«Мне нечего прощать Тихонову. Он — человек системы»

За неделю в России Игорь Ларионов успел заглянуть даже в Нижнекамск. Поговорить предложил по дороге из аэропорта. Ни один человек в Домодедове его, пассажира нижнекамского рейса, не узнавал — если к кому и подходили пожать руку со значением, так это к Александру Карелину. Сан Саныч прилетел десятью минутами раньше из Новосибирска и дожидался кого-то. Выделяясь в толпе таксистов.

— Знаете, я прожил 21 год в Америке, но остался абсолютно русским человеком, — сказал нам Игорь, уворачиваясь от дыма из выхлопных труб. При этом стоило ему отойти в сторонку — подальше от выхлопов, тут же отыскивался кто-то, заставлявший Ларионова перемещаться еще дальше.

— Как дела? — поприветствовал Ларионов нашего шофера.

— Тот, тоже абсолютно русский человек, от неожиданности вжал голову в плечи.

На заднем сидении Ларионов попытался пристегнуться — и был крайне опечален, не обнаружив ремня. Проиллюстрировал историей к месту:

— Я ведь должен был оказаться в том автомобиле, когда разбились Фетисов, Константинов и Мнацаканов. В последний момент передумал ехать — дочки уговорили пойти с ними в бассейн.

Мы вздрогнули и переглянулись.

— Не вздумайте курить, — предупредил Игорь. Мы пообещали и за себя, и за того парня, что за рулем.

Американскую лигу Ларионов называл исключительно «Энэйчэл». Изредка оговаривался, произносил «НХЛ» — но тут же поправлялся.

Мы вспомнили, как еще недавно перед всяким матчем СКА Ларионов отправлялся в питерский отель «Европа» — лишь там ему могли до блеска начистить ботинки. Брал две пары — пока добирался до хоккейной арены, одна тускнела. «Игра для меня праздник, — пояснял тогда Игорь. — А на праздники я хожу только в начищенной обуви…»

***

— 3 декабря у вас юбилей. Смотрим на вас — и не верим, что исполняется пятьдесят.

— Это правда? Мне тоже не верится. Но уже скоро, готовлюсь. Надо хотя бы дату придумать, — 3-го меня в Детройте не будет. Поеду в Чикаго, на турнир к сыну. Потом там же нужно просмотреть сборную России 94-го года. А до этого — в Онтарио на пару матчей юниорской лиги.

— Зачем?

— Там играют несколько ребят, чьи дела веду. Я же теперь агент. Постоянно в разъездах. Трудно выкроить время на юбилей. Постараюсь, чтоб все было по минимуму. Устрою вечеринку дома — для самых близких друзей. Мне про такую дату и вспоминать не хочется. Хоть кто-то говорит, что 50 лет — время первых итогов…

— На лед еще выходите?

— Обычно в августе, когда готовлю сына к сезону. Для себя занимаюсь на беговой дорожке, кручу велосипед. Нагрузки сбрасывать не собираюсь. Надо себя преодолевать. Как дорываюсь до тренажера, выжимаю максимум.

— Вы встречали фантастически сохранившихся людей?

— Да пожалуйста — мой отец. 83 года, прекрасно выглядит. Время от времени летает ко мне в Америку. Скоро опять приедет на месяц. Пусть посмотрит, как внук играет.

— Отец по-прежнему живет в Воскресенске?

— В Москве.

— Вы в родном городе давно не были?

— С прошлого года. Я редко в Воскресенск заезжаю. На дорогу туда приходится тратить 6-7 часов, для меня это слишком. Визиты в Москву короткие. Без повода не приезжаю, только по делам.

— Так зачем ездили год назад?

— Мама умерла. Хоронили в Воскресенске.

— Приехавший играть за «Химик» Валерий Каменский говорил: «Сейчас доберемся до Воскресенска, откопаю свою «Волгу», заведу, если птицы в ней гнездо не свили…»

— У меня в Воскресенске ничего не осталось, даже «Волги» с птицами. Родители много лет жили на даче, потом маме стало совсем тяжело. Я их уговорил дом продать.

— Собственную юность вспоминаете часто?

