Карен Шахназаров: "Куплю мобильник, если прочтешь эти книги"

Генеральный директор "Мосфильма" Карен Шахназаров рассказал в интервью, в чем причины его разводов с женами, каким образом он вдалбливает знания в сыновей и как можно заставить зрителя смотреть кино.

— Вы принадлежали к золотой молодежи?

— Тогда это было не то, что сегодня. Были, конечно, определенные преимущества. Но они смехотворны по сравнению с нынешней ситуацией. Мы жили хорошо по тем временам, мои родители любили принимать гостей. Но папа приобрел "Волгу", когда ему было 60 лет, а я купил автомобиль, когда мне было уже лет 40.

— Вы продолжаете традицию гостеприимства в вашем доме?

-У меня, строго говоря, нет семьи, поскольку я уже шесть лет разведен. Куда я буду приглашать? Я уж скорее в ресторан приглашу.

— А что, одинокий мужчина не может позвать к себе гостей?

— (Смеется.) Я к готовке совершенно не приспособлен. Это ж нужен кто-то, чтобы приготовить, встретить, накрыть, - женщина.

— А ваши жены любили готовить?

— Некоторые готовили. (Смеется.) Причем неплохо.

— Ваши родители прожили всю жизнь вместе, а вы в разводе три раза - здесь тоже семейственность не соблюдаете?

— Я же художник. (Смеется.)

— То есть это от профессии зависит? А в чем все-таки, если смотреть в корень, причины разводов?

-Разные были причины, и у каждого своя правда. У меня нет никакого желания себя выгораживать. Но я думаю, что глубинная причина все-таки в том, что я всю свою жизнь посвятил кино. Либо женщина должна принимать это, либо возникают проблемы. И так устроен мир, что в конечном счете многие женщины не принимают. Это и приводит к разрыву. Хотя, может, я не прав, может, у меня характер плохой, что тоже правильно.

— Трудно быть классиком при жизни?

— Я не считаю себя классиком. Вообще кино не литература. Мы снимаем сегодня, сейчас, а потом уходим, и нас забывают. Я застал время, когда царили актеры - они играли колоссальную роль в нашей жизни. А мои дети многих актеров старшего поколения и не знают. Вот цена славы в кино - сиюминутная. А вот литература сохраняется, мы все равно читаем вещи, которые были написаны 200-300 лет назад. И хуже всего ощущать себя классиком. Тогда ты вообще ничего не сможешь сделать.

— Вы пересматриваете свои фильмы?

-Иногда по телевизору могу что-то пересмотреть. Но чтобы взял диск, поставил и начал смотреть - только в том случае, если нужно по делу. Я теряю интерес к своим фильмам. То есть я их гипотетически помню, конечно.

— Гипотетически?

-Названия помню. (Смеется.) Да и мучение, если честно: время проходит, сидишь и думаешь, вот это не так надо было - лучше снять по-другому. А кино не театр - ничего не переделаешь. Одно расстройство.

— А сыновья ваши фильмы смотрят?

— Вася любит "Мы из джаза", "Курьера". "Всадник по имени Смерть" им обоим нравится. Смотрели раз восемь - и я их не заставлял. А Ване нравится "Город Зеро". Но некоторые мои картины они так и не видели.

— Не обижает?

— Нет. Я понимаю. Мне достаточно, что им нравятся какие-то мои фильмы.

— Читать любят так же, как вы в детстве?

— Как раз наоборот: сложно заставить. То ли они у меня такие, то ли это общая проблема. Но заставляю: то кнутом, то пряником.

— Пряником, это как - 100 рублей за страницу?

— Да. Например, куплю мобильник, если прочтешь эти книги. (Смеется