Люди из Дроздов

Юноша-грузин поступил в московский институт. Начал учиться, пишет родителям: «Устроился хорошо, снял квартиру, подружился с ребятами. Только они все такие странные: я езжу в институт на такси, а они – на автобусах». Родители срочно высылают деньги: «Сынок, веди себя прилично, не выделяйся среди друзей, – купи себе автобус».

Хорошие, в общем, люди: сынок не понимает своей непохожести на других, а родители, опасаясь этого, предлагают решение, которое, как они считают, может уравнять его с окружающими. Увы, от этого непохожесть юноши на своих друзей только усиливается. Потому что, как писал Фрэнсис Скотт Фицджеральд об очень богатых людях, «они не похожи на нас с вами... Даже когда они глубоко проникают в наш мир или падают так, что становятся ниже нас, – все равно они полагают, что достойнее нас. Они – другие, чем мы».

Гоголь о яйцах уже съеденных кур

На самом деле грузины, да и кавказцы вообще, были другими, чем мы. По официальной статистике, средняя зарплата в Грузии была меньше, чем в БССР, но грузины были гораздо богаче белорусов. После смерти Сталина, в сентябре 1953 года, были снижены налоги на личные подсобные хозяйства населения, а в 1958 году их вообще отменили, приватная экономика деревни получила мощнейший стимул для развития. Прежде селянину приходилось платить налог из-за наличия собственности, количества скота, наличия сада, огорода, и все это – вне зависимости от урожая. Например, с каждой курицы полагалось отдавать определенное количество яиц, даже если она и не неслась. Такую курицу пускали «на лапшу», но за нее надо было платить яйцами, поскольку она считалась живой по списку, составленному сельсоветом. По крайней мере, до следующей инвентаризации селянского хозяйства.

...Яйца уже съеденной курицы, «мертвые души». Как писал сатирик Юрий Благов, «Мы – за смех! Но нам нужны//Подобрее Щедрины//И такие Гоголи//Чтобы нас не трогали».

Бывший в то время первым секретарем ЦК КПСС и по совместительству советским премьером Никита Хрущев испугался высоких темпов развития подсобных хозяйств населения, достигнутых за счет отмены налога. Поэтому он попробовал уменьшить размеры участков и ограничить количество скота. Но было поздно, поскольку экономические интересы населения локализовались в личных подсобных хозяйствах (ЛПХ). А колхозам осталось исполнение барщины помещику-государству.

Первый раз нормально поели с начала XIX века

Благодаря отмене сельхозналога селяне получили свободу распоряжения продукцией, производимой в своих хозяйствах. Могли потреблять сами без ограничений, продавать («сдавать» колхозу и государству по установленным ценам) или продавать на рынке, хотя власти и боролись с рыночными (спекулятивными) ценами. Десятилетие после Сталина в деревне сравнивают с НЭПом, что отразилось в росте денежных доходов сельских семей. Сократился отток сельского населения в города, с 1954 по 1956 год в СССР наблюдался даже его прирост. Говорили, что люди на селе начали питаться нормально, наверное, впервые с начала XIX века.

С возрождением фактически частного сельскохозяйственного производства восстановилась экономическая связь между городом и деревней благодаря кооперативной и рыночной торговле. Доходы, которые получали сельчане, они могли свободно использовать по своему собственному усмотрению. В частности, материально обеспечивая переселение в города своих детей, поддерживая их обучение в вузах и приобретая для них кооперативное жилье.

Все просто и прозрачно, в полном соответствии с политэкономией социализма, главнейшим теоретиком которой был сам Сталин. Его оригинальная идея заключалась в следующем: национализированная земля закреплялась за колхозами на вечное и бесплатное пользование. Следовательно, крестьянство освобождалась от арендных платежей помещикам в сумме около 500 млн. золотых рублей ежегодно. Таким образом, рентные отношения упразднялись, как следствие, колхозы не могли разориться, поскольку у них не было необходимости оплачивать свое основное средство производства (капитал) – землю. Единственное, что они должны и могли были сделать, – это производить и поставлять государству определенное количество продукции. Так же бесплатно, как бесплатно за ними закреплялась земля. Или, что одно и то же, колхозников навечно прикрепляли к земле...

Простенько, и со вкусом.

Колхозники, практически бесплатно (на самом деле по очень низким ценам) отдавая плоды своего труда государству, должны были иметь какое-то пропитание для себя. С этой целью им выделялся «колхозный двор», который «имеет в личной собственности подсобное хозяйство на приусадебном участке, жилой дом, продуктивный скот, птицу и мелкий сельскохозяйственный инвентарь». Крупного инвентаря не могло быть, лошади не могло быть, размер участка, количество продуктивного скота определялись местными условиями, а ассортимент и численность домашней птицы административно не ограничивали. Только кормами, которые можно было получить на таком участке.

