Лев Дуров: «Я решил, что убью жену…»

Народный артист Лев Дуров рассказал, при каких обстоятельствах одолжил 5 рублей Никите Хрущеву, зачем хранил на чердаке склад оружия и как вошел в историю футбола.

Давным-давно, будучи еще студентом Школы-студии МХАТа и занимаясь сценической речью, Лев Дуров придумал трогательную скороговорку: «Кабы мне бы да красы, кабы мне бы да усы, кабы мне бы рост да пыл, я б герой-любовник был». Впрочем, сетовал он на судьбу-злодейку напрасно: герой-любовник — едва ли не единственное амплуа, с которым у него не сложилось. Кого только не сыграл Лев Константинович за 55 лет в актерской профессии — от пса Шарика в мультике «Трое из Простоквашино» до Господа Бога в картине Варфоломеева «Святой и грешный».

Талант не пропьешь, гены не обманешь... Он и сегодня, когда 80 не за горами, остается хулиганом, авантюристом, любителем острых ощущений и редким трудоголиком. Деда, как прозвали его в Театре на Малой Бронной, невозможно представить в пижаме пенсионера со стаканом кефира в руках — только сжимающим шпагу, снайперскую винтовку или самурайский меч (из личной коллекции).

Оправдывая свое имя, Лев Константинович никогда не прибегал к помощи каскадеров: дескать, почему кто-то должен рисковать жизнью, исполняя трюки вместо него? За все он брался легко и без колебаний, поскольку в душе был уверен: сможет. Театральные подмостки и съемочную площадку Дуров до сих пор воспринимает, как ринг, где побеждает тот, кто засадит в челюсть, то есть точнее попадет в роль. «Обычно, — без ложной скромности признается он, — попадал я».

Лет 10 назад жизнь отправила его в глубокий нокаут: во время съемок фильма «Не послать ли нам гонца?» случился тяжелый инсульт. Некоторые его коллеги, пропустив такой хук в голову, уже не могли подняться, а Дуров, держась за прилаженную зятем жердочку, на следующий день попытался встать на ноги.

«Я просто заставлял себя не трусить, — вспоминал он, — или умру, или выкарабкаюсь». Ему пришлось заново учиться ходить, говорить, но уже на 10-й день, сбежав из больницы, Лев Константинович доснялся в фильме (даром что еще слабо ориентировался в пространстве). Впрочем, об этом он говорить не любит — как и о двух операциях на сердце да о вживленном кардиостимуляторе.

Он любит повторять, что пережил семь императоров, и надеется, что эта цифра далеко не последняя. Дуров еще порадует нас новыми ролями, дурачествами и, конечно же, байками — не зря же Валентин Гафт посвятил ему эти строки:

Артист, рассказчик, режиссер —
Как в нем талант неровно дышит!
Он стал писать с недавних пор —
Наврет, поверит и запишет.

«У МЕНЯ, ЧТОБЫ ВЫ ЗНАЛИ, РОСТ ПОБЕДИТЕЛЯ»

— Лев Константинович, обычно люди маленького роста комплексуют из-за того, что не вымахали до потолка...

— Ой-ой-ой!

— Такого у вас никогда не было?

— Фиг вам! (Смеется). Во-первых, у меня, чтобы вы знали, рост победителя — Геракл, по-вашему, великаном был?

— Да, нет, небольшого росточка...

— Моего, если быть точным. По древнегреческим канонам, — их, по-моему, скульпторы Фидий и Поликлет ввели — голова должна шесть или семь раз укладываться в длину тела.

Правда, когда я в Школу-студию МХАТа поступал, возникло минутное замешательство — мне рассказала об этом девочка-абитуриентка, ночевавшая в комнатке, где потом мы обычно переодевались на танец. За ее стенкой была педчасть, и она отчетливо слышала обсуждение, так вот, когда встал вопрос обо мне, кто-то возразил: он, дескать, маленького роста.

