«Лукашенко иногда даже проявлял отчаяние»

Бывший премьер-министр Михаил Чигирь рассказал, почему принял участие в альтернативных президентских выборах, что может сделать Россия с нашей страной, и чем закончится нынешняя экономическая политика белорусских властей.

Лукашенко в 1995-м проявлял отчаяние, сомнение, говорил: «Зачем нам была эта власть?»

– Почему Лукашенко после победы именно вас пригласил стать премьер-министром Беларуси? Напомню, что в 1991—1994 годах вы были председателем правления акционерного коммерческого Белагропромбанка. Вы не были известным публичным политиком, вы не были в предвыборной команде Лукашенко. Почему именно вы?

– Во-первых, хочу возразить по-поводу расхожего утверждения, что я «не был известным публичным политиком». Я вышел из системы государственного банка. Работал в областной и республиканской структурах ЦК партии. Меня знали многие руководители промышленных предприятий и практически все руководители агропромышленного комплекса.

Знали меня в Совмине и Верховном Совете. В Верховном Совете, депутатом которого был А.Лукашенко, меня неоднократно слушали на комиссиях и сессиях.

Во-вторых, с Лукашенко мне приходилось общаться лично. Совхоз, директором которого он был, обслуживался в подчиненном мне банке. Однажды Лукашенко обратился ко мне с жалобой на отделение Шкловского отделения и просил помочь разрешить вопрос, который ему застопорили там.

– Что это был за вопрос?

– Лукашенко почему-то решил перевести свой совхоз на обслуживание в другой банк, но в районе ему категорически отказывались выдать документы. Мне пришлось позвонить в Шкловское отделение и потребовать, чтобы отделение выполнило просьбу клиента.

Однако, думаю, выбрал меня А.Лукашенко прежде всего потому, что считал сторонником административного развития государства. Четыре года я работал в экономическом отделе ЦК КПБ. Знал, как должна работать административная экономика. Когда я уже был премьером, Лукашенко мне порой задавал вопрос — «а как бы сделали в ЦК?»

Когда он меня пригласил стать премьером, я поначалу не соглашался. У меня был прекрасный банк, я хотел его дальше развивать, зарплата там гораздо больше, чем у премьер-министра. Поэтому Лукашенко начал меня психологически поддавливать: мол, «вот вы, банкиры, хорошо устроились, а если надо на Родину поработать, то вы сразу в сторону».

В конце концов, согласился, однако договорились — я не вмешиваюсь в политику, а он даст мне свободу действий в экономике. И первоначально так и было, но очень скоро про мою свободу в сфере экономики Лукашенко стал забывать.

– Как только вы были назначены, сразу появились разговоры: потому что Белагропромбанк материально помогал Лукашенко во время избирательной кампании.

– Да ну, о чем вы говорите? Это была по сути дела государственная структура, чем она может помочь на выборах? Это может или частный банк, или тот банк, где делают что-то левое.

Работу Белагропромбанка в 1999—2001 годах проверила группа из 24 следственных и оперативных работников. Это не считая экспертов и специалистов, привлекаемых в ходе следствия. Опрошены сотни работников банка и клиентов. Каждый документ за моей подписью анализировался. И что нашли? По мнению представителей сегодняшнего государства, работая в банке, я относился к работе халатно, поскольку запланировал строительство банка солиднее и амбициознее, чем заслуживают работники агропромышленного комплекса, колхозники.

Возвращаясь к президентской кампании Лукашенко, напомню: подписи тогда собирались свободно, подписывались все без страха, на рабочих местах… Другие были порядки и времена.

– На каком этапе Лукашенко перестал слушать других людей? В первой команде президента были люди, которые могли высказать ему несогласие — вы, председатель Нацбанка Станислав Богданкевич, генпрокурор Василий Капитан, вице-премьер Виктор Гончар. Когда Лукашенко решил, что никто ему не указ?

– Постепенно, начиная с конца 1995 года. Пока он был мало знаком с работой государственного организма, не знал, как это все делается, то он слушал других. Я часто беседовал с ним допоздна. Надо сказать, он очень быстро все схватывал и очень хорошо запоминал. Если ты ему во время беседы что-то рассказал, то он это уже не забывал.

В первые месяцы Лукашенко иногда даже проявлял отчаяние, сомнение, говорил: «Зачем нам была эта власть? У нас ничего не получается, все плохо». Поэтому то, что сегодня с ним происходит, я даже сопоставить не могу, я вижу перед собой совершенно другого человека, настолько он изменился.

– Почему этот человек настолько изменился, что пошел в 1996 году на референдум, который давал ему почти неограниченную власть? Кто-то ему подсказал из команды или из-за пределов Беларуси?

– Думаю, это его личное решение. Когда я уже собирался уходить, Лукашенко мне доказывал: «Я выиграю референдум». Говорю: «так я не сомневаюсь в этом». А он мне: «Чего тогда уходишь?»

Мы с ним разные: он власть любит безгранично и чрезмерно. Полагаю, ему трудно было понять, как это можно — добровольно уходить от власти.

– Ваше решение тогда подать в отставку перед референдумом — это было только выражением ваших личных взглядов или вы хотели таким образом повлиять на события?

– Ушел, потому что не хотел быть участником строительства Беларуси в том виде, в каком ее стали лепить. Никаких политических планов тогда у меня не было.

«В 1999 году Шарецкий убеждал меня, что все договорено в Москве, согласовано в западных посольствах»

– Вы действительно ушли из политики, работали в фирме в Москве. Но потом вернулись — и в Беларусь, и в политику. Напомню, это были альтернативные президентские выборы в мае 1999 года, назначенные Верховным Советом. Вас арестовали в конце марта. Не считаете ли, что вас попросту «спалили» на тех выборах?