В колхоз пойдем, но работать не будем

Иными словами, размер подсобного хозяйства позволял колхознику выживать, но не позволял стать зажиточным. Иначе он бросит колхоз. Сталин рассчитывал, что, устроив колхозы, государство приобрело «золотое дно», с которого можно получать не только земельную прежнюю ренту помещиков (полмиллиарда золотом), но и весь производимый колхозами прибавочный продукт.

В колхоз пойдем, но работать не будем, – так на это отреагировали колхозники. И сосредоточились на обработке «отрезков», которыми их наделило государство. И скоро оказалось, что колхозы катастрофически отстают от нового «ограниченного частника». К 1940 году так уж получилось, что в стране практически не было мяса, молока, яиц и шерсти нигде, кроме как у подсобных хозяйств населения: из произведенного 4,7 млн. т мяса, 3,4 млн. т приходились на ЛПХ, из 33,6 млн. т молока – 26,1 млн. т, из 12,2 млрд. штук яиц – 11,5 млрд. штук, из 161 тыс. т шерсти – 63 тыс. т.

То есть крестьян раскулачили, а они стали богатеть. Чтобы не богатели дальше и чтобы не допустить голода в стране (на колхозы ведь нельзя было рассчитывать), власти обложили ЛПХ крепким натурально-денежным сельхозналогом. То есть демотивировали крестьянина и на собственном подворье. В результате личные хозяйства стали сокращаться, а колхозы отказались расти. Для характеристики состояния колхозов и хозяйств населения можно применить популярный современный лозунг, изменив в нем одно слово, – «гниющие вместе».

В послевоенные годы государство привычно возобновило использование крестьян в качестве основного источника для финансирования промышленности, дважды, в 1948 и 1952 гг., повысив сельскохозяйственный налог, но крестьянское терпение лопнуло. К началу 50-х гг. бегство из деревни, несмотря на наличие паспортного режима в городах, стало массовым явлением: только за четыре года – с 1949 по 1953 г. – количество трудоспособных колхозников в колхозах уменьшилось на 3,3 млн. человек.

В 1952 году был подготовлен новый проект увеличенного сельхозналога, но его не решились принять ввиду катастрофического положения в деревне.

Пока был жив Сталин, ничего поделать было нельзя. Можно было терпеть и ждать. После смерти вождя новое советское руководство пошло на послабления, сначала смягчив, а потом и вовсе отменив сельхозналог на сельское население, о чем мы писали выше. Производство в частном секторе оживилось, а в скором времени ЛПХ стали превращаться из натуральных в мелкотоварные хозяйства. Селяне стали получать денежные доходы, которых не имели колхозы.

Помогла монополия внешней торговли

В Беларуси ЛПХ специализировались на животноводстве, растениеводстве, плодоводстве и успешно конкурировали с колхозами на местных рынках. Но грузинские крестьяне, которые выращивали уникальные для СССР цитрусовые, моментально завоевали всесоюзный рынок. В первую очередь – в городах российского Севера, население которого страдало от авитаминоза и платило за цитрусовые на самом деле очень большие деньги. У государства с «северным завозом» всегда случались накладки, а фрукты ведь не считались товарами первой необходимости, в отличие от спирта, хлеба и тушенки... Этим пользовались предприимчивые грузины и другие кавказцы, помогая государству в нелегком деле продовольственного снабжения населения и получая положенную им долю.

Немаленькую, кстати. Считалось, что завезенная и проданная в любом промышленном центре тонна мандаринов оставляла в кошельке торговца «жигули». В то время как средняя зарплата рабочего не превышала 140 рублей.

Рыночному успеху грузинских торговцев фруктами помогала монополия внешней торговли, которая практически исключила завоз в страну импортных фруктов. Благодаря этому на юге возникла неформальная фруктовая монополия. Ее участники не платили денег государству – собственнику земли, извлекая выгоду от государственной внешнеторговой монополии и свободно распоряжаясь своим продуктом и прибылью.

К слову, когда рухнула внешнеторговая монополия, вместе с государством, ее породившим, не выдержала конкуренции и фруктовая монополия.

Но в советские (застойные) времена грузины на самом деле не только были богаче других сограждан, они и считались таковыми, что отразилось в известном анекдоте. Поэтому быть, как все, для грузина (кавказца) означало быть щедрым, и выглядеть богатым по праву.