На мое счастье, Грибков, артист, педагог, лауреат Сталинской премии, вскочил вдруг и закричал: «А я какого роста?! А Топорков?! А Грибов?! Давайте и нас выгоняйте из МХАТа — что к парню-то привязались?». Меня взяли...

— Незабвенный Юрий Богатиков по этому поводу отшучивался: «Я, хоть и маленький, весь в корень пошел»...

— Ну да, и поэтому я никогда не комплексовал. Жена у меня украинка — высокая, и хотя сейчас уже, так сказать, немножечко ретро, была очень красивая. Когда она перевелась к нам в Школу-студию из Киевского театрального института Карпенко-Карого, я раз за разом выигрывал соревнование со многими студентами, которые к ней так и липли.

«КАК ТОЛЬКО НАТАША ДУРОВА ВЫХОДИЛА К ТРИБУНЕ, ЛУЖКОВ СКУКОЖИВАЛСЯ. «ЗВЕРУШКИ КУШАТЬ ХОТЯТ, -ГРОХОТАЛА ОНА, — ТИГРИКОВ Я НА ПЛОЩАДЬ ВЫПУЩУ»

— Многие Дуровы принадлежат к легендарной цирковой династии — у вас никогда не было искушения стать артистом цирка?

— Нет, знаете ли, а вообще, в нашей семье сложилась странная ситуация. Владимир и Анатолий были родными братьями, но не дружили...

— ...бывает...

— ...точнее, страшно друг другу завидовали, и один на случай личной встречи держал при себе борца Ивана Поддубного, а другой — Заикина, тоже борца. Каждый из них приписывал себе наиболее удачные репризы брата и так далее, и мы, их дети и внуки, как-то тоже особенно дружны между собой не были.

Поди ж ты, случилось так, что когда мне очередную цацку вручали (а нет, звание присваивали), какая-то большая, я так понял на слух, женщина в шляпке, в каком-то невероятном платье неожиданно заорала: «Левочка, у нашей династии сегодня такой день!». Она бросилась на меня, схватила, и когда повеяло смесью дорогих духов и запаха зверья, я понял — это Наталья Дурова.

С того момента и до последних ее дней мы очень дружили: она замечательная была, удивительная, одна из последних не интеллигенток даже, а аристократок. Всегда роскошная, чуть-чуть властная, и Юрий Михайлович Лужков, например, мэр Москвы, очень ее боялся.

Он культуру не забывает: строит для театров и выставок новые здания, реставрирует старые, а еще ежегодно собирает так называемую творческую интеллигенцию, и на каждой такой встрече Наталья обязательно выступала. Как только выходила к трибуне, Юрий Михайлович скукоживался, кепка у него становилась масенькой-масенькой...

Она грохотала: «Юрий Михайлович, зверушки кушать хотят, и тигриков я, пожалуй, на площадь выпущу — вы ведь знаете, что не шучу. Мои полосатенькие найдут, кого съесть, а в окрестностях, между прочим, ваши думщики часто прогуливаются». Он: «Наташа, все, — сегодня же вам для зверей привезут корм».

— Все знают печально известную тюрьму «Лефортово», но многие не в курсе, что так называется и район Москвы...

— ...исторический...

— ...где прошли ваше детство и юность. Говорят, вы были отпетой шпаной — это, правда, легенда?

— Шпана, жулики и бандиты — понятия совершенно разные. В Москве было четыре криминальных района: Марьина Роща, Измайлово, Сокольники и наше Лефортово, и в основном жизнь клубилась у нас вокруг голубятни — именно там собирались все слои местного общества.

— ...и много хлопот, небось, доставляли родителям и учителям?

— Каюсь: бедокурил, плохо учился, и меня изо всех школ выгоняли (хотя и по разным причинам). В одной, кажется, 342-й, я пробыл ровно один урок и перемену — хватило.

