Монологи жены: «Каждый раз, когда телефон мужа был недоступен, я молилась: пусть он будет с любовницей, а не в СИЗО»

Искать мужа по РУВД и СИЗО, дежурить ночь с передачей, вздрагивать от шороха за дверью, а потом получить … «два часа на сборы», чтобы уехать неизвестно на сколько, только примерно зная куда. 

Поэт и драматург Диана Балыко поделилась с корреспондентом «Салідарнасці» откровенными мыслями о новой реальности нашей жизни и о том, что она и ее близкие пережили за прошедший год.

Подарки детям купить не успел

— Я не люблю такие кармические истории, но, может быть, оттого, что мы живем больше 20 лет в браке, у нас с мужем уже есть эти кармические связи. Его задержали примерно в 14 часов. Я в это время спала вместе с ребенком. И вдруг увидела плохой сон прямо среди дня. Я позвонила мужу — он был недоступен, я позвонила знакомым и сказала, мне кажется, моего мужа задержали. Мне ответили: да, успокойся, два часа дня, в это время еще никого не задерживают, всех задерживают вечером, он у тебя все время телефон не слышит.

Но сердце у меня уже было не на месте. Я периодически звонила, его телефон был все время недоступен. В четыре часа я опять позвонила знакомым и стала рыдать в трубку от своих предчувствий. Мне сказали выпить таблетку успокоительного и передать данные правозащитникам.    

Еще через какое-то время муж позвонил на телефон дочки с телефона сотрудника РУВД. Я сразу спросила, какой РУВД. Помню, еще спросила, купил ли он подарки детям на Новый год. Он ответил, что не успел, его забрали прямо на крыльце магазина…

Потом появились соседи, которые уже собирали передачи близким, рассказали, что и как собрать, и отвезли в РУВД. Мне в тот вечер не было с кем оставить малышей. Из всей передачи взяли только небольшой пакет с лекарствами — и на том спасибо.

После я звонила искала, куда перевезли мужа. Опытные люди подсказали, раз он не появился в списках Окрестина, значит, его готовят к этапу в Жодино. Уточнили, что этапируют в день передач, чтобы ничего не успели передать, и посоветовали сразу ехать в Жодино. Там сотрудник тюрьмы сказал собравшимся, можете не стоять, для прибывших передачи не возьмем. Но мы все равно стояли с этими баулами. Мы общались для того, чтобы не оставаться со своей бедой в одиночестве. Видеть, что абсолютно нормальные, культурные, образованные, классные люди в такой же ситуации, как и ты, разговаривать с ними и даже шутить о чем-то, помогало не оказаться в кромешном ужасе.

Помню, как пришли волонтеры и сказали, что этап сопровождал ГУБОПиК. Это означало большую вероятность того, что людей били в дороге… 

Муж в списках так и не появился, передачу не взяли. Следующей ночью я поехала под Окрестина, чтобы попытаться передать ее там. Сказали, что лучше ехать пораньше, я приехала часа в два или три, но оказалась уже не первой. Там уже был самый любящий муж — Ольги  Хижинковой. Я заняла очередь за ним.

Под стенами Окрестина я ощущала себя Анной Ахматовой. В моей голове просто пульсировали строки «Реквиема»:

«Нет, и не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл, -

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ к несчастью был».

Передачу снова не взяли. Наконец, я узнала, что моего мужа этапировали в Барановичи, а там передачи были уже только на следующей неделе. В Барановичи я приехала самая первая…

Судье было все равно, она сидела в телефоне

— Мне всегда везло с соседями. Нельзя сказать, что в этом отношении 2020 год что-то для меня открыл. Мы всегда выходили на Новый год, ставили елку, пекли печеньки. И это было нормально, за это раньше никого не сажали.    

Сосед, зная, что мужа нет, сразу предложил возить мою дочку в школу. С тех пор мы вообще стали возить детей по очереди, а потом был такой момент, когда он должен был везти детей, мы выходим, его машина заведена, греется, но его самого нет. Я  звоню, он быстро говорит «езжайте сами» и кладет трубку. В это время в его квартире был обыск…

В нашей семье дети не были ограждены от какой-то информации. Я со своей семилетней дочкой всегда говорю, как со взрослым человеком. Что может впитать — она впитает, что не может, то пройдет мимо нее.  