Очевидное своеобразное

В некапиталистическом Союзе на стадии развитого социализма рентные отношения приобрели вполне очевидные формы. Например, никто не сомневался в существовании бюрократической ренты, никто не заблуждался в происхождении «золота партии» и никто не удивлялся, что оно вдруг исчезло. Чтобы реинкарнировать в качестве исходного капитала при приватизации имущества бывшего «общенародного государства».

Рентные отношения в современной Беларуси тоже очевидны, но своеобразны. Так, государство – собственник земли – получает отрицательную земельную ренту с убыточных хозяйств, поскольку иных субъектов к производству не привлекает. С другой стороны, участия в этом планово-убыточном бизнесе никто, кроме «колхозов», не принимает. Независимо от формального юридического статуса. Там, где рентные отношения не реализуются в экономических категориях, для бизнеса нет места по определению.

Но всегда остается место для фактически феодальных «привилегий», получаемых, как говаривалось, слугами государевыми. Например, чиновники не зарабатывают, они получают денежное и прочее содержание в соответствии с табелью о рангах, в зависимости от характера услуг, оказываемых суверену. Раньше слугам выделялись поместья, сейчас, например, земельные участки. В Дроздах и местных поселках, где селятся главные чиновники и нужные им люди. Помещик при этом получал еще и крепостных, но сегодня они никому не нужны. Работать выгодно их не заставишь, придется кормить. Современный чиновник получает ренту в виде, допустим, льготного участка под застройку. В результате «скромный коттедж» приобретает высокую рыночную стоимость.

Как пишут в прессе, протоиерей Федор Повный – единственный священнослужитель, получивший коттедж в Дроздах, рыночная стоимость которого составляет около миллиона долларов. Вероятно, потому, что (как говорят) он слывет самым приближенным к Лукашенко священником. Если это так, то рыночная цена этого дроздовского домика соответствует ренте, полученной священником от руководителя государства.

Можно сравнивать – что есть сейчас и что было. Достаточно вспомнить незабвенного отца Федора, который тщетно растратил все свое имущество, чтобы приобрести для себя скромный свечной заводик. Ильф и Петров изображали типичных представителей нэповской России, которые жили, как все, каждый – в своем статусе: сапожники, гробовщики, дворники, мелкие жулики, священники, но плотно упакованными, будучи друг с другом обществом повязанными. Поэтому Ипполит Матвеевич, конфликтуя с отцом Федром, восклицает: «Так, может быть, вы, святой отец, партийный?» – «М-может быть!».

Как позже оказалось, так вполне могло быть, и бывало. Как и со всеми в советской стране. Но отец Федор действовал в одиночку и мог рассчитывать только на помощь матушки. Разыскав стулья генеральши Поповой, которые он считал воробьяниновскими, отец Федор взывал к инженеру Брунсу: «Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены!». Протоиерей Повный, которого в телепрограмме спросили, «может ли священник быть богатым?», ответил, что у него есть дом («но не так уж и даром он был мне дан»), на который брал кредит и оплачивал, сам строил, для семьи – жены и дочери, для уюта и удобства.

Сам захотел, сам заработал, сам построил. И настроил на миллион долларов. И это при средней зарплате в стране в 300 с хвостиком долларов. Поднялся! И, если верить Фицджеральду, стал не таким, как все остальные. Набрал крутизну.

Вспоминается выше процитированный анекдот о студенте-грузине, купившем автобус, чтобы «выглядеть, как все». По свидетельству г-на Повного, митрополит Филарет, побывав у него в гостях, произнес выдающиеся по своей мудрости слова: «Начинаем жить, как люди!».

Г-н Повный так пояснил эти слова: мол, люди преувеличивают, сплетничают, что кто-то живет во дворцах. На самом деле – в обычных домах, как в отдельно стоящих квартирах, и каждый такой домик «может одолеть, если захочет».

Богатый – не всегда бездуховный, часто богатство дается, как награда за труд. С другой стороны, не каждый богатый безгрешен, если деньги становятся для него более важными, нежели Бог и люди. Это плохо. Хорошо, если богатство служит на пользу людям и обществу, это нормально и, наверное, нужно.

Разумеется, и так бывает, и по-иному. Среди бедняков, очевидно, не меньше грешников, чем среди богатых. Но представляется, что когда богатые жильцы Дроздов изображают из себя бедняков, они откровенно лицемерят.

Далеко не каждому дано «одолеть» коттедж в Дроздах, который на самом деле стоит не меньше иного дворца.

Ведь далеко не каждый получает ренту по своей должности.