Когда только туда пришел, меня предупредили: «Дуров, смотри, не попадайся директору — она двухметрового роста, с усами, поэтому зовут ее Таракан. Жуткая тетя, строгая и, чуть что, исключит». Ну ладно, а, как вы знаете, когда попадаешь в новую школу, обычно тебя проверяют...

— ...на вшивость...

— Ну да, и вот, пробегая мимо, кто-то плечом меня — бух. Пришлось тоже его зацепить: он — шмяк. Встал и на меня с кулаками, я дал сдачи: в общем, пошло-поехало!

Целый класс на меня накинулся, а я, надо признаться, умел за себя постоять: спиной встал сразу к стенке и давай молотить кулаками. С толпой ведь драться очень удобно — важно только самообладания не терять. Смотришь: та-а-ак, сейчас тебя будет бить этот, а пока размахнется, ты его уже убираешь: об стенку бабах! — и соперника нет. Конечно, губа висит, ухо оторвано, но все нормально — их же вон целый класс.

Вдруг слышу крик: «Таракан! Таракан!». Все врассыпную, и появляется тетя — почему-то в белом халате, как Эльза Кох, и с усами, как у Буденного (ну, может, чуток поменьше). Вынула вот такенный ключ — даже не знаю, где она его взяла! — и стала бить им меня по лбу, приговаривая: «В нашей школе драться нельзя».

Чувствую: шишка на лбу набухает, а сам совсем о другом думаю. «Где там, — прикидываю, — сзади меня на табуретке бочонок стоит с фикусом?», и только она устала, сказал: «Подожди». Подставку из-под фикуса — хвать, к директрисе придвинул, ключ у нее выдернул, на табуретку забрался и... «Дура здоровая, — закричал, — бить человека по голове нельзя! Будешь знать, как детей обижать!» — и по лбу ее тем же ключом — хрясь!

У нее тоже шишка стала расти, а я продолжаю: хлоп, хлоп! — понимая, что в этих стенах не задержусь. Лишь уморившись, оружие свое в окно выбросил, и такая была у меня, как говорят сейчас, энергетика, что ключ этот пробил насквозь два стекла — как пуля! — и улетел на улицу, а я спокойно поставил фикус на место и пошел домой.

— Веселым вы пацаном были!

— Родителям объявил: «Я в этой школе уже не учусь — пойду в следующую».

«НУ КТО ИЗ БОЛЬШИХ АКТЕРОВ МОЖЕТ ПОХВАСТАТЬСЯ, ЧТО ИГРАЛ МОЛОДОГО ОГУРЦА?»

— «Моей первой ролью, — признались когда-то вы, — был зад лошади». Пошутили?

— Нет, это же Конек-Горбунок. В афише к спектаклю, правда, не уточняли, кто голову изображает, а кто круп, — указывали только, что играют два человека. В Центральном детском театре, где начиналась моя актерская биография, все обязаны были через это пройти — такая вот дедовщина!

Этот театр в то время в Москве гремел: уникальная труппа, потрясающая режиссура, замечательные художники... У меня фотография сохранилась (по-моему, она есть в книжке, которую вам подарю), так вот, на ней гости одного из премьерных спектаклей — Утесов, Михалков-старший, Марецкая, Бабочкин. На других не менее известные лица присутствовали, театр был очень знаменитый, но, помимо человеческих ролей, там имелся и растительный репертуар.

— Нечеловеческий...

— Скажем так, хотя я, например, этим горжусь. Ну кто из больших актеров может похвастаться, что играл Молодого Огурца? Не какого-то задрипанного, пожелтевшего — в самом соку, и у меня есть афиша, где указано: Молодой Огурец — Лев Дуров. Красиво же, правда?

— Вечно Молодой Огурец!

— Нет-нет (смеется), было написано просто «молодой», а какой Репейник из меня получился! Вот придумали почему-то, что он с башкой красной ходит, а мне хотелось что-нибудь эдакое, эротическое вставить. У Репья же жена Петуния была, и в конце спектакля у них рождался репьеночек, так на сцену я выходил с куклой, которой красную башку сам наклеил.