— Меня в собственную юность возвращаться не тянет — она вся прошла на сборах. За меня все решали. А с другой стороны — играли в феноменальный хоккей, пятерка КЛМ…

— Кое-кто из ваших сверстников ностальгирует по тем дням…

— Но не я. В Америке живу жизнью детей, которых у меня трое. На российское телевидение времени нет. Разве что газеты просматриваю в интернете.

— Когда у вас в последний раз голова кружилась от счастья?

— О, интересный вопрос. Я постоянно чувствую счастье — достаточно успешного матча сына или хорошего интервью дочки. Недавно Алена делала репортаж из Торонто с открытия сезона НХЛ. Это было здорово. Дочери уже взрослые. Алене 23 года, Дайане — 19, пишет музыку, занимается дизайном. Они решили переехать в Нью-Йорк. Мы это приветствуем. Надо дать возможность им себя реализовать.

— Алена у вас интервью брала?

— Да. Она сотрудничает с СBS и одним из каналов, работающих с НХЛ. Больше говорили о хоккее, чем обо мне. Вот готовится к встрече с Малкиным или Кросби, спрашивает меня: вы вышли в финал Кубка Стэнли, какие ощущения? Ей надо понять психологию игрока.

— Со страхом ждали момента, когда вокруг ваших дочерей начнут виться…

— Бойфренды?

— Ну да.

— Им больше советует мама. Я эти темы обхожу. Надеюсь, воспитание позволит не ошибиться.

— Писали, что Овечкин мог стать вашим зятем.

— История из ничего.

— Обрадовались бы такому родственнику?

— Главное, чтоб дочери было приятно. Если ей нравится — и я буду рад.

— А пока все их бойфренды проигрывают в сравнении с вами.

— Мне проигрывают даже молодые хоккеисты. Ставлю их на беговую дорожку. Когда начинаю работать с парнем, мне очень важно посмотреть, как он себя ведет во время упражнений. На что способен. Не все из нынешнего поколения готовы со мной тягаться.

— У вас с нагрузками никаких проблем?

— Абсолютно!

— Помните, как называли стадион на Песчаной хоккеисты ЦСКА?

— «Сантьяго».

— Тренировку из тех времен выдержали бы?

— Если чуток подготовиться — выдержал бы. Другой вопрос, насколько тогдашние тренировки были полезны. Беготня на «Сантьяго» в жару, непонятные эксперименты над организмом… Я и без этого отыграл 14 сезонов в НХЛ.

— Самое жуткое упражнение из 80-х?

— 12 раз по 400 метров. С небольшими паузами. Маленько отдышался — и снова побежал.

— В какой год своей жизни вам особенно хотелось бы вернуться?

— В 1981-й. Я только пришел в ЦСКА. Первый сезон нашей пятерки, и мы сразу выиграли все, что можно. Незабываемые ощущения. Было бы чудесно по новой их пережить.

— А ведь вскоре из легендарной пятерки едва не выпал Макаров…

— Это еще почему?

— Виктор Тихонов нам рассказывал — после чемпионата мира-85 в Праге Макаров огрызнулся на Фетисова, назвал его пьяницей. На собрании Вячеслав обратился к тренеру от лица четверки: мол, не желаем больше с этим человеком играть. И на месте Сергея заиграл младший брат Фетисова — Анатолий. «Если б Толя не погиб в аварии, точно Макарова в этой пятерке не было бы», — добавил Виктор Васильевич.

— Елки-палки, я и не помню такого конфликта! Да, порой у нас возникали разногласия, но чтоб кто-то кого-то обзывал… Раз в памяти эпизод не остался, значит, было все не настолько серьезно.

— Многие говорили, что Фетисов все Тихонову простил, а у Ларионова характер другой. И вы не простили ничего. Сильно они не правы, говорившие?

— Мне нечего прощать Тихонову. Он — человек системы. И по-другому руководить командой не умел. Я не был противником жестких тренировок. Потому что всегда сам спрашивал с себя по полной программе. И в 44 года в последнем своем сезоне продолжал выкладываться на каждой тренировке. А не устраивало меня отношение к игрокам. Мы же не свиньи, чтоб с нами так обращаться. Хотелось элементарного уважения.