Я сказала ей, что папу задержали, что папа в тюрьме, и теперь мы считаем сутки. И моя дочь, вероятно, оказалась взрослее меня, потому что она сказала: давай, будем думать, что папа в командировке. Светлана Тихановская так говорила своим детям, а мне это сказала моя дочь.

Она в свои семь лет стала мне настоящей опорой. Но ей было сложнее, чем мне. Потому что я пила адаптол и фенибут, а она ничего. Но в какой-то момент и у нее начались признаки психологического расстройства, и врач назначила ей лекарство с противотревожным эффектом, чтобы пережить эту «папину командировку». Было очень щемяще наблюдать, как сын, которому тогда было полтора года, каждый вечер ждет и ищет папу…

Получилось, что полторы недели муж был без передач, но он сказал, что там была очень хорошая компания, все друг с другом делились всем, вплоть до белья.

Я подарила своему мужу адвоката. Мы столько лет вместе и на праздники всегда сложно придумать, что подарить, потому что уже все дарено-передарено, и вдруг я смогла подарить ему адвоката. Он не знал, что у него будет защита и был приятно удивлен на суде. А мне хотелось, чтобы он чувствовал мою поддержку и заботу, хотелось сделать что-то для человека, для которого я больше ничего не могла сделать. Тогда ему дали 13 суток.

Супруг с адвокатом просто «размазали» свидетеля и доводы обвинения, но судье было все равно, она сидела в телефоне и выносила решения «на автомате», хотя было заметно, что ее раздражало разбирательство в течение полутора часов, ведь стандартное «судилище» по ст.23.34 занимало не более 10 минут...

По возвращении про заключение муж всегда рассказывал оптимистично. Вообще, наш папа — такой человек, который никогда ни на что не жалуется. Так и говорил: было отлично, не переживай, прекрасная компания, как в пионерлагере не очень богатого предприятия, только делать ничего не надо. Но, тем не менее, даже ничего не делая, он похудел на 7 кг. В его речи проскальзывало «забрали матрасы, не выключали свет, в душ, на прогулку не водили» и т.д.  

С тех пор, каждый раз, когда муж задерживался  на работе или его телефон был недоступным, я молилась и просила: пусть он будет с любовницей, пусть он напьется с друзьями, лишь бы не в СИЗО! Альтернатива того, что муж может мне изменять или, будучи трезвенником, может вдруг забухать, казалась мне в тысячу раз привлекательнее, чем, если бы он снова был задержан.

Впервые уезжать было тяжело, но стоял жесткий выбор

— И в нашей семье настал момент, когда мы вынуждены были буквально за несколько часов собраться и уехать за границу. Помню, как после двух суток без сна за рулем била себя по лицу, чтобы не заснуть…

— Каково это, когда у тебя есть пару часов на сборы, когда ты должен уехать неизвестно насколько, только примерно зная куда?

Первое, что я положила с собой, это документы и деньги. Если есть время, можно еще оставить генеральные доверенности родственникам, которые смогут решать какие-то вопросы в ваше отсутствие. Из вещей брала самое новое и самое дорогое. Новое, потому что оно дольше прослужит, не порвется и не износится быстро. Дорогое, потому что расходов на новом месте будет во много раз больше, чем ты предполагаешь. В такие моменты ты не думаешь и зубах, которые могут вдруг разболеться, о том, что снимешь квартиру без постельного белья и посуды, и это все надо будет купить. Теплую одежду брала только детям. Оставляю себе возможность надеяться, что до холодов мы вернемся домой.

По ощущениям этот переезд совсем не похож на путешествие или какой-то другой отъезд. Я несколько раз с легкостью уезжала из Беларуси на годы — в Москву, Нью-Йорк, Ригу. Где-то собиралась остаться, но жизнь складывалась так, что я возвращалась. Возвращалась тоже всегда с удовольствием.

Но в этот раз мне казалось, как я могу уехать из Беларуси после Маши Колесниковой? Мне казалось, что это какое-то предательство. Впервые мне уезжать было тяжело, но стоял жесткий выбор: я плохо могу представить своих детей в интернате, или даже с родственниками, но без родителей.