Кого только не играл: пуделя Артемона, Козла из сказки (еще и пел: «Как у бабушки козел, у Варварушки седой»), Говорящую тучку в спектакле «Цветик-семицветик»...

«КАК ТОЛЬКО В ДОМЕ НАЧИНАЮТ ПРОИЗНОСИТЬ СЛОВО «ДЕНЬГИ» – КОНЕЦ!»

— Более 50 лет вы живете с одной женой — для актерского мира безумная редкость. Полувековые брачные узы вам, простите, не надоели?

— Да нет. Недавно Майя Михайловна Плисецкая со Щедриным тоже 50-летие совместной жизни отпраздновали — даже такие звезды подолгу вместе.

— Вас не тянуло сменить декорации, обстановку?

— Как-то руки до этого не доходили, и потом, все было в порядке. Понимаете, существуют ведь камни преткновения — те, об которые семьи разбиваются, и приблизительно я их знаю. Другое дело — любовь: она, конечно, с первого дня до последнего быть неизменной не может.

— Со временем в нечто другое перерастает?

— Немножко не так. Первая любовь — это страсть, сумасшествие, когда ты готов на все и преград для тебя не существует: ради того, чтобы добиться руки любимой, можешь весь мир разнести. Потом вы женитесь, и постепенно страсть — это закономерно! — исчезает и начинается собеседование. Вот если вам интересно друг с другом беседовать, жизнь продолжается, а если нет — бегите...

— ...быстрее!

— И еще: как только в доме начинают произносить слово «деньги» — конец! Вот Ира моя никогда не интересовалась, сколько и где я зарабатываю. Ни-ког-да!

— Как это вам удалось?

— Она знала, что деньги лежат в верхнем ящике, а есть они, нет их... Жена ни разу не упрекнула меня: «Лева, у нас ни копейки не осталось», — молчала. Ждала, что сам в семейную казну загляну и буду выкручиваться, решать: то ли занять у кого-то, то ли еще больше работать.

— Супругу, судя по всему, вы в ежовых рукавицах держали?

— Да нет, они все у меня такие: и Катька, дочка, и внучка (тоже Катька!) — совершенно не из нынешнего времени... Вы не увидите у них ни серег, ни косметики на лице, ни духов — они от этого удовольствия не получают.

— Лев Константинович, вы ревнивы?

— О да. Когда говорят, как в свое время Пушкин: «Отелло не ревнив, а наивен», это чушь, Александр Сергеевич ошибся. При чем тут наивность? (бьет себя по ушам, скорчив рожу). Он был ослеплен, Отелло-то, и кто бравирует: «Я не ревнив», или врет, или тупой. Ну нельзя без этого: мужчина не в силах не ревновать женщину.

— Вы тоже жену ревновали?

— Конечно — а как же?

— И сцены устраивали?

— Нет, только не это, хотя... Расскажу вам ужасный случай. У меня были друзья — братья Воронины, известные акробаты — они часто ездили за границу и иной раз делали нам какие-нибудь подарки (в то время же в магазинах вообще ничего нельзя было купить, чтобы на себя напялить). Однажды они привезли Ире невероятное розовое пальто — какое-то курчавенькое букле с плетеными фарфоровыми пуговицами.

Это было нечто сногсшибательное — второго такого в Москве не найдешь, и вот однажды еду я домой на троллейбусе и вижу наше розовое пальто — это Ирина стоит на Гоголевском бульваре в объятиях какого-то человека.

— Страшное дело!

— Пока ехал домой, все передумал... Знаете, когда слышу, что кто-то убил любовника, я не понимаю, за что его-то? Мужчина влюбился, завоевал... Ты убивай жену, которая предала, и вот я придумал, что с ней сделаю. Твердо решил: убью сразу, зарежу! Да-да-да!

Звоню в дверь — открывает. Видит, что меня всего трясет, и спрашивает: «Что ты такой бледный?».

