Общество
Ирина Воробьева, «Эхо Москвы»

«Любой тоталитарный режим в России исходит из того, что человеческая жизнь ничего не стоит»

Главный редактор проекта «Сноб» Николай Усков ― о нравственном падении, моральном одичании и тупиковом пути России.

― Знаете, хотела начать с довольно неприятной истории, которая произошла в Москве. На место убийство Бориса Немцова пришли какие-то люди, разгромили все, поломали фотографию и так далее. И потом еще фотографию сделали на фоне всего этого. Вот это на самом деле что, это зачем?

― Россия давно оказалась в какой-то бездне нравственного падения. Симптомов, по-моему, очень много, понимаете: лидерство по количеству абортов, страшные цифры по количеству убийств, разводов, употреблению героина. Поэтому, когда кто-то в здравом уме и, наверное, твердой памяти рвет фотографию человека, которого убили, ломает какие-то цветы и прочее – я этому не очень удивляюсь. После всего того, что мы знаем о нашей стране и ее состоянии, моральном состоянии, в этом нет ничего удивительного. Когда люди просто так говорят: «расстрелять», «убить», «сука, порву» и так далее. У меня тут уже, я боюсь, эти слова... ты пишешь невинный пост в Фейсбуке – а с тобой разговаривают, как я не знаю с кем. То есть, мне кажется, такая ярость и ненависть, она труднообъяснима, если у человека есть некие нравственные принципы. Значит, у него их нет просто.

― Илья из Ярославской области спрашивает: «Вы считаете, что это просто личная инициатива этих граждан или все-таки это кому-то просто надоело, что возле стен Кремля не убирают, никогда не уберут – бесконечная совершенно история» - и слушайте, давайте уже что-нибудь придумаем...

― Но, наверное, можно что-то придумать, но, мне кажется, мы же все равно будем приходить, класть цветы. Я, конечно, знал Бориса Ефимовича, он был человеком очень открытым и доступным. Я открыто с ним спорил. Я был не согласен по очень многим вопросам. Но для меня в принципе его гибель – это некий шок и трагедия. И понятно, что ну сломают эти цветы – мы принесем новые. Мне кажется, что независимо от того, согласен ты с ним как с политиком – я не был согласен как с политиком, но человек он был очень симпатичный, и я знаю точно, что я все равно принесу эти цветы, и это будет продолжаться.

Мне кажется, что можно с этим бороться, но я полагаю, что для тех, кто это делает, - это так же, как депутаты Госдумы, которые оказались почтить его память – это мелко, глупо. Вы хотите, чтобы вас застрелили? Сколько людей, которые не согласны с мнением депутатов Госдумы и называют их «бешенным принтером», мерзавцами, негодяями и прочим. Вот представьте себе, господа депутаты, что кто-то в вас тоже стрельнет из этих безумных людей, которые вас ненавидит, а их много. И что вы не будете вставать...

― Уважение к смерти, обычное уважение.

― Уважение к смерти человека, которого вы знали, который был вице-премьером страны, высокопоставленным чиновником. Многие депутаты, разумеется, знали его очень хорошо и работали с ним, и у них есть масса каких-то историй про него. Мне кажется, что это все явления одного порядка: моральное одичание. И это очень прискорбно, потому что моральное одичание, которое может быть следствием политики, сознательной политики, но оно обернется против тех, кто эту политику затеял. Нужно учить людей, нужно воспитывать людей, нужно давать им пример. Так нельзя, это плохо, мы должны, даже если мы не согласны с этим человеком, мы должны как бы уважать трагедию и проявить некую солидарность. Мы не хотим, чтобы политическое убийство было нормой.

― Кстати говоря, по поводу одичания и волны ненависти сразу после убийства Бориса Немцова очень многие люди начали писать о том, что эта ненависть, она шла волной из федеральных телеканалов, заявлений политиков федеральный и так далее. На самом деле так, или мы это заметили только, когда это выросло в трагедию?

― Нет, мы давно об этом предупреждали, и я лично писал тексты, и очень многие мои авторы и на «Снобе», и еще, когда я работал в «GQ», мы писали эти наши тексты про ненависть, которая рано или поздно – это чудовище – мы чувствовали все, что мы идем к этому, и это надо как-то останавливать. Мне кажется, что после смерти Бориса Ефимовича ненависти стало чуть меньше, градус понизился, но расслабляться нельзя.

― Охладели некоторые люди, да?

― Охладели, потому что все пришли в ужас, это был шок. Мне кажется, это было шоком для очень многих государственных деятелей наших. Убийство человека в центре Москвы на глазах, собственно, всех – это цинично, это отвратительно, и это должно было вызывать этот шок. Другое дело, что мы видим, многим хочется дальше жертв. Я все время читаю это в сети, кого надо расстрелять еще, «жалко, что 4 пули на Немцова – а вот бы 2 еще этому...» - это ужасно все.

― А вы же следите наверняка за ходом расследования убийства Бориса Немцова. Вчера, например, были новости о том, что назначены эксперты-лингвисты и так далее. Вы верите, что мы узнаем правду про это убийство?

― Вы знаете, Кеннеди убили – мы же не знаем до сих пор правды. Громкое политическое убийство очень сложно распутать. Если за ним стоят серьезные силы, мы вряд ли об этом узнаем. Если это случайное убийство по инициативе каких-то отморозков из каких-то спецслужб или из каких-то бандформирований, то это другой разговор. Здесь, может быть, у нас есть шанс узнать правду уже сейчас. Но все равно, вопрос, поверили ли мы это правде...

― Вот как раз хотела спросить.

― Вопрос доверия. Наша судебная система, наши следственные органы вызывают столько вопросов, что мы не факт, что примем ту информацию, которая от них поступит. Поживем – увидим. Просто это вопрос времени.

― А вы верите в ту информацию, которая уже после появилась, что якобы был какой-то «расстрельный список», что в него вошли, в том числе, наши коллеги и так далее, или это уже началось запугивание?

― Я полагаю, это запугивание, конечно. Он, более-менее, и существовал, может быть, и нет. Борис Ефимович был просто настолько открыт, настолько не боялся ничего, жил на виду, что он, конечно, был легкой жертвой. Масса людей, наверное, существует в России, которые кого-то не устраивают. Ужасно, что убийство становится способом решения таких вопросов. Мы против этого должны, по-моему, все протестовать, что это недопустимо, есть какая-то грань, человеческая жизнь бесценно. Но любой тоталитарный режим в России скатывается к этому, исходит из того, что человеческая жизнь ничего не стоит, ценность имеют только интересы государства – это очень опасный путь. Мне кажется, мы его прошли уже. Мы поняли по результатам сталинских репрессий, вообще, большевицкой революции в целом, что нельзя сделать счастливыми людей на крови – это тупиковый путь. И мне хотелось бы, чтобы мы не забывали об этом уроке.

Оцените статью

1 2 3 4 5

Средний балл 0(0)