«Лукашенко лучше не баллотироваться на этих выборах»

Литературовед, пушкинист, политолог, политтехнолог, бывший (и последний) председатель ЦК ЛКСМ Беларуси, бывший член команды Александра Лукашенко, бывший начальник управления общественно-политической информации Администрации президента Беларуси, автор книги -- первой политической биографии Александра Лукашенко. Представляя Александра Федуту, можно выбрать любой из вариантов.

Когда хотя задеть и преуменьшить значение его оценок, чаще выбирают «пушкинист» (мол, что может сказать о политике пушкинист), когда хотят подчеркнуть заслуги для белорусской демократии, вспоминают авторство книги про Лукашенко. Но есть одна тема, которая всегда всплывает в любом серьёзном разговоре с Федутой – это выборы 1994 года и степень «ответственности» нашего героя за то, что тогда произошло со страной. Что ж, не миновать и нам этой темы…

«Если Лукашенко уйдёт без стрельбы, то ещё года три будет оставаться самым популярным политиком»

-- Несколько месяцев назад в своём Живом Журнале в Интернете, а потом и в прессе вы заявили, что Александр Лукашенко не будет участвовать в грядущих президентских выборах. Люди бросились с вами спорить, и я собирался вставить свои «пять копеек». Но потом подумал, что пройдёт несколько месяцев, и сами события докажут вашу неправоту. «И что же тогда ответит Федута?» -- злорадно думал я…

-- Вы знаете, все обстоятельства складываются так, что для Александра Григорьевича впервые за много лет лучше не баллотироваться в президенты.

Во-первых, тенденции развития мировой экономики (как ни смешно это звучит из моих уст) таковы, что 2010-й – это последний год, когда он может уйти, не принимая на себя ответственность за тот кризис, который у нас наступит. Посмотрите, что происходит вокруг, прежде всего в России – она уже дожила до того, что начала проедать Пенсионный фонд. Это страшно опасная вещь, так как Россия была единственным донором белорусского социального государства.

Хочет Лукашенко этого или нет – пересмотр отношений неизбежен. Однако это влечёт за собой то, что Россия перестаёт быть легитиматором политического режима, который сложился в Беларуси. И без внешнего легитиматора, который бы поддерживал политически и финансово нашу политическую стабильность, режим существовать не может.

-- А Запад не может стать таким легитиматором?

-- Нет. Запад -- может и циничное понятие, но имеющее определённые принципы. И они в основном заключаются в наличии определённых стандартов демократии. Беларусь под стандарты европейской демократии не подходит.

Можно кричать про двойные стандарты, про то, что к Туркмении и Азербайджану Запад относится по-иному. Да. Но если вы находитесь в Европе, -- будьте добры соответствовать.

-- Когда вы начали отвечать про то, что «для Александра Григорьевича впервые за много лет лучше не баллотироваться в президенты», я вас дослушал до конца, но очень хотелось перебить вопросом – разве реальность не показывает, что Лукашенко, скорее всего, уже принял решение баллотироваться на этих выборах?

-- Даже вы говорите – «скорее всего». Я могу сказать на 80 процентов, что 4 месяца назад, когда я писал, что он может не баллотироваться – решение не было принято. Сейчас, очевидно, что он всё ближе к принятию этого решения. Но он должен и осмыслить последствия этого шага.

-- А не кажется ли вам, что нынешняя политическая система, построенная самим нынешним президентом, не оставляет Александру Лукашенко иных шансов?

-- А вы можете назвать хоть что-нибудь, что может помешать ему уйти?

-- Хотя бы неопределённость того, как будет относиться к первому президенту второй президент Беларуси…

-- Ни в одной стране мира никто не тронет пальцем самого популярного политика. Если Лукашенко уйдёт без стрельбы, то ещё года три будет оставаться самым популярным политиком – тем более на фоне кризиса.

Задумайтесь, Лукашенко построил систему, которая кормила толпу людей. Не класс, не избирателей, а толпу, которая стояла и ждала подачки… И эти люди – учителя, врачи, инженеры, мастера, бригадиры колхозов – собственными руками построили этот режим.