Я вот сравниваю Боумэна и Тихонова. У Скотти почти не было личного контакта с хоккеистами, зато с каким уважением он к ним относился! Что к ветерану, что к юниору. На льду ты обязан пахать. Но тренировка закончилась, и дальше у каждого начинается своя жизнь. Где никто не будет диктовать, что тебе нужно делать. Вот и вся история.

— Еще Тихонов поведал нам об эксперименте с парапсихологами: «В сборную приезжали две женщины, которые одним разговором снимали напряжение. Они, знаю, потом далеко продвинулись в этом деле. Ларионов в их способности не поверил. Дескать, это все ерунда. Они отвечают: ладно, садись. И он свалился со стула». Это был гипноз?

— Хм, интересно. Может, просто стул из-под меня убрали? Ребята, вы меня опять ставите в тупик. Не помню я никаких парапсихологов. Вот в «Химике», куда попал в 17 лет, познакомился с удивительным человеком. Юрий Корнеев был не только врачом команды, но и психологом, изучал тибетскую медицину. От него я узнал, как правильно готовиться к матчам, что такое строгий режим питания. В то время у нас об этом никто не задумывался. А я увлекся его идеями. Думаю, именно этим объясняется мое спортивное долголетие. Плюс хорошие гены.

***

— Легенды ходят о ваших диетах. Сейчас какой-то придерживаетесь?

— За эти годы я привык к определенному режиму питания, менять ничего не желаю. Как и прежде, налегаю на овощи, фрукты, стараюсь поменьше жирного есть. Но в чем-то пересмотреть рацион все равно пришлось. Я не провожу уже по сто матчей за сезон. Поэтому, например, много протеина мне теперь ни к чему.

— Сергей Федоров лет десять назад сделал минеральный анализ, после которого полностью изменил режим питания. Мы почему-то подумали — уж не с вашей ли подачи?

— Нет. В раздевалку «Детройта» приходил врач, который предлагал всем такой анализ. Отрезал клок волос, проводил исследование, на основании которого делал вывод о состоянии организма. Чего ему не хватает, что он усваивает, а что нет. Из любопытства я тоже согласился на такой анализ, получил рекомендации, но следовать им не стал — меня и так все устраивало. К тому же никогда не увлекался пищевыми добавками, разными витаминами. Это иллюзия — думать, вот приму таблеточку и завтра на площадке всех порву.

— Виктор Козлов говорил нам: «Поражался, как Ларионов следит за собой, как относится к питанию. Я думал: как же, наверное, это приедается — заставлять себя делать одно и то же. Изо дня в день». Действительно, приедается?

— Чтоб не приедалось, надо варьировать. Это касается и диеты, и тренировок. Я вот не зацикливаюсь на том, что ежедневно должен пробегать десять километров. Пускай сегодня будет десять, а завтра — пять или шесть. Никаких догм.

— Вы хоть раз были в «Макдоналдсе»?

— Случалось. Иногда вожу сына из Детройта на турниры в Торонто или Баффало. На машине дорога занимает часов пять. Игорь успевает проголодаться. Чтоб не тратить время в ресторане, проще завернуть в «Макдоналдс». Сын наберет себе гамбургеров, ну а я за компанию могу картошку поклевать.

— Что вас совершенно не устраивает в своей сегодняшней жизни?

— Вы меня выводите на сложную тему. Мне не нравится, как растет молодежь. Вообще как идут процессы в российском хоккее. Знаете, я умышленно взял некоторый тайм-аут, отошел от активных дел. Двадцати семи сезонов в хоккее хватило, чтоб сосредоточиться на семье. Сын начал играть, за Игорем необходимо присматривать.

— Тренировать вы не будете никогда?

— Это для меня вопрос. Опыт колоссальный — восемь сезонов с Боумэном чего стоят. Когда вижу команду, глаз сразу выхватывает — что я бы в ней подкорректировал. Но если погружусь в эту работу, потеряю в другом.

— Организм не просит большого дела?

— Есть такое чувство. Вот я и придумал себе занятие: помогаю молодым хоккеистам, которых мало кто знает. Им по 16-17 лет. Мечтаю, чтоб они сыграли на Олимпиаде в Сочи. Провожу с ними много времени. У меня ответственность перед пацанами, их родителями. Я гарантирую, что ребята не будут брошены.

