Матильда как источник трезвости

Зачем читать воспоминания Кшесинской.

Книга воспоминаний Матильды Кшесинской сейчас, скажем не побоявшись оскорбить чувств верующих, это что-то вроде яичка к христову дню. Их не так давно — как раз на волне скандала — переиздали,  и я едва успела ухватить в большом книжном магазине последний экземпляр.

Надо сказать, что не творись сейчас всего этого безумия вокруг фильма Алексея Учителя, я не стала бы читать эту книжку. Об этом времени написано столько и такими талантливыми и яркими людьми, что голос Кшесинской казался мне уже не обязательным. А сейчас рада,  что прочла — это смешной текст и, главное, очень хорошо работающий на де-демонизацию всей этой истории, которая стараниями агрессивных фриков и тех, кто под них цинично маскируется, стала рассматриваться как запретно-греховная и даже стыдная.

«Пятница. 8 января 1893 года.

Ники меня поразил. Передо мною сидел не влюбленный в меня, а какой-то нерешительный, не понимающий блаженства любви. Летом он неоднократно в письмах и в разговоре напоминал насчет более близкого знакомства, а теперь вдруг говорил совершенно обратное, что не может быть у меня первым, что это будет мучать его всю жизнь, что если б я уже была не невинна, тогда бы он не задумываясь со мной сошелся (…)

В конце концов мне удалось убедить Ники, он ответил «пора». Он обещал, что это свершится через неделю».

Николай Романов и Матильда Кшесинская. Фото Wikimedia

Правды ради надо сказать,  что в воспоминаниях, которые Кшесинская писала уже восьмидесятилетней, причем при участии мужа (великого князя Андрея Владимировича, кузена Николая II), нет откровенности дневниковых записей ее юности, вроде той, что приведена выше.   В них меньше живости (вроде отличного выражения «дуть шампузен», описывающего вечеринку с шампанским), но сохранена удивительная, особенно если учитывать возраст автора, легкость и непосредственность.

Кшесинская. Фото Wikimedia

Кшесинская, как было очень точно про нее замечено, не дает себе труда быть умной и от этого всем только хорошо — во-первых она и не умничает, а во-вторых не наводит тень на плетень в тех местах, в которых многие бы скрытничали.

В итоге мы узнаем о том, как она использовала свой блат при дворе в борьбе за балетные партии и даже за возможность отказаться от не нравящегося ей костюма, как ревновала к поднимающейся славе Анны Павловой и Тамары Карсавиной. И как она обустраивала свою любовную жизнь.

«В моей домашней жизни я была очень счастлива — пишет она, рассказывая о начале девятисотых годов — у меня был сын, которого я обожала, я любила Андрея, и он меня любил. Сергей вел себя бесконечно трогательно, к ребенку относился как к своему, продолжал меня баловать и через него я всегда могла обратиться к Ники».

Матильда Кшесинская с сыном / Wikimedia

Этими простыми словами Кшесинская описывает очень щепетильную в общем-то ситуацию. В 1902-м году она родила сына, про которого всегда говорила, что он — ребенок великого князя Андрея (до заключения их официального брака во Франции оставалось еще почти 20 лет), при этом отчество ему дали «Сергеевич», по другому великому князю — Сергею Михайловичу, с которым у нее в то же самое время был «стабильный» и известный всем роман, и который считал этого ребенка своим в прямом смысле слова. Выражение же «продолжал меня баловать» можно считать скромным преуменьшением: одно из проявлений этого «баловства», например, — знаменитый дворец на Кронверкском проспекте, построенный специально для нее по проекту Александра фон Гогена и оплаченный великим князем.

Важно, что так спокойна восьмидесятилетняя Кшесинская не только в описаниях своей неортодоксальной (скажем так) любовной жизни, но и по отношению к страстям других. И за это ей можно простить многое — и зашкаливающую эгоцентричность, и постоянное хвастовство,  и прямолинейную сентиментальность — особенно сегодня, когда ее некликушеское, ровное и вполне одобрительное (более точного слова не подобрать) отношение к любовно-сексуальному ощущается каким-то прямо торжеством трезвости.

Она пишет воспоминания с твердой уверенностью, что то, что происходило между нею и Ники,  было хорошо, потому что они любили друг друга. Что то, что происходило между многими балеринами и их «покровителями», было хорошо, если было к взаимной радости. И вообще что любовь и «присущее ей блаженство», как она выражается, — это хорошо.

Известное соображение, что своей нижней частью человек делает куда меньше плохого, чем верхней,  в теперешней ситуации звучит не только как неоспоримая аксиома, а практически как руководство к действию.  Матильда Кшесинская, например, умела делать прыжки-каскады. А те, кто протестует против фильма о ее первой любви, умеют носить в руках глупые транспаранты (кто-то верно отметил:  в руках христианина плакат «Матильда — пощечина русскому народу» может значить только, что народ должен подставить другую щеку),  бросать бутылки с бензином и брызгать слюной.

Лучше б они нашли больше занятий для своей нижней части, право.