– Наверно, действительно можно употребить это слово. Я работал в Москве, приезжал сюда на выходные, общался с политиками, и из их слов делал выводы о происходящих в Беларуси процессах. Чаще это были Семен Шарецкий и Виктор Гончар. Шарецкий убеждал меня, что выборы одобрены Москвой, Борисом Ельциным, согласованы с западными посольствами.

Я поверил. А когда кампания началась, увидел, что все совсем не так, как рисовали Гончар и Шарецкий. Можно сказать, они меня ввели в заблуждение насчет ситуации.

– А если бы не дезинформировали, вы бы участвовали в этой кампании 1999-го?

– Вряд ли. У меня была шикарная работа, мне платили очень хорошие деньги, я ездил по Европе… Вряд ли.

– То есть для вас, насколько я понял, в отличие от Лукашенко, власть не является самоцелью?

– Многие люди, которые стремятся к власти, не вполне понимают, что это такое. Взять Лукашенко. Нормальный человек за эти 16 лет уже как минимум устал бы или вообще не выдержал.

Что это такое — работать наверху? Во-первых, ты вынужден переваривать тонны негативной информации. Я сидел на работе с 8 утра до 8 вечера и не мог спать без снотворного. Я ушел, и сразу сон восстановился.

Это очень тяжелый труд. Вроде бы есть заместители, помощники. Но если ты будешь передоверять, перепоручать, то власть начнет уходить из-под ног, и ты будешь терять рычаги управления.

Что бы ни говорили про Лукашенко, но он работает. Когда я был премьером, звонил среди ночи: «Михаил Николаевич, сижу над бумагами, не понимаю». Раз позвонил, второй, и я ему говорю: «Александр Григорьевич, я ночью обычно сплю, давайте я вам утром объясню». Работает он более чем предостаточно.

«Мне сказали: «упадите на колени»

– В марте 99-го во время этой кампании альтернативных президентских выборов вас арестовали. Когда попадают за решетку белорусские оппозиционеры или бизнесмены, то, возможно, многие из них морально к этому готовы. А что чувствовал, оказавшись в тюрьме, бывший премьер-министр?

– Я тоже не исключал такого варианта событий. Меня за несколько дней предупредили об аресте, сказали, что такое решение принято — надо уезжать. Но я ответил, что никаких преступлений не совершал и убегать не собираюсь.

Наивно верил в правосудие. Теперь на себе и своей семье узнал, какая создана система, способная сделать с человеком все, что пожелает. Лукашенко может даже сценарий не разрабатывать, только намекнуть, что кого-то следует убрать с его пути как политического оппонента.

– Вы один из немногих белорусских заключенных, кто отказался от амнистии в ответ на просьбу о покаянии.

– Мне предлагали — «упадите на колени». Не согласился, поскольку для меня это равносильно признанию вины перед народом… Уверен, за моральные и физические страдания моей семьи ответят все виновные, придет день и час.

– А чем вы сейчас занимаетесь?

– Я пенсионер. Получаю пенсию, из которой с меня удерживают по решению суда 20 процентов. На мне по судебному решению висит долг в миллион долларов, на сына повесили 600 тысяч долларов.

Часть моего имущества под арестом до настоящего времени. Другая часть отобрана и находится неизвестно где. Похищены те личные предметы, которые вывезены из моей квартиры.

Пропали, кстати, и те запчасти, которые демонстрировало БТ в своих репортажах против моего сына. Их не показали в судебном процессе и отказываются пояснить, где девались они после этих репортажей. Вопрос, где они, задаем на разных уровнях. Два года назад задали его и сегодняшнему генпрокурору. Пока молчит.

«Россия легко может вызвать экономический коллапс в Беларуси»

– Как вы относитесь к сегодняшним политическим событиям, особенно к изменениям в отношениях с Россией?

– Россия Беларуси все время оказывала колоссальную поддержку. А сейчас из нее делают какого-то врага. Лукашенко в свое время правильно сказал: «Я буду президентом до тех пор, пока меня поддерживает Россия».

Из-за того, что сегодня происходит, думаю, у Лукашенко возникнут очень большие проблемы. Если Россия перекроет границу и с нами начнет торговать как со всеми остальными по нефти и газу, то через полгода тут будет экономический коллапс. Не удержится у власти ни Александр Григорьевич, ни любой другой, пришедший к власти на выборах — пока не восстановит нормальные доброжелательные отношения с Россией.

Мы за эти годы допустили массу экономических ошибок. Мы выгнали «Форд», не дозволили сборку «Шкоды». К сегодняшнему дню в соответствии с подписанными соглашениями «Форд» должен был уже собирать автомобили со стопроцентной комплектацией в Беларуси. А мы укрепляли армию, милицию, спецслужбы — но они же деньги не зарабатывают!

– Сейчас власть решает свои экономические проблемы в основном тем, что берет кредиты за рубежом, размещает свои государственные облигации и так далее. Как долго это может продолжаться?

– Очень недолго. Действительно, наш нынешний внешний долг пока некритичен. Но если бы он образовывался на основе того, что мы создавали какие-то мощности, производства. Нет же, эти деньги просто проедаются, идут на поддержание курса, не инвестируются в производство. Если сегодня уже денег не хватает, то откуда завтра они возьмутся, чтобы жить и еще отдавать долги?

Такое впечатление, что все боятся брать на себя ответственность, никто ничем не управляет. У нас колоссальное отрицательное торговое сальдо, а мы продолжаем кушать чеснок китайский, груши китайские, морковку голландскую, стройматериалы на рынке все польские. Они что, не понимают, что их детям и внукам придется отдавать эти долги?