— Родители вам платят?

— Ни в коем случае.

— В чем ваша выгода?

— Если из парней выйдет толк, что-то получу от первого их профессионального контракта.

— Десять процентов?

— Ни в НХЛ, ни в КХЛ такого нет. Рассчитывать могу на четыре процента.

— С кем вы работаете?

— С Андреем Локтионовым из «Лос-Анджелеса». Тайлеру Сегину помогаю советом — он в этом году был вторым на драфте у «Бостона». Наиль Якубов, Алекс Гальченюк и Артем Сергеев играют в юниорской лиге. Два канадца в КХЛ. Я не беру кого попало.

— Агентская лицензия у вас есть?

— Да. В Америке она стоит 2 тысячи долларов. Выдается на пять лет.

— Получить сложно?

— Мне — легко. Я столько лет играл в хоккей — не пришлось преодолевать сумасшедшие барьеры. Не нужно доказывать, что отсутствуют судимости, например. Человек с улицы заполнял бы большую анкету на 60 вопросов. Мне хватило простого обращения в НХЛ и КХЛ.

— Там поразились вашему желанию стать агентом?

— Все были очень рады. Особенно глава профсоюза КХЛ Андрей Коваленко. Мне так интересно этим заниматься! У меня прямой контакт с менеджерами и тренерами, мониторю ситуацию. Я способен помочь ребятам. Даже тренер не всегда выскажет замечания по игре — а я выскажу обязательно.

— Если бы вас завтра позвал, допустим, «Спартак» главным тренером — что ответили бы?

— Я бы отказался.

— Почему?

— Пока у клубов не будет хозяев, которые выкладывают деньги из своего кармана, смысла не вижу. Никакой стабильности.

— Вас приглашали тренировать в Россию?

— Когда закончил играть, Гена Величкин звал в Магнитогорск. Но в тот момент хотелось быть только с семьей.

— Из НХЛ предложения поступали?

— После локаута Брайан Бурк приглашал в «Анахайм». Еще был вариант в «Финикс», когда Гретцки пришел. Но это в те же сроки, едва я завершил карьеру.

— Провал Уэйна Флеминга и Бэрри Смита в России для вас — неожиданность?

— В чем провал?

— В результате.

— Оба — хорошие парни! Специалисты прекрасные! Смит вообще классный теоретик. Насколько он может быть лидером? Не знаю. Тем более в России.

— Чем Россия отличается?

— Я читаю газеты, и вот что бросается в глаза: да нигде в мире нет такого количества экспертов, которые пытаются критиковать. Одно дело журналисты — это их труд. Но в России бывшие тренеры высказываются о нынешних. Напомнить о себе хотят, что ли? Вот мне пиар не требуется — потому не появляюсь на вечеринках и мероприятиях…

— Смит нынче чем занимается?

— Скаут в «Чикаго». А Флеминг, кажется, работает ассистентом в «Тампе».

***

— В одном интервью Борис Гребенщиков сказал: «Говорят, что самые надежные друзья — те, с которыми познакомился в детстве или юности. Но это точка зрения инертного человека. Значит, ты просто не в состоянии найти себе друзей. Не вижу смысла сохранять старые компании. Людей, которых сейчас люблю, я, как правило, встретил совсем недавно». Это и ваш случай?

— Абсолютно. Разумеется, я был бы не прочь сохранить дружбу с ребятами из детства. Но каким образом? В 20 лет уехал из Воскресенска в Москву, в 29 — в Америку. Тогда ведь не было таких возможностей для общения, как сегодня — скайп, электронная почта. Зато сейчас у меня полно друзей в самых разных странах. Для меня новые знакомства всегда в радость.

— Сколько часов в день проводите в интернете?

— С тех пор как появился iPhone, — часа два-три.

— Были интересные встречи в вашей жизни за последнее время?

— В октябре пригласили в дом приемов американского посла.

— На встречу с послом?

— Со Шварценеггером, он как раз в Москву приезжал. Я тоже был здесь.

— Руку пожали Арнольду?

