«Кричала: преступников поймали!? Что ж вы до сих пор не можете поймать тех, кто убил Захаренко, Гончара, Красовского?»

— Честно говоря, я толком не знала, кто такой Дудь, согласилась на  интервью и сказала сыну, что вечером к нам придут российские журналисты. Заходят, снимают маски, и сын прямо как закричит: «Дудь!». А я думаю, на кого дуть, кому плохо, хотела даже за полотенцем бежать на кухню, — смеется Александра Ханевич, вспоминая встречу с известным журналистом.

Александра Николаевна — одна из героинь знаменитого фильма о белорусских протестах. В 2020 году она занимала должность председателя ветеранской организации завода «Химволокно» ОАО «Гродно Азот».

Это та самая женщина, которая на седьмом десятке проходила марафонские дистанции по спортивной ходьбе быстрее, чем мужчины. Та самая, которая в 68 лет вынуждена была бежать из-за репрессий из своей страны, ошарашив польских пограничников.

В искреннем интервью «Салідарнасці» она рассказала о том, как события 2020 года в ее родном Гродно перевернули ее жизнь, и о том, как живет сейчас. 

«За бутылку» подписаться за Лукашенко согласился один из трех завсегдатаев на лавочке у подъезда»

— По образованию я техник-механик, на заводе отработала больше 30 лет, 12 из которых — во вредных условиях, хотя женщинам для раннего выхода на пенсию достаточно 7,5, а мужчинам — 10, — рассказывает Александра Николаевна. — В 2009 году я пришла в ветеранскую организацию и меня практически сразу выбрали заместителем председателя. Председателем был полковник в отставке, всех бывших военных на пенсии пристраивают на такие должности.

В 2018 году он ушел, наш отдел идеологии уже присмотрел на это место своего человека, но на отчетно-выборной конференции вдруг случился разгул демократии, и люди проголосовали за меня.

Сама я не очень хотела за это браться, представляла объем работы: в организацию входило более 1750 человек, количество, практически равное штату самого предприятия. Только в совет, так называемый актив, входили 15 человек.

Кроме того, тот год у меня был трагическим, скоропостижно в 39 лет из-за проблем с сердцем умер мой младший сын, и я попросила, давайте, лучше кого-нибудь обучу, потому что имела опыт организационной работы, когда-то была в профкоме, потом депутатом областного совета. Но люди настояли.  

«Химволокно», по словам собеседницы, предприятие не бедное, средств на подшефные организации не жалело. В лучшие времена в начале 2000-х бывшим работникам на праздники устраивали пышные торжества, возили в турпоездки, помогали материально.

— Когда-то нам даже полностью оплачивали туры в Санкт-Петербург, потом за поездки мы стали доплачивать. На праздничный стол стали накрывать только закуски, спиртное — за свой счет.

На День химика, День пожилого человека, Новый год и другие праздники раньше всегда дарили деньги, бывало, и по 100 рублей, а потом стали подписывать открыточки, — рассказывает она, как на предприятии заканчивались «лучшие времена». — А в этом году в январе «Химволокно» отмечало 45-летие, и людям подарили, смешно сказать, картошку: сотрудникам — по 100 кг, ветеранам — по 50 кг. Но и их до сих пор не всем отдали. У завода есть подшефный колхоз, видимо, там картошка осталась.

Я решила, что из организации сама не уйду, я же отработала там столько лет, до сих пор передаю взносы. Но картошку мне не прислали, — смеется активистка.

Лукашенко, признается женщина, она никогда всерьез не воспринимала, на выборы не ходила, как и многие, полагалась на судьбу. Триггер, после которого Александра Ханевич изменила свое отношение к власти и заняла четкую позицию, случился в мае 2020.

— Неделю после задержания Сергея Тихановского у нас в Гродно я пересматривала эти жуткие видео и не могла поверить в происходящее. Постоянно всплывали слова Лукашенко, сказанные накануне об «избитом» милиционере.