«Тогда казалось главным одно – только не Кебич»

-- Раз уж вы сами вспомнили про первые президентские выборы… очевидно, что наша беседа не может обойтись без вопросов о 1994 годе. Как часто за это время вам вспоминают ваше участие в команде Лукашенко и как вы научились на это реагировать?

-- В 1996-м году, когда было противостояние президента с Верховным Советом, я написал статью в «Народнай воле». Я считал, что принципиально важно успеть сказать это до референдума. Я тогда был одним из организаторов Конгресса в защиту Конституции против диктатуры, и полагал, что могу быть членом оргкомитета только при условии, что публично признаю свою ошибку. И я публично её признал. Газету раздавали делегатам Конгресса, и когда я вышел на трибуну, меня даже не освистали.

Однако и после этого мне продолжали в самой резкой форме задавать вопросы, набрасываться на меня. Я реагировал очень резко, пока однажды Геннадий Николаевич Буравкин, которого я очень люблю как поэта и уважаю как человека, сказал: «Прекрати оправдываться. Ты единственный, кто был там, и признал свою ошибку. На это не осмелились ни Гончар, ни Лебедько, никто другой. Каждому не объяснишь. Поэтому прекрати кланяться».

И я прекратил.

-- Какие мотивы были у вас прийти в команду Лукашенко? Неужели тогда вы не видели, каким может стать этот политик на должности президента? Неужели сразу не ясно было, что он захочет себе всё больше власти? Что вы действительно тогда могли не разглядеть, а что просто постарались не заметить?

-- Тогда казалось главным одно – только не Кебич. Меня погубило гуманитарное образование. Оно ведь в СССР было постнародническое. Мы привыкли, что народ всегда прав, и голос народа – это истина в последней инстанции.

И мне, и, как я знаю, некоторым другим, казалось, что Лукашенко – это такой белорусский Валенса. Вспомните статью Анатолия Майсени по этому поводу.

Мы не поняли одного – что президентом Польши стал не электрик с Гданьской верфи, а лауреат Нобелевской премии мира, который вёл себя по-другому, потому что у него был другой статус. Ему не нужно было никому ничего доказывать, он был человеком, который мог позволить себе принять ответственность за реформы в стране.

А у нас не было политика, имевшего опыт… хорошее белорусское слово -- «самаахвярнай» борьбы. Лукашенко же ничем не рисковал, у него не было иного политического опыта, кроме опыта демагогии.

Нужно уметь признавать свои ошибки. К сожалению, и я, и многие другие из первого окружения Лукашенко не увидели в нём обычного демагога.

Но точно также многие другие не увидели в нём другое – появился ещё и государственник. Белорусская мужицкая хватка – «чужое не возьму, своё не отдам» -- это то, что фактически сберегло белорусскую государственность. Не уверен, что это было бы при Кебиче – почитайте его мемуары.

«Первая команда Лукашенко его не боялась»

-- А что стало первым звоночком, что вас впервые насторожило в поведении президента Лукашенко?

-- Первое, что меня насторожило – его приезд после победы, после второго тура. Когда он собрал команду и сказал – «а теперь просите, кто чего хочет». Демократические лидеры так не говорят.

-- Предыдущим героем моей рубрики был Станислав Антонович Богданкевич, который рассказывал, что в первый год Александр Лукашенко ещё слушал иные мнения. Когда это закончилось?

-- Это было уже после моей отставки, которая произошла в январе 1995 года. При мне он всегда выслушивал, даже неприятные вещи. Иногда говорил – «делай так», даже когда было видно, что он не согласен.

Я думаю, эта эпоха закончилась после публичного разноса осенью 1994 года. Помните, когда Лукашенко приехал из отпуска и потребовал вернуть цены назад.

Тогда выступил премьер Михаил Чигирь, который заявил, что после этого всё правительство должно пойти в отставку. Резко выступил Богданкевич, руководитель Администрации Леонид Синицын отказался фактически сделать доклад. Были критические выступления Мясниковича, Гончара, министра финансов Дика. Вы можете себе представить, чтобы сейчас кто-нибудь возражал?