— Его корреспонденты взяли в такое кольцо, что я прорываться не стал. Зачем мне лезть в толпу? Чтоб меня сфотографировали — и попал на страницы какого-то журнала? Отошел в сторону, общался с другими людьми и старался получить удовольствие от мероприятия.

— Неожиданные приглашения были?

— Недавно мой товарищ Джерри Брукхаймер позвал на московскую премьеру фильма «Принц Персии». Я как раз вылетал сюда — и обнаружил e-mail: «Если ты в Москве, рад буду видеть». Было очень приятно.

— Сходили?

— Конечно. Мы с Джерри три года играли в хоккей в Лос-Анджелесе. Он там арендует каток и устраивает с друзьями матчи. Брукхаймер — самый влиятельный продюсер в Голливуде. «Армагеддон» и «Пираты Карибского моря» — его фильмы.

— Вам поучаствовать в кино не предлагал?

— У Джерри сейчас проект один — купить команду в НХЛ. Давно к этому стремится, но что-то не может найти общего языка с Гэри Бэттменом.

— Самый удивительный русский, с которым познакомились в Америке?

— Родион Нахапетов. Нас свел общий приятель из мира кино — американец, тоже игравший в хоккейной команде Брукхаймера. Пока я жил в Лос-Анджелесе, с Нахапетовым виделись нередко. Общение с такими людьми обогащает.

— К винному бизнесу не охладели?

— Выбираю направление, много размышляю над этим. Идет замена бренда, на первый план выходят вина с названием «Larionov». Я в этом смысле уверенный человек — есть постоянные виноделы, которым доверяю.

— В России?

— В Австралии и Калифорнии. Пытаюсь понять свое место на этом рынке.

— Если бы теперь начинали путь в этом бизнесе, какую ошибку не повторили бы?

— Сложновато найти партнеров, которые не подведут. А меня подводили. Но в Калифорнии и Австралии имею дело с супервиноделами. Порядочнейшие люди. За 15 лет не встретил среди них ни одного афериста.

— За последнее время вам доводилось пробовать ужасное вино?

— Я не притронусь к вину, которое не знаю. На приемах обычно стоят дешевые вина. Красное там вообще обхожу стороной — а белое еще можно попробовать. Белое — оно попроще, совсем уж не испортишь. Обычно сносное.

— У Шварценеггера тоже было вино не очень?

— Из десяти видов — одно хорошее. Я знал это калифорнийское вино. Долго разглядывал этикетки. «Дайте-ка, — говорю, — мне вот это, только его буду…»

— И все вокруг стали налегать именно на него?

— Я был с людьми, которые сами прекрасно разбираются. Потомки легендарного русского винодела Андрея Челищева, это он нанес Калифорнию на винную карту мира. В России о нем мало знают, а скажи я кому в Лос-Анджелесе, что общался с его сыном и правнуком, — впечатление будет огромное. Для Калифорнии Челищев — это имя.

— За все годы вашего увлечения винной темой — самое большое открытие?

— Что нет предела совершенству. Открытие — как меняются со временем мои собственные вкусы. Раньше любил одно, сейчас — совсем другое. Для себя открываю сорта винограда, о которых и не подозревал. Уходишь от простого, Chardonnay и Cabernet, — к чему-то интереснее: Roussanne, Marsanne, Viognier… Совсем новый вкус. Я подписываюсь на многие журналы по винам. Один аж из Австралии получаю.

— В выборе, к примеру, часов вы так же тонки?

— Вот, смотрите, — те, которые на мне, стоят долларов триста. Обычные Bvlgari, продаются в любом универмаге. Легкие, в них удобно и бегать, и плавать. Заводить не надо, надел да пошел.

— Бывший футболист Николай Писарев, став спортивным директором РФС, расширил свой гардероб с одного до шести костюмов. Сколько у вас?

— Штук двадцать. Но в Москву захватил с собой один — и надел единственный раз на прием в посольство.

— Есть любимый костюм?

— Клетчатый, от Canali.

— Кстати, в свое время многие газеты обошел снимок — сборная СССР на Красной площади, все в одинаковых костюмах и лишь Ларионов — в бледно-голубом.