Невозможно было не увидеть очевидного, тем более что на площади, где все случилось, было много бусов с минскими номерами. Многие люди тогда все поняли и были очень возмущены.  

Кампания по выборам для меня началась чуть раньше. 30 марта позвонил председатель ветеранской организации нашего Октябрьского райисполкома и сказал, что нужно собрать 200 голосов за выдвижение Лукашенко в кандидаты.  

В ответ отправила смс, что нахожусь на похоронах, мол, пока не до этого. Но мне тут же повторили в приказном тоне: «Надо срочно!».

Однако тогда мы так и не собирали эти подписи: мои активисты отказались ходить по домам во время пандемии, у нас давно все встречи были отменены.

И вот после задержания Тихановского почти весь город вышел, чтобы подписаться за Светлану. Помню, сын под проливным дождем отстоял в очереди четыре с половиной часа. На следующий день и я стояла почти столько же. Подписи собирали сразу в нескольких палатках. Поблизости находились палатки штабов Виктора Бабарико и Валерия Цепкало, там очередей не было, однако люди шли постоянно.  

В те дни среди желающих оставить подпись за альтернативных кандидатов стояли очень много сотрудников и «Химволокно», и «Гродно Азота», в том числе и представителей администрации. Некоторые из них потом ходили вместе с азотовцами и на митинги.

За Лукашенко тогда таким образом подписи не собирали, палатки за него с предварительно собранными гражданами появились в городе гораздо позже. Однако люди с разных предприятий рассказывали, что их просили приходить на работу с паспортами и заставляли подписываться, угрожая непродлением контракта.  

Тут и меня вызвал замдиректора по идеологии. Для этой встречи он пришел на работу в свой выходной день, вручил мне свидетельство члена инициативной группы по выдвижению Лукашенко и листы для подписей.

Раздав эти листы членам своего совета, я всем честно сказала, что ни на чем настаивать не буду, пусть каждый действует по своему усмотрению.

В чат нашей организации, где было больше тысячи человек,  написала, где и когда желающие могут оставить подпись за Лукашенко. А в ответ на меня посыпалось столько гадостей, что вам не передать! В итоге пришли около 20 искренне желающих, из нескольких сотен пенсионеров, самого «верного электората».

В нашем совете оказалось трое самых исполнительных, которые  принесли полностью заполненные листы на следующий день, в основном там были члены семей и соседи.  

Я тоже предлагала оставить подпись разным людям, однажды даже у завсегдатаев на лавочке у подъезда спросила, может, кто подпишется «за бутылку». Согласился один из трех, — вспоминает Александра Николаевна перипетии предвыборной кампании. — Также мы должны были предоставить своих людей в избирательные комиссии и в качестве наблюдателей. Обычно отправляли одних и тех же «проверенных» граждан, которые не были против и не задавали лишних вопросов.

За предыдущую кампанию по выборам депутатов им заплатили большие деньги, тогда даже наблюдателям дали по 200 рублей. Поэтому в этот раз долго искать желающих не пришлось, некоторым даже отказывали.

Но каково же было их разочарование после, когда наблюдателям не заплатили вообще ничего, — смеется собеседница «Салiдарнасцi». — А еще в середине июля сообщили, что я должна присутствовать на встрече с доверенным лицом Лукашенко, ректором нашего университета Янки Купалы Ириной Китурко.

Тот же председатель ветеранской организации из райисполкома предупредил, что она будет рассказывать, «как много всего у нас в Беларуси сделано за 26 лет».

Помню, тогда в ответ ему рассмеялась: «Вы забыли, что я председатель не в обществе слепых, мы хоть и пенсионеры, но все зрячие». Думаю, позже он пожалел о том, что буквально заставил меня туда пойти.

Китурко действительно говорила о том, как хорошо мы живем, а потом поделилась самым радостным событием, как ей недавно передали из Мурманска какой-то медальон погибшего дедушки.