Вопрос диктатуры – это не вопрос поведения только первого лица, это вопрос поведения государственного аппарата, вопрос самоуважения чиновников. Чиновник должен понимать, что на нём лежит ответственность большая, чем потеря рабочего места.

Первая команда Лукашенко его не боялась. Его уважали, он был лидером.

Катастрофой для Лукашенко и белорусской демократии стал референдум 1995 года. Было очень страшно и больно и стыдно, что депутатов Верховного Совета в здании парламента бьют дубинками. Но то, что Прокуратура позволила оставить это безнаказанным – это государственное преступление, которое не должно иметь срока давности. После этого власть стала безнаказанной, после этого стало возможно всё.

-- Насколько предопределённым было избрание президента Лукашенко? Разбирая события 1994 года, не раз приходится задумываться, а были ли тогда другие реальные варианты?

-- Всё зависело от того, насколько народ чувствовал себя уютно в новой жизни. Белорусы чувствовали себя очень неуютно, и хотели вернуться к старому.

Я в 1994 году рисовал карандашиком схему, из чего складывался лукашенковский электорат. Ведь у Лукашенко не было собственного электората, и он отбирал кусочек от каждого. От тех, кто почему-либо отказывался от своей доли ответственности.

И люмпен был в электорате каждого кандидата, и было видно, как он отплывает от них. Наименее люмпенизированным был электорат Шушкевича, наиболее – Кебича. Как ни странно, люмпена было много у Позняка.

Единственный политик, чей электорат не доставался Лукашенко ни при какой погоде – это Геннадий Карпенко. Если бы Карпенко стал кандидатом в президенты, он бы фактически перечеркнул Кебича и внёс суматоху в ряды демократов. Он единственный, кто в случае выхода во второй раунд с Лукашенко консолидировал бы вокруг себя не-люмпенов.

«На месте белорусской оппозиции я бы не издевался по поводу ребёнка рядом с папой»

-- Давайте вернёмся к тому, с чего начинали, с вариантов возможности смены власти в Беларуси. А какой сценарий перехода власти вам представляется наиболее возможным? Как он будет выбирать себе преемника, из какой группы?

-- Если он просто уйдёт – это самый лучший вариант. Потому что когда ты оставляешь преемника, то ты становишься его заложником. Как Ельцин стал заложником Путина, а Путин – Медведева.

Кстати, если вспомнить, то Лукашенко всегда искренне говорит о том, что будет. Он сказал когда-то, что если захочет уйти, то не будет оставлять никакого преемника. «Я просто уйду, и не трогайте вы меня».

И когда его запугивают и говорят, что вот «после того» мы с ним разберёмся, то он может сказать – «ребята, я кормил вас 15 лет». И «ребята» выйдут, потому что будут помнить, что при нём некоторое время жилось хорошо и спокойно. Этого не было у Ельцина, так как у него как раз было время перемен.

-- Кризис уже идёт. Даже этот год может ему сильно подпортить экономичное наследство.

-- Может. Поэтому я и говорю, что лучше уходить самому. Тем более, что у него впервые за многие годы появился новый смысл жизни – сын.

И на месте белорусской оппозиции я бы не издевался по поводу ребёнка рядом с папой, а радовался бы, что Коля есть. Только на то, что его папа думает о будущем, нам с вами и стоит надеяться – что он уйдёт мирно, сам и без стрельбы.

-- Когда вы так говорите – вы кого уговариваете? Себя или его?

-- Я всегда говорю то, что я думаю.

-- То есть это не мессидж президенту? Мол, вот какой для тебя самый лучший вариант…

-- Нет, он умный человек, он не позволял никогда собой манипулировать. И не надо выдавать это за попытки манипуляции. Это означало бы не уважать его как политика. Надо быть идиотом, чтобы не уважать политика, который держит власть в твоей стране столько лет.

Лукашенко самый технологичный политик в Беларуси. И то, что он умеет считать и просчитывать варианты – это совершенно очевидно. Он сам примет решение, но отвечать за него тоже будет он сам.

Одно могу сказать – раньше, до рождения Коли, ему было все равно, как его вынесут из резиденции: на штыках, вперёд ногами, или по своей воли. А сейчас он думает о последствиях.