— Да, и у меня есть такая фотография. Был июль, жара под тридцать градусов. А костюмы, которые нам выдавали перед Олимпиадой, пошили из толстой ткани. Поэтому, чтоб не упариться, на награждение пришел в легком гипюровом костюме.

— Начальство косилось?

— Вроде нет. Главное — я был в пиджаке и при галстуке.

— Когда последний раз видели Константинова и Мнацаканова?

— Володю вижу периодически — если в Детройте в субботу хоккей, его обязательно на матч привозит медсестра. Сиделка к нему прикреплена круглосуточно. К сожалению, сдвигов к лучшему у Константинова нет. Мнацаканов из-за перебитого позвоночника тоже передвигается в инвалидном кресле, но с ним хоть поговорить можно. Серега смотрит телевизор, читает газеты, в курсе всех новостей. Общаемся в основном по телефону.

— У вас, кажется, тоже случилась авария в 80-х?

— Сбил человека. Слава Богу, не насмерть. В тот день на своей машине ездил в Воскресенск хоронить деда. Чтоб успеть на вечернюю тренировку, с кладбища рванул обратно в Москву. На поминки не остался. Приезжаю во дворец, и тут выясняется, что в Ярославле умер отец Хомутова. Андрей попросил подбросить его на базу. А то, если бы он с командой на автобусе добирался, после тренировки ему пришлось бы дожидаться, пока все примут душ, соберутся. Вдвоем мы и поехали. Все произошло около Архангельского. Скорость была невысокая, но мужик выскочил прямо под колеса. Затормозить я никак не успевал. Его отправили в больницу, а меня — на освидетельствование. Анализы подтвердили, что я был трезв.

— У вас, как и у всякого хоккеиста, шрамов хватает. История какого врезалась в память?

— Когда в плей-офф с «Сент-Луисом» правое ухо разрубили пополам.

— Даже не видно.

— Да, врач зашил аккуратно. Тогда играли еще в старых шлемах фирмы Jofa, которые не прикрывали уши. В начале матча я на высокой скорости обошел Пронгера, он клюшкой попробовал выбить шайбу и попал в ухо. Наложили 34 шва. Уже во втором периоде я вновь вышел на лед.

— С ума сойти…

— А куда деваться? Это плей-офф! Если ноги бегут и голова соображает — должен играть. Пока зашивали, массажист «Детройта» Серега Чекмарев быстро смастерил пластиковую штуковину, которая кое-как оберегала ухо. Ну и еще профессиональная травма центрфорварда — перебитый мизинец на руке. На вбрасывании постоянно клюшкой попадали. Посмотрите, правый у меня толком не гнется. Сухожилие перебито. Левый — получше, хоть и его на вбрасывании с «Колорадо» сломали. Да о чем говорить, если у 12-летнего сына уже мизинец ноет от ударов клюшкой!

***

— Олег Табаков говорит, что любую хандру преодолевает при помощи стакана водки и двенадцати часов сна. Как побеждаете хандру вы?

— Мне помогает получасовая пробежка. Но точно не водка.

— Был в вашей жизни стакан водки залпом?

— Да что вы! Не представляю, как можно на это решиться.

— Фетисов в своей книге признался, что однажды подумывал о самоубийстве. Говорили когда-нибудь с ним на эту тему?

— Нет. Мне казалось, я настолько хорошо знаю Славу, что вряд ли найду для себя в книге что-то новое. Читал не очень внимательно, и этой фразы не видел. Но в любом случае о таких вещах не спрашивают. Это личное.

— Мемуары какого хоккеиста прочитали на одном дыхании?

— Больше запомнились не хоккейные. Феноменальную книгу написал Алекс Фергюсон. Еще с огромным интересом изучил труды Джона Вудена. Знаменитый баскетбольный тренер, ему принадлежит рекорд — десять побед в NCAA с командой Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Вуден умер летом, ему было 99. Он автор «Пирамиды успеха» — уникального пособия, как добиваться результата. На мой взгляд, прочитать эти книги полезно любому тренеру.

— С каждым приездом в Москву убеждаетесь, что не готовы сюда вернуться насовсем?

— С чего вы взяли? Наоборот! Я же не инертный человек, если пользоваться терминологией Гребенщикова. Для меня в охотку окунуться в московскую жизнь. Была б возможность — поучаствовал бы в ней подольше. И совсем не исключаю, что когда-нибудь вернусь сюда насовсем. Но пока сын играет в хоккей, возможности такой нет.