Я сел, к стеночке прислонился и выдохнул: «Ирочка, прости, я дурак. Только что видел, как в сквере ты целовалась с мужчиной». Она пальцем у виска покрутила: «Идиот!».

Потом-то мы посмеялись над этим... Просто у кого-то похожее пальто оказалось, но пока я доехал, у меня в башке и в сердце такое творилось — не передать. Я и Отелло вспомнил, и всех обманутых мужей...

«КОГДА НАЧИНАЕТСЯ ПРОПАГАНДА ОДНОПОЛОЙ ЛЮБВИ, Я ЗВЕРЕЮ»

— Ну еще бы, вас окружали записные донжуаны и сердцееды, вы были свидетелем многих театральных романов... Коллеги, кстати, не рассказывали вам о своих победах?

— Ой, это жуть! Помню, когда с Ростиславом Яновичем Пляттом мы в «Семнадцати мгновениях весны» снимались, жили в одном номере. Однажды просыпаюсь и говорю себе: «Та-а-ак, тихо, не кряхти!», чтобы соседа не разбудить. Открываю глаза, а он стоит у окна в длинной белой рубахе до пят, смотрит в туман, а там легкие очертания костела — красотища!

Я покашлял, и Плятт, не оборачиваясь, произнес: «Левочка, вы проснулись? Знаете, стою вот и думаю: все-таки кое-что в жизни у меня так и не состоялось». — «Что вы, Ростислав Янович, — подскочил я, — все у вас состоялось!». — «Нет, я ни разу не был с женщиной на реву». — «На реву»? Это как?» — спрашиваю. «Ну, это часа три-четыре утра, когда коров выгоняют на пастбище — к этому времени я всегда выдыхался».

— Вот беда-то!

— Вижу: он говорит все на полном серьезе — вот это и есть аристократия.

— Как, если не секрет, вы относитесь к засилью на эстраде, на театральных подмостках, на телевидении — вообще, в культуре — гомосексуалистов?

— Меня, если честно, совершенно не интересует, кто и чем...

— ...в свободное от работы время...

— Да, занимается. Ради Бога: лесбиянка, голубой, синий в крапинку — ваше личное дело, но когда начинается пропаганда однополой любви, когда идет тотальное наступление на сознание и мне втолковывают, что это изумительно, что это чистота (а отсюда напрашивается вывод, что все остальное — грязь), я буквально зверею.

Чей череп лежит перед распятием? Адама. На него капает кровь Спасителя, значит, Иисус Христос как бы искупает вину Адама и Евы, их грехопадение собственными страданиями и благословляет на деторождение, так на каком основании, ребята, вы мне морочите голову и претендуете на какие-то высокие категории?

Нет ничего выше любви мужчины и женщины, потому что с нее все началось — с Адама и Евы, с Библии. Это мораль изначальная, поэтому не врите, а теперь главное. Однополая любовь не ведет к рождению, а значит, человечество идет к вырождению.

— Знаю, что вы коллекционер — собираете редкие, занятные вещицы и вроде одно время в вашей квартире был даже музей оружия...

— Ну, в детстве я вообще целый склад натырил — тогда это было запросто. Система была такая: на станцию «Москва-товарная» приходили эшелоны с трофейным вооружением, ты подбегал к часовому, отдавал пачку махорки, и тот уходил к паровозу.

Когда караульный возвращался, ты должен был исчезнуть, иначе он мог даже стрелять, и вот, как только он отворачивался, мы, пацаны (в одиночку же вагон не откроешь), двери настежь — джах! Шмайсер? Давай бери! Раз, на шею повесили. Разбитый истребитель немецкий? Это не нужно. Следующий вагон открываем. Парабеллум? Ну-ка его за пояс!

Я порядком оружия натаскал и на чердаке у нас заложил небольшой, с эту комнату, полукруг кирпичом. Когда пожарные инвентарь проверяли, они упирались в стенку и думали, что это конец, — ничего дальше нет, а я ставил стремянку, залезал...