Сейчас ощущения двоякие. От новостей, которые происходили в Беларуси, я реально физически недомогала. У меня постоянно не дышал нос, были жуткие головные боли, мне казалось, что я плохо слышу и вообще глохну от отека внутри, я все время пила и закапывала какие-то лекарства.

Но с момента, когда пограничник сказал «Проезжайте», у меня сам по себе задышал нос, тут же отложило уши и прошла головная боль, которая мучала меня практически целый год. Оказалось, это все были психосоматические недомогания.

Я приехала на каком-то драйве, нас долго не пропускали через границу, это был настоящий прорыв.

Но потом ты ложишься спать, и тебе продолжают сниться твои кошмары. Весь год в Беларуси мне снились какие-то обыски, аресты, абсолютно ужасные сновидения и еще месяц они мне снились на новом месте.

Чувство вины за то, что я уехала, за то, что каждый день принимаю душ, когда жарко, могу себе позволить включить кондиционер, что у меня есть матрас, это чувство не ушло, оно остается.

Я продолжаю писать письма политзаключенным. Я написала их сотни в Беларуси всем подряд — и известным людям, и нет. У меня есть ответы Сергея Тихановского, Максима Знака, Николая Статкевича, Маши Колесниковой, матери пятерых детей Ольги Золотарь, Степана Латыпова. В семью Алеся Пушкина мы даже съездили познакомиться.

Ответ каждого политзаключенного невероятно вдохновляет!

Письма мы оформляли с дочкой. Она рисовала рисунки для каждого, Степану Латыпову она сделала аппликацию березы с настоящими листочками. Он очень благодарил, написал, что много месяцев не трогал настоящие листья деревьев.

Одной женщине Вика нарисовала принцессу, а я написала: «Ты —прекрасная принцесса в заточении, а белорусский народ тебя освободит». А эта женщина мне ответила, что у нее тоже дочка такого же возраста и она тоже шлет ей рисунки. Меня это просто  пронзило. Я представила, что моя дочь могла бы рисовать эти рисунки мне…

Была и курьезная ситуация. Своему мужу я отправила шесть писем и кучу телеграмм. Ему передали только одно письмо и одну телеграмму. Но мне из Барановичей вдруг начали приходить письма с большим количеством ошибок, в которых какие-то люди рассказывали, как они по пьянке что-то там устроили, но теперь хотят выйти и начать новую жизнь со мной.

Понимаю, что жила в какой-то параллельной вселенной

— Я закончила белорусско-язычное отделение истфака. Но поступала я туда не потому, что считала себя носителем языка, культуры или каких-то идей, а назло учительнице белорусского языка, которая сказала, что я плохо его знаю.

В то же время именно на этом отделении учились реально свядомые люди, которые изучали и ценили свою историю и культуру и хотели связать свою жизнь не просто с раскопками древних черепков, а с тем, чтобы строить новую Беларусь такой, какой они ее видели.

Практически все наши студенты ходили на Дни Воли, а после у нас были пустые аудитории, сидели пять человек и я среди них. Я не ходила на Дни воли, я хотела встречаться с мальчиками, целоваться, писать стихи и пьесы о любви, выходить замуж, путешествовать по миру, рожать детей. И вот эти мои личные цели, такие простенькие женские, до 2020 года были для меня приоритетнее и определяли мою жизнь и судьбу.

Когда сидели на сутках мои однокурсники, я не писала им писем и не собирала передачи, я не участвовала в их каких-то обсуждениях, инициативах и рискованных проектах. Сейчас я часто думаю об этом и понимаю, что жила в какой-то параллельной вселенной...

2020-й год для меня стал годом раскрытия моего личностного потенциала. Да, мне было важно родить детей, заниматься благотворительностью, создавать какие-то рабочие места, помогать кому-то, кто нуждается. Но в прошлом году я приобрела совершенно другой удивительный опыт. Я почувствовала себя белоруской, частью этого народа. И это было невероятное ощущение, с эндорфинами, с мурашками по телу. Ощущение не менее важное, чем родить детей, чем стоять на сцене, представляя свою пьесу. Ни с чем невозможно сравнить это ощущение, когда масштаб твоей личности расширяется до масштабов твоей нации.