Я решила воспользоваться ситуацией. Раз она перешла к военной теме, тоже начала издалека о том, что мой отец имел медали «За Отвагу» и «За взятие Берлина», а мама прошла два концлагеря — Освенцим и Бухенвальд, а потом рассказала о своем главном потрясении последних дней, о том, что произошло в Гродно 29 мая, и предложила доверенному лицу объяснить, что это было?

Тут же подскочил зампредседателя ветеранской организации соседнего района, тоже военный, и разразился на моего начальника: «Вы кого это воспитали?!».

«Никак не могла прийти в себя, а тут вывели собак и они начали громко лаять»

Все подробности главного дня выборов, продолжает собеседница, из-за драматических событий, произошедших с ней, и сильного потрясения, она до сих пор вспомнить не может:

— На выборы я пошла вся в белом, нарядная, только сумочку взяла красную. Очереди на нашем участке не было, но люди шли все время, большинство, как и я, с белыми браслетами или ленточками.

Вернулись домой вечером, интернета нет, я решила поехать переночевать на нашу вторую квартиру, с которой ближе добираться утром на дачу. Сын пошел провожать меня на остановку. Вышли из подъезда, и тут он поймал интернет, почитал и говорит: «Ерунда какая-то, пишут, что у нас в центре протесты и забирают всех подряд». 

Пока мы это обсудили, ушел последний автобус, пришлось добираться на троллейбус, который уходил как раз из центра. У моста через Неман увидели тьму ОМОНа, они к тому моменту оттеснили на другую сторону людей, которые кричали: «Лукашенко, уходи!». На центральной площади стояли ряды силовиков со щитами.

На наших глазах от моста отъехали автозаки. Я подошла к омоновцам, спрашиваю, как пройти на улицу Советскую, на остановку троллейбуса? Отвечают, никак, троллейбус не ходит, идите отсюда.

Мы с сыном пошли в обход оцепления и через несколько минут услышали за спиной шум. Оборачиваюсь: два омоновца тянут парня, скрутили его так, что голова практически касается земли. Страшное зрелище. Моя реакция была мгновенной, я не успела ни о чем подумать, просто в два прыжка вцепилась в этого парня и стала вырывать его из их рук.

И дальше в памяти всплывают только фрагменты: вот нас несут уже вместе с этим парнем, боли не помню, только после увидела синяки на руках. Успела заметить сына и крикнуть ему, чтобы уходил домой.

Следующая картинка: мы сидим в автозаке в обнимку с этим парнем. Внутри нет перегородок, кроме нас, еще несколько человек и два «оливковых» охранника.

Они никого не избивали при нас и даже разрешали говорить по телефону. Позже от сокамерниц, которых забрали с той самой улицы Советской, я узнала, что там людей били.

Минут через десять мне звонит сын: «Мама, я в соседнем автозаке». Я ему еще тогда сказала: «Ну что, убедился, что это не ерунда?». Дозвонилась мужу, ошарашила его.

Тут открывается дверь и к нам прямо вбрасывают мальчика, тот в воздухе успевает обхватить голову руками и въезжает под скамейку. Кто-то кричит: «Сволочи, детей хватают». Мальчик подымает голову и говорит, что он не ребенок, ему 19 лет.

Парню, за которого заступилась я, было 24 года, он оказался тезкой. Потом сидел в одном СИЗО с моим сыном, — продолжает рассказ собеседница. 

Говорит, что все это время у нее страха не было, был шок от увиденного и уверенность в том, что отвезут в милицию, составят протокол и по истечении трех часов обязательно отпустят.

— Из автозака мы все еще выходили в обнимку с моим другом по несчастью. Но нас развели в разные стороны и в этот момент, осмотревшись, я пришла в ужас. Темно, 12 часов ночи, кругом высокие каменные стены, я даже подумала, что это подвал какой-то, но подняла голову — а там звезды.

По всему периметру стоят мужчины с широко расставленными ногами, руки на стене, кто-то лежит на земле. Мыслей о том, что я окажусь в той самой старинной гродненской тюрьме, у меня, конечно, не было.

