Кох: «Путин совершенно утратил чувство реальности и уподобился Хрущеву, который металлургам объяснял, как варить сталь, а скотоводам, как пасти овец»

— Прошел один год и сто девять дней войны. На фронте за прошедшие сутки ситуация никак не изменилась, и те продвижения на 200-300 м, о которых говорят спикеры ВСУ, я комментировать не берусь. Одно понятно: украинская армия наступает, пусть и не так заметно, как в предшествующие дни, — пишет Альфред Кох.

А вот российская армия уже совершенно ушла в оборону, и все ее достижения измеряются только лишь тем, что она пока еще не очень сильно отступает. Какой смысл теперь Путину утверждать, что все идет по плану? Разве в этом заключался его план, когда он начинал «СВО»?

…Накануне Путин долго общался с военкорами и опять наговорил кучу какого-то словесного мусора, состоящего из смеси вранья, лицемерия, банальностей и саморазоблачений.

Путин совершенно утратил чувство реальности и уподобился Хрущеву, который металлургам объяснял, как варить сталь, а скотоводам, как пасти овец. Ну в самом деле: для чего приглашать к себе людей с фронта и рассказывать им, как обстоят дела на фронте?

Можно как угодно относится к российским военкорам, но то, что они обстановку на фронте знают лучше Путина — это бесспорно. Но Путин уже настолько уверовал в собственную абсолютную и безграничную компетентность, что скоро он уже будет птицам рассказывать, как надо летать, а рыбе — как плавать.

И поэтому он несет свой беспомощный бред. А его уже всерьез никто не воспринимает. Все его приближенные поняли, что какого-то толкового решения от него ждать бессмысленно, он весь находится в плену каких-то завиральных идей, что его кругозор сократился до уровня говорливого таксиста, что в таком состоянии он не способен принять ни одного правильного решения и найти выход из того тупика, в который он их всех загнал.

Поэтому к нему уже не обращаются за решением, потому что знают: либо он уклонится от него, либо если примет, то это будет очевидная глупость, а не решение. Поэтому стараются решать вопрос без него. И это работает. И работает не хуже, чем с ним. Главное теперь — меньше его слушать, меньше его беспокоить, меньше заставлять вникать в суть проблем.

Да не обращайте внимания, Владимир Владимирович! Да мы в рабочем порядке решим, Владимир Владимирович! Да не царское это дело, Владимир Владимирович! Да мы уже договорились, Владимир Владимирович! Не берите в голову, не парьтесь, отдохните, мы тут сами как-нибудь…

И все меньше звонков, меньше людей в приемной, меньше совещаний, меньше почты. Вдруг он обнаружил, что часами предоставлен самому себе. Тишина. Слышно, как муха пролетит. Телефон молчит. Записки все прочитаны еще вчера, а новых нет. Что там у меня еще на сегодня? Обед! А потом? Потом ничего.

А соберите мне военкоров, я хочу их послушать! Пусть мне расскажут окопную правду! Собрали ему военкоров. А он как открыл рот, так и закрыть не смог. Все время один и проговорил. А ведь собирался, наоборот, послушать. Так получилось. И уже давно по-другому не получается. Логорея… Речевая невоздержанность.

Бесконечной своей болтовней он заглушает свой собственный внутренний голос, который говорит ему: «Вова, ты — труп. На этот раз ты влип. Теперь ты уже не выпутаешься. Тебе так перло все эти двадцать с лишним лет… Настал час, когда фортуна отвернулась от тебя. И катастрофа будет под стать тому фантастическому везению, которое выпало тебе в твоей жизни».

Он теперь жадно хватается за любого человека, который ему подвернется. И говорит ему, говорит, говорит, без умолку. И люди знают, что это все неинтересно, глупо и невежественно. Что это просто старческое словоблудие. И стараются избегать его и меньше попадаться ему на глаза.

И тем ценнее для него становится тот редкий человек, за которого ему удается зацепиться. И тем активнее он ему начинает что-то рассказывать. И говорит, говорит, говорит… Все время объясняя одно и то же: он ни чем не виноват. Это все украинцы сами, НАТО, американцы, он просто был вынужден, это не он напал, так было надо…

И все от него уже отмахиваются, как от надоедливой мухи. У каждого свои дела, и у каждого в голове свой план спасения своей собственной задницы. А вздорный старик все еще требует к себе внимания. Военкоров ему подавай. Зачем они ему? Что за блажь? Да соберите же ему военкоров! Надоел уже!

Собрали. Вот вам военкоры. Вы хотели военкоров. Да, спасибо. Что я хотел сказать? Ах, да. Понимаете ли… я ни в чем не виноват. Это все НАТО, Белый Дом, ловушка, нацисты, нас приперли к стенке, это все придумал Ленин, восемь лет домбили Бамбас…

«Леопарды» щелкаем как орехи. Ни на миллиметр не отступили. Производство оружия нарастили в три раза… (Это все он говорит людям, которые только что из окопов приехали и которые знают, как они в действительности «щелкают» «Леопарды», на сколько реально отступили и как на фронте обстоят дела с боеприпасами и бронетехникой).

История повторяется дважды: сначала как трагедия, а потом — как фарс. Эта мысль Гегеля как нельзя лучше подходит к описанию нынешнего Путина.

Альберт Шпеер в своих мемуарах писал, что Гитлер за несколько дней до самоубийства впал в прострацию и часами сидел у макета нового Берлина, который он хотел построить на месте старого. Он молча, наклонив голову, мысленно бродил по его улицам, смотрел на огромные дворцы и мемориалы и улетал в мир своих грез.

Путинский же финал напоминает какую-то оперетку. Путин все больше теперь напоминает Паниковского перед смертью. Говорит, говорит, говорит. Городит какую-то бессмысленную чепуху. Ножка, крылышко, жалкие, ничтожные люди, Паниковский вас всех продаст и купит…

И нет мужества посмотреть правде в глаза и пустить себе пулю в лоб. Нет, на это наш пострел не способен. Кишка тонка. И даже хорошо, что не может. Значит, будет живым сидеть на скамье подсудимых.