такие же напитки, как и вы?

— Может быть, но я не вижу в ресторанах наших законодателей. Заходят иногда, да и то за чужой счет, но они не составляют часть той публики, которая ходит в рестораны.

Это не хорошо и не плохо, если человек не посещает рестораны, — просто он относится не к городской, а к аграрной культуре. Если же он относится к аграрной культуре, то вероятность, что он пробует самогон чаще, чем я, большая.

«ОДНИМ МОНГОЛЬСКИМ СКАЧКОМ»

— Давайте еще по одной? Как вам?

— Хорошая штука, кстати.

— Вот если бы вы подавали самогон в своем кафе…

— (Долгая пауза и выразительный взгляд.) Культура производства кальвадоса прошла определенные ступени: от кустарного до момента, когда бармен в «Метрополе» поставил его на полку. Так же и граппа, и другие известные местные напитки. Пройдите все стадии и завоюйте мир, чтобы вас знали за пределами Бреста! И тогда ваш продукт появится на полках без всякого принуждения, люди будут сами его пить!

— Один из моих коллег, принципиально не воспринимающий гламур, к которому вас относит, полагает, что гламурщики с наслаждением пьют иностранные сельские напитки, но отказываются воспринимать свои исключительно из-за понтов…

— Сколько лет спору между почвенниками и западниками? И гламур тут совершенно ни при чем.

Я уже сказал, что культура напитков — это культура географическая, местная, к которой я отношусь с большим уважением. Как, к примеру, отношусь к итальянской кухне, в основе которой региональность, деревенскость. Какой гламур, при чем здесь он?

Между glamour и нашим «гламур» (делает акцент на «г». — М.Г.) — пропасть. Мне все равно, к чему меня причисляют. Но можно ли меня отнести к западникам? Скорее да. Дело не в том, что я восхищен их продуктом и принижаю национальный. Чем больше живешь, тем больше понимаешь: там, где цивилизация, умному взрослому человеку живется чуть легче. А там где цивилизация заканчивается, начинается кислое пиво, кофе, отдающее моющим средством.

Мы все не можем определиться: куда мы идем, в цивилизацию или… Или у нас женщины будут стареть раньше времени, а мужчины будут спиваться.

В Норвегии госмонополия на алкоголь. И что делает государство? Несмотря на то, что есть определенная традиция потребления крепких алкогольных напитков, оно оптом закупает итальянские, французские вина, и каким-то образом в магазинах они дешевле, чем в стране-производителе.

— Может быть, нам тоже так поступить? Хотя у нас есть программа импортозамещения виноградных вин…

— Что позволит одним монгольским скачком причислить себя к винной культуре, разбавляя виноматериал? Я — за национальные напитки, но с определенной культурой производства. Я — за то, чтобы у нас что-то получилось! Но пока…

И потом, как у нас пьют? Граппа — это такой финальный мазок к правильному итальянскому ужину. Может, два, если беседа затянулась. Кальвадос — глоток в холодный день.

А что такое самогон в подсознательном? Это литры!

Я за дорогой самогон как уникальный продукт с непохожим вкусом, который у нас могли бы производить и где-то, может, и производят. Если белорусский самогон когда-нибудь станет кальвадосом или граппой, тогда я его полюблю.

Есть, кстати, один миф, что наша экспортная продукция и так, безусловно, хорошая, но для заграницы делается как-то совсем особенно. Кто-то шутил, что английская королева курит нашу «Приму» с черным фильтром...

Я не верю в эффективность этой инициативы. Ведь строгость и суровость наших законов очень часто компенсируются необязательностью исполнения. Каким, черт побери, образом сельский участковый, сильно пьющий этот же самогон, будет наказывать несчастного самогонщика и его покупателя? Варили и будут варить!

— И спиваться. А у нас посевная, и пьянство недопустимо, о чем заявил президент…

— Ну да, все просто — наши чиновники стремятся выполнять невысказанные, угаданные желания главы государства. На самом деле, надо легализовать самогоноварение и устанавливать какие-то правила. Но остановит одна мысль: что тебе придется пройти через горнило всех бюрократических процедур. И поэтому все равно будут гнать подпольно.

У деревенских людей есть свое счастье, и не лезьте со своими замыслами. Если у них отнять это счастье, что они будут делать?

ВСЁ РАВНО ПАПУАСЫ

— В этом «они» столько снисхождения, если не больше…

— Да нет, но просто для меня слишком много деревни в нашем городе. Посмотрите вокруг, это что, архитектура?

— Недавно один иностранец с восторгом восхищался Минском именно потому, что в нем практически нет современных новостроек…

— Знаете, у папуасов тоже много экзотики. И британские профессора постоянно умиляются: ах, как экзотично! Но только почему-то они там не живут. Надо признать, что мы папуасы. Чуть менее, чем за Смоленском, но папуасы.

Как-то так получается, что вещи, которые мне нравятся, относятся к городской культуре — все эти рестораны, все эти театры, беседы… Но в Минске крайне мало городской культуры для двухмиллионного города, здесь душновато.

Кроме того, аграрная культура у нас отличается агрессией. Эта интеллигентская привычка жалеть деревню — замечательная и благородная, но только деревня никого жалеть не будет. Она придет, растолкает всех локтями, и на месте твоих любимых мест ничего не останется. Одни символы аграрной цивилизации.

Я не против деревни, просто мало города. Ведь нам не нужна сфера услуг, нам нужно реальное производство. Конечно, я рассуждаю эгоистично: чем больше городской культуры, тем больше места для ресторанного бизнеса.

— Это вы об идее госконтролеров закрыть рестораны на первых этажах жилых домов?

— Все это вещи одного порядка: не жить, не получать удовольствия, не радоваться. Это какая-то глобальная идея «нежити».

— Может, вам стоит попробовать себя на ниве аграрной культуры, если ее так много? Может, в этом наш путь и не нужны никакие городские кафе, которыми вы занимаетесь?

— Да, мне часто советуют заняться простыми, незатейливыми вещами. Но я не знаю деревни, я вырос в городе.

— Так, может, стоит узнать?

— А иначе «родину не любишь»? Что за узурпация любви к родине? Может, моя родина — это мое кафе, где я хотел бы угощать своих гостей хорошим вином, которого практически нет.

— Еще одно подтверждение того, что вам нужно поискать себя на другом поприще, принести свои идеи в аграрную культуру…

— Мне?! Во-первых, я сам такой же папуас и не буду облагораживать папуасов. Я сам с собой бесконечно спорю! А вы по-комсомольски призываете меня поднять деревню. Туда, значит, меня — к заброшенной штольне, «к ниткам и чувствам суровым»…

Слушайте, этот напиток вызывает у меня определенные настроения — забыться, подраться… Хочется слиться с деревней и ничего не делать — не придумывать, не искать... Ничего. Вот она, сельская «экзестуха».