Никак не могла прийти в себя, а тут вывели собак и они начали громко лаять. У меня началась паника, я стала кричать, причем только через несколько дней вспомнила, что именно: «Преступников поймали!? Что ж вы до сих пор не можете поймать тех, кто убил Захаренко, Гончара, Красовского?»

Меня схватили и подвели к стене, я расставила ноги и положила руки на стену. Сказали: «Вам не надо». В тот момент в этом дворе я была единственной женщиной. Ответила: «Нечего, как все, так и я».

Перед входом в камеру женщина-милиционер попросила снять украшения. Сняла обручальное кольцо, сережки и браслет. Осталось серебряное колечко из церкви с молитвой и медальончик из Иерусалима на шее. Говорю: «Это я никогда не сниму».

Омоновец, стоящий рядом, уже потянулся, чтобы схватить меня за шею, но эта женщина его остановила: «Веди в камеру».

Мы пошли, у меня, видимо, поднялось давление, стало пошатывать, голова кружилась. Мой надзиратель кричит «Налево!», а меня повело в другую сторону, и он как заорет: «Я, б****, сказал налево!».

Тут я не выдержала: «Сынок (тьфу, чтобы таких сынков иметь, лучше вообще бездетной быть), ты глаза протри, с кем разговариваешь, я не сойду больше с места». И он изменил тон: «Я вас прошу — налево».

В четырехместной камере нас было трое, еще две девочки. Мужчин было больше, у сына в такой же камере было семь человек.

Стены толщиной, наверное, метр, окошко где-то далеко в глубине и закрыто, душно. Ночью свет не выключали и каждые 15 минут к нам заглядывали, мы стали просить открыть окно. Они не реагировали, тогда я оторвала от тюфяка кусочек тряпочки и закрыла глазок.

Закричали открыть глазок. Говорю: «Откройте окно — откроем глазок». В кормушку протянули кочергу, которой мы открыли окно.  

В 3 часа ночи меня вызвали, я была уверена, что сейчас выпустят. Приводят к парню с девушкой в парадной форме, спрашиваю у них, где мой сын, как же я одна ночью доберусь, а парень: «Вы никуда не пойдете, вас будут судить».

Потом меня перевели в другой кабинет, там женщина с презрением отчитывала меня, мол, все вы только домой шли, что вы творите, чего вам не хватает, назвала мою должность, перечислила все, что у меня есть, потом дала подписать что-то, но я отказалась.  

Сказала ей, что, согласно ст. 30 Конституции, мы можем ходить, где хотим. Но это ее разозлило еще больше.

Утром впервые услышала, как бьют часы в Фарном костеле, который был построен в начале XVIII века вместе со зданием  иезуитского коллегиума, в котором находится тюрьма. Такая вышла экскурсия с погружением.

Судили меня днем, припомнили все административные дела за безбилетный проезд и превышение скорости и как злостной нарушительнице дали 20 базовых штрафа. В постановлении, которое выдали позже, было указано, что я шла на митинг в то время, когда я вообще была дома.

У сына, в отличие от меня, не было ни одного правонарушения. Но за то, что «так вы ее сын», ему дали 7 суток.

После искала его два дня, у нас столько людей нахватали, что развозили по всей области и даже в Жодино. Мой сын оказался в Волковыске, но его выпустили раньше, в ночь с четверга на пятницу, когда выпускали задержанных по всей стране.

Сказал, что в Волковыске никого не избивали.

«Украинцы стали писать: «У этой бабушки, видимо, телевизор сломался»

После освобождения Александра Ханевич хотела уйти с должности председателя, настроилась на серьезный разговор с начальством, однако ее попросили остаться.

— 12 августа я, еще подходя к зданию завода, услышала, что  внутри шумно, шло собрание, актовый зал был забит людьми, но меня сразу пропустили вперед. За столом сидело начальство: зампредседателя концерна «Белнефтехим», областное руководство, только нашего директора не видела.