Там все мое богатство хранилось: шмайсеры, снаряды с красными головками, заправленные, как патроны, в широкую металлическую ленту, даже пушка-пулемет с «Юнкерса-88», но кто-то стукнул, донес в милицию. Менты приехали и оп-па! — все забирать стали. Оказалось, что среди моих трофеев была даже мина-«лягушка» — ими, кстати, и в недавние войны пользовались. Знаете, что это такое?

— К стыду своему, нет...

— Она всякими болтами, шурупами, рубленой арматурной проволокой начинена. Когда кто-то идет, от малейшей детонации эта противопехотная выпрыгивающая осколочная мина выскакивает и взрывается, поражая всех на десятки метров. Ранения в результате чудовищные...

«ДОЛГО НЕ ДУМАЯ, Я РЕЗИНКУ ОТ ТРУСОВ ОТТЯГИВАЮ, И ОН ТУДА – ШПОК!»

— Вы, вообще, удивительный — за что ни беретесь, все у вас получается: и готовить любите и умеете, и любую мужскую работу по дому выполняете...

— ...все, что полагается!..

— ...и по дереву резчик, и мебель сделали сами, еще и в футбол с Николаем Николаевичем Озеровым играли...

— Он в нашей команде был капитаном, а я — цепким гаденышем. Помню, за команду «Красный факел» выступал Лобов — здоровенный, настоящий такой мужик. Он меня на дух не переносил, потому что сотворить я мог что угодно, и когда соперники перед матчем переодевались, слышу, за стенкой басовито спрашивает: «Седой играет?» (это моя кликуха, потому что волосы выгорали — у меня тогда еще большая была копна). Ему отвечают: «Играет». — «Убью! Завалю!».

С Лобовым случилась беда. В одном из моментов я был виноват, его проморгал, и он вышел с нашим голкипером один на один. Бегу за ним и думаю: «Ладно, пенальти. Забьют или нет — это еще вопрос, но надо сбивать». Прыгнул, чтобы за бедра его схватить, плюхнулся на газон и вдруг смотрю: а что это у меня в руках? Оказалось, трусы.

Голову поднял: впереди что-то розовое мелькает, а у него маечка закороченная — Лобов без плавок и бандажа играл! — и он в ней к воротам несется, даже не заметив, что из трусов вылетел. Судья свистнул, меня тут же с поля погнали — дисквалифицировали за хулиганство, а Коля Озеров пошел извиняться: это случайность, мол, то да се. В общем, отделался я легким испугом, а вот сопернику моему не позавидуешь — с тех пор, когда он выходил на поле, стадион орал: «Лобов, трусы держи!». Так бедняга и исчез, не играл больше...

И второй случай был — у меня даже где-то маленькая заметочка из «Советского спорта» валяется. У очередных наших противников тоже два нападающих были — мощные, таранного типа ребята, и они решили мне сделать «коробочку». Что это, знаете?

— Ну, конечно...

— Это когда два игрока сходятся — и третьего больше нет. И вот они прут, как танки, все ближе, ближе...

Озеров кричит мне: «Седой, аккуратней!», а что я могу? В это время навесной мяч пролетает между ними, ударяется об землю и летит на меня. Долго не думая, я резинку от трусов оттягиваю, и он туда — шпок!

Эти ребята замерли, а я между ними бегу, «беременный». Судья трусит рядом и не знает, свистеть или нет, — руками-то я мяч не трогал. Потом все-таки остановил игру: «Вынимай!». Я плечами пожал: «Сам вынимай». Так мы и пререкались, пока он его сам не вынул и не постановил: «Спорный!».

На следующий день звонит мне кто-то и ржет. «Что случилось?» — спрашиваю. «В «Советском спорте» заметка». Я ее помню дословно. «Вчера, такого-то числа, на стадионе «Локомотив» произошел курьезный случай. Игрок команды МХАТ — студент Школы-студии МХАТа Лев Дуров — неожиданно поймал мяч формой (написать «трусами» они сочли неприличным. — Л. Д.). Судья долго не мог принять решение и, наконец, объявил «спорный». Надо, очевидно, внести в футбольные правила пункт, запрещающий игру формой». Видится (смеется), в историю футбола я тоже вошел.

«Я ДОСТАЛ ИЗ КАРМАНА ПЯТЬ РУБЛЕЙ И ДАЛ ХРУЩЕВУ НА МОРОЖЕНОЕ»

— Лев Константинович, а вы человек богатый?

— В каком смысле?

— В финансовом, материальном...

— Дима (с укоризной), и вам не стыдно?

— Нет, и я объясню, почему этот вопрос задал. В свое время, знаю, вы самому Хрущеву деньги одалживали...

— На самом-то деле, не все в эту историю верят — многие сомневаются, а дело так было. На углу улицы Горького (ныне Тверской) было кафе-мороженое, куда мы, однако, ходили не за пломбиром и крем-брюле. Раньше там был коктейль-холл, но его по соображениям нравственности закрыли, и вот мы приносили бутылку, под столом разливали, выпивали, а на закуску заказывали мороженое.

Однажды, когда стояли на свежем воздухе в очереди, неожиданно подъезжает машина, и оттуда выходят Хрущев и Тито (притом без охраны, которая этот экспромт прозевала, — Никита Сергеевич любил, оказывается, от нее удирать). Подходит Хрущев к нам и спрашивает: «За чем очередь?». — «Это кафе-мороженое», — отвечаем. Он к Тито: «Я же тебе говорил, что не за хлебом. Видишь, они за мороженым стоят — пойдем-ка и мы по порции съедим». — «Ну, давай!».

Хотел он уже было войти и вдруг хлопнул себя по карманам: «Ой, у меня ж ни копейки! У кого же мне одолжить денег?». Тут как раз машина с охранниками подоспела, они вылетают, и один говорит: «Никита Сергеевич, возьмите!», но Хрущев: «Нет, у тебя не хочу. Твое дело охранять — вот и охраняй. Кто-нибудь даст?».

Я в карман лезу: «Вот пять рублей». — «А хватит?». — «Да, наверное». — «Ну ладно! — и к свите своей повернулся. — Запишите адрес, потом пришлете».

— Не прислали?

— Как бы не так. Тогда, кстати, меньше 10 рублей на почте не принимали...

— ...и вам отвалили целый червонец?

— Нет, пять целковых. Там не было написано: «От Хрущева» — просто почтовый перевод, так что это не моя фантазия: было на самом деле.

...Я несколько раз с Хрущевым встречался (ну, не так чтобы лично). Однажды, когда подземный переход в Москве открывали (после визита в Америку ему пришла в голову идея их рыть повсюду), мы тоже там находились. Стоим, и в это время подъезжает машина, вылезает Хрущев (я его как увидел, сразу узнал), а тут из толпы пьяненький мужичок выходит — пятится перед Никитой и приговаривает: «Ой-ой-ой, хинди руси, пхай, пхай!».

Хрущев взвился: «Я тебе сейчас дам «пхай!». Ах ты, говно собачье, пьянь такая, ну-ка вон отсюда!». Тут же подбежал охранник, мужика подальше запихнули, а наш лидер, пока шел к переходу, под нос все бубнил: «Говно собачье! Я тебе покажу «пхай, пхай!» — и ногой гневно стучал.

Слышу я — брякает что-то: Никита Сергеевич, оказывается, на обуви подковки носил. Помните, он же в ООН по трибуне ботинком стучал, так на этот счет есть легенда. Я даже хотел уточнить у Суходрева, его переводчика, все ли так было, но не получилось. Оказывается, устав ООН запрещает в главном здании этой организации стучать по чему-либо металлическими и стеклянными предметами. После инцидента с ботинком к Хрущеву якобы пришли и сказали: «Никита Сергеевич, за нарушение правил ООН вам штрафные санкции насчитали — 300 тысяч долларов», а он в ответ...