— Вам уютно в нынешней Москве?

— Вполне. Для меня здесь все на контрасте. У меня дом в пригороде Детройта, где жизнь тихая, размеренная. А в Москве невероятный ритм жизни. Если честно, порой мне этого немножко не хватает. Правда, за руль в Москве садиться давно не рискую. Как-то подвозил знакомый фотограф, и увидели на дороге драку двух водителей. Я был в шоке. А приятель махнул рукой: «Обычное дело…»

— Поэтому в Москве и не водите?

— Нет, из-за пробок. Когда везут друзья или заказываешь такси, можно спокойно заниматься своими делами, залезть в интернет. Пробками же по горло сыт был еще в Лос-Анджелесе. Там тоже безумный трафик. От дома до арены пилишь полтора часа. Потом назад столько же. Выброшенное из жизни время. А вот вчера долго был в растерянности. Надо лететь в Нижнекамск, и я голову ломаю, на чем добраться в аэропорт. То ли на машине, то ли на электричке с Павелецкого вокзала. Но рассчитать время, чтоб понять, во сколько надо выезжать из дома, оказалось выше моих сил. На наших дорогах ничего нельзя планировать!

— В итоге что решили?

— На Павелецкий не поехал. Двинул на машине прямиком в аэропорт. Успел.

— Венсана Лекавалье в Нижнекамске поразили туалеты, где не нашлось бумаги. Пришлось бедняге в ход доллары пускать. Что удивило вас?

— Нижнекамск… Да и я во дворце ЦСКА недавно туалетной бумаги не обнаружил. Что меня как раз не удивляет — как человека, который вырос в этой стране. А в Нижнекамске пробыл так мало, что, кроме хоккея, толком ничего увидеть не успел.

— Многие называют Детройт худшим городом Америки. Если б вы выбирали худший из тех, в которых побывали, — какой назвали бы?

— Худшим городом Детройт назвать нельзя. Для сына сегодня это вообще идеальное место — но исключительно с точки зрения развития детского хоккея. Жить там комфортно — особенно если поселиться в пригороде. Хоть с Калифорнией, понятно, не сравнить. Там действительно райский уголок. Но ради детей приходится чем-то жертвовать.

— Через год вы отметите серебряную свадьбу. В чем секрет вашего семейного счастья?

— В любви и взаимоуважении. Важно понимать, что мимолетные обиды все равно проходят. Просто наберитесь терпения.

— А любовь с годами разве не остывает?

— Над всем нужно работать. И все — полировать. Когда что-то в отношениях начинает ржаветь, стараешься делать так, чтоб они снова были яркими. Елена — хороший, порядочный человек. Потрясающая мать. По сути, свою жизнь она посвятила воспитанию детей. О чем говорить, если за все эти годы мы ни разу не отдыхали вдвоем!

— Какой представляете свою жизнь лет через десять?

— Понятия не имею. За меня все представляли в ЦСКА. Когда подписывали за меня документы на звание офицера. Я, как мог, отнекивался, говорил: вдруг через 5-10 лет все изменится. А мне отвечали: «Да что у нас может измениться? Все будет то же самое…» Но видите, как в итоге получилось. Поэтому сейчас загадывать глупо. Буду придерживаться житейской мудрости — идти своей дорогой и наслаждаться каждым днем.

— О ком из своих знакомых можете сказать: мудрый?

— Мудрым был Николай Семеныч Эпштейн. Сколько он сделал для воскресенского хоккея благодаря своему интеллекту и неординарным мыслям! При этом он был очень позитивным человеком. Мудростью и интеллигентностью поражает Володя Ясенев, который почти полвека заведует кафедрой физвоспитания Российского государственного университета нефти и газа. Ему 75 лет, мой добрый товарищ. Когда-то в сборной СССР он отвечал за культурную программу — приглашал артистов, организовывал группы поддержки на чемпионаты мира.

— А себя можете назвать мудрым?

— Вот об этом точно судить не мне, — ответил человек, всему хоккейному миру известный под прозвищем Профессор.