Музыкант Олег Скрипка — о разграбленном под Бучей доме и о войне нового и старого миров

Российские солдаты некоторые время там жили, а когда отступали, то забрали с собой вещи певца и даже матрас с кровати. В доме остались носки российских военных, одежда в сине-белую полоску, продукты и остатки сухпайков с надписью «Армия России». Об этом в своем инстаграме рассказал Олег Скрипка.

– Эта война — как минимум прошлого тысячелетия. Мир в шоке, потому что невозможно так воевать на сегодняшний день, невозможно выиграть таким образом, — сказал музыкант в эфире Настоящего Времени.

Он считает, что люди, которые поддерживают войну — «изменены»: «Это два мира, которые борются: современный европейский многоуровневый гибкий мир и очень жесткий старый мир».

— Расскажите, в каком состоянии ваш дом после того, как там побывали российские военные? Есть ли какие-то разрушения в том селе, где он находится?

— Село находится рядом с Гостомелем, Бучей, Ирпенем и Бородянкой – это эпицентр разрушений и преступлений, которые там происходили. В моем селе тоже есть разрушенные дома. Но оно находится в стороне.

Дело в том, что у меня на даче ничего нет такого, потому что я живу там летом. У меня даже нет там телевизора. Света не было с самого начала войны – там разрушены были подстанции. Я так понимаю, что они [российские военные] жили в холоде, чем-то грелись. Возможно, у меня была именно такая специфика, что россияне очень быстро отступали, потому что возле моего дома – выжженная земля. Там была и очень сильная перестрелка, и они очень быстро отступали. Поэтому ничего там особенно не успели взять.

— Матрас успели забрать.

— Матрас успели, потому что на матрасе можно спать. А на одной из кроватей моих детей, видимо, спали бойцы, и остались недопитые грамм 300 водки. Для меня это показатель такой, что действительно очень спешили, что водку не допили. Она где-то из магазина была взята.

Сухпайки там остались и тому подобное. Даже сахар остался, которого в России, я так понимаю, нет. А у нас сахар есть. Была спешка. По сравнению с другими домами, которые я посетил в Буче, – там, конечно, катастрофа, там очень жестко – у меня один знакомый живет в Гостомеле. Ему пришлось уехать – он сейчас на западе Украины.

Я с военными заехал в этот район, потому что до сих пор там комендантский час, туда нельзя заехать гражданским. Я заехал с военными на студию моего знакомого. Студия пострадала очень сильно – очень хорошая, дорогая студия с оборудованием, которое стоит больших денег.

— Оборудование разгромлено или украдено?

— Разгромлено, украдено. Там рядом родительский дом – он сожжен полностью.

— Елена Чиченина, украинская журналистка, рассказывала о том, что даже унитазы грязные оставляют российские военные. Вы у себя дома тоже нашли беспорядок и грязь?

— Нет, грязь – понятно. Все грязное, потому что электричества не было, у меня вода качается помпой, насос не работал. Понятно, что мочой воняет – вот это все. Но я смотрел, как в других домах – по сравнению с ними у меня еще более-менее.

Но я не мог рассмотреть все детально, потому что заминированы практически все дома. Надо, чтобы сначала саперы прошли, без саперов это опасно. Поэтому я заходил с военными: военные шли впереди, они смотрели растяжки. Одну растяжку мы нашли, сняли ее по дороге. А так в дома нельзя заходить.

Очень много пострадавших возвращаются без военных, поэтому есть еще жертвы. Даже в стиральные машинки мины закладывают и так далее. Надо, чтобы специалисты прошли весь участок. Это все очень серьезно.

— Вы известный в России артист, вы снимались в российских телевизионных шоу много лет назад, вы снимались в российском кино. Сейчас, когда началась война, вы пытались со своими российскими коллегами разговаривать, связываться? Что они вам пишут? Высказывают ли они вам слова сочувствия?

— Я сам наполовину россиянин – у меня мама россиянка, из Курской области. Нет, я не пытался. У меня вообще была такая история, что я сначала в Московский физико-технический институт поступал и по определенным причинам туда не поступил. А потом поступил Киев. Таким образом я стал украинцем. А так бы я сейчас был, наверное, россиянином и, скорее всего, топил бы за Путина.

Я считаю, что человек – создание очень пластичное. Если на него воздействовать информационно, он меняет свое сознание. Поэтому не имеет смысла [связываться с кем-то]. Что я могу сделать против общества, в котором люди живут очень многие годы? Они изменены, это другие люди.

Надо быть очень сильной личностью – такие личности, конечно, в России есть. Они могут сбросить пелену с глаз. Многие из них уезжают из страны. Или есть те, кто прозрел с началом войны. Но я так понимаю, это меньшинство.

А с большинством очень сложно. Я не осуждаю таких людей, я понимаю, что это больше жертвы. Это все очень сложно, не мне судить. Ситуация такова, я ее наблюдаю. Это два мира, которые борются: современный европейский многоуровневый гибкий мир и очень жесткий старый мир.

Почему украинцы морально частично были не готовы к этой войне – потому что эта война как минимум прошлого тысячелетия. Мир в шоке, потому что невозможно так воевать на сегодняшний день, невозможно выиграть таким образом.

Это очень жесткая игра в танчики с большим количеством смертей. Современный мир, конечно, победит. Потому что он гибкий, мы можем объединяться, у нас очень большая эмпатия. И за счет этой эмпатии и взаимопомощи мы побеждаем. А тот жесткий старый мир дает трещину, он разрушится. Но он причиняет очень большую боль всем нам.