Выступали заводчане, эмоционально рассказывали о беспределе, который творился в городе, все подтверждали, что не голосовали за Лукашенко и требовали честные выборы. Это было очень удивительно.

Мне тоже дали слово, я рассказал, что со мной произошло, как искала сына, как слышала под СИЗО на улице Гая крики людей и видела, что оттуда выходили избитые.

После выступления наш идеолог сказал мне: «Александра Николаевна, вами гордится не только «Химволокно», даже «Азот».

Но гордились они не долго. 22 августа в Гродно приехал Лукашенко, для него согнали на площадь людей. После этого митинга мы вышли на очередной протест и нас начали разгонять.

Еще какое-то время выходили небольшими группками пенсионеров. Идем, нас человек 20 и столько же милиционеров вокруг, снимают нас, ругаются, — вспоминает собеседница.

Осенью в Гродно начались задержания активистов, Александру Ханевич стали вызывать на допросы, а потом доброжелатели предупредили, что на нее собираются завести уголовное дело.

В декабре Александра Николаевна с сыном уехали из страны:

— Поляки на границе, увидев, что я в таком возрасте и еду по гуманитарной визе, были в шоке.

До сих пор собеседница следит за судьбой своего предприятия и общается с коллегами:

— Очень много людей уволили по спискам, но и сами многие уходят. Из 10 человек бригады моего сына, например, остались только двое. Все, с кем общаемся, напуганы, у кого-то задержали родных за комментарии, у кого-то соседей. Но настроения у большинства остались такими же, как и были в 2020 году.

Ее высказывание о войне в Украине в Тик-Ток набрало несколько сотен тысяч просмотров.

— Когда началась война, я плакала. У нас на заводе работало много специалистов из Чернигова, Харькова. С некоторыми я общаюсь. После того, как выложили в соцсеть ролик, где я сказала, что если у меня плохой характер, это не значит, что ко мне в дом нужно прийти и расправиться со мной, украинцы стали писать: «У этой бабушки, видимо, телевизор сломался».

Но больше всего Александру Ханевич стали узнавать после фильма Дудя.

— Он увидел меня в другой программе и захотел встретиться. Мы проговорили несколько часов, но я никак не могла вспомнить, кто он и где его видела. И вот они уже уходят, прощаемся, и тут я вспомнила, что смотрела вместе с сыном одно его интервью. Говорю: «Юра, так это ж ты — Дудь!». Он долго смеялся.

После фильма меня узнавали на улице, подходили, благодарили, рассказывали, как показывали меня своим родителям, — делится собеседница. 

Осенью 2021 года она получила временный вид на жительство в Польше:

— Сразу после переезда я еще активно работала, убирала пять домов, потом потихоньку уменьшила нагрузку. Сейчас только иногда смотрю детей. Много свободного времени, хожу в бассейн, мечтаю принять участие в соревнованиях по скандинавской ходьбе.

Хотела бы, чтобы в Беларуси пенсионеры жили так, как живут здесь. Я не житель этой страны, но после 60 лет имела скидку 50% на проезд в городском транспорте, а после 70 он стал вообще бесплатным. Есть льготы на междугородние поездки.

В магазинах очень хорошие акции, можно многое себе позволить. Мы здесь можем и работать, и отдыхать, и путешествовать.

Съездили с сыном в Германию и в Израиль. Точно также кругом путешествуют люди с любыми физическими возможностями, в том числе в инвалидных колясках.

А у нас сколько тех, кто закупит себе лекарства на месяц, а потом живет впроголодь.

— Не могу не задать вам тот же вопрос, который задавал и Дудь. Вы допускаете, что можете никогда не вернуться в Беларусь?

— На 25 процентов примерно допускаю, но вера в то, что вернусь, все-таки сильнее. Мой сын уже не хочет возвращаться, у него здесь хорошая работа и условия жизни.

А я не могу остаться, там памятник второму сыну поставили без меня. И как только появится возможность, я сразу поеду к нему на кладбище, — первый раз за весь длинный разговор плачет Александра Николаевна.