— ... «Ах ты, говно собачье», да?

— Нет: «Я не металлическим предметом стучал, а ботинком». Те возражают: «У вас на ботинках железные были подковки», а он им: «Вот эти?». Они закивали: «Да!». — «Так это ботиночные, не мои». Разулся, отшвырнул обувь в сторону и ушел в носках, а ботинки стырили — извините, украли...

— Такую реликвию историческую!

— Говорят, кто-то из журналистов позарился. Не знаю, насколько это правда, но на Никиту Сергеевича очень похоже — верю, как говорится, стопроцентно!

«ЧТО Я, ДУРАК? Я КАСТРЮЛЮ НАДЕЛ НА ГОЛОВУ»

— Вы очень дружили с Никулиным и оба были признанными мастерами розыгрышей...

— Соревноваться с ним в этих делах было трудно, потому что Юра, вообще, потрясающий был человек, удивительный совершенно. Я по его милости и в Голливуд собирался на съемки, а потом оказалось, что письмо с приглашением он мне прислал и орденом был награжден — на вручение Юра вызвал меня в Кремль.

— Да? Каким образом?

— Ну как? Звонок. «Это Администрация Президента, — говорят. — Лев Константинович, вы награждаетесь орденом Дружбы и 24 апреля вам надо прибыть в Кремль. Вы случайно не заняты?». Я заглянул в график: «Свободен!». — «В 13 часов президент Горбачев будет вручать вам орден».

Я вымыл шею, напялил галстук (с тех пор не ношу их!), приехал...

— Ни Горбачева, ни ордена...

— Часовые: «Дуров, куда вы?». — «Да вот...». Они развели руками: «Сегодня не наградной день».

Ничего не понимая, начинаю доказывать: «Как — из Администрации Президента же позвонили». Ребята наградной отдел набирают и говорят: «Они проверили все листы на полгода вперед — вас нигде нет».

Думаю: «Ах, мать вашу!» — и слегка начинаю догадываться. Выхожу — стоит машина, а на нее Юра облокотился и улыбается: «Ну что, приехал все-таки, дурачок?». Я его там чуть не убил!

— Не сомневаюсь, что вы ему достойно ответили...

— Однажды в Ленинград его вызвал на пробы.

— И он поехал?

— Ну да — у него как раз был выходной...

После истории с орденом я спросил: «Юра, а кто мне звонил?». — «Я», — засмеялся он. «Странно, я тебя не узнал». Он фыркнул: «Что я, дурак? Я кастрюлю надел на голову». — «И не стыдно тебе? — допытываюсь. — Народный артист Советского Союза, директор, художественный руководитель цирка с кастрюлей на башке». — «Но ты же поехал? Да я на все готов, лишь бы тебя разыграть». Он был великий, я просто его обожал.

— Юрий Никулин без анекдота не начинал и не заканчивал, а поскольку вы тоже большой их знаток и любитель, думаю, будет правильно, если напоследок расскажете анекдот...

— Я, честно говоря, не люблю это делать со сцены или перед большой аудиторией, потому что лучше Юры все равно не сумею. Анекдот — это все-таки маленькая новелла, она обязательно на каком-то жизненном факте основывается, и когда вот так говорят: «Расскажи!» — в голову сразу ничего не приходит.

Сейчас вот все за римейки взялись... Никита Михалков снял «12», до этого была американская картина «12 разгневанных мужчин» — тоже римейк. Так вот, американцы в свою очередь решили «Чапаева» снять и на роль Василия Ивановича да Петьки утвердили двух чернокожих артистов. Петька у них там спрашивает: «Василий Иванович, когда счастливо жить начнем?», а тот отвечает: «Скоро — белых вот перебьем...». По-моему, смешно, особенно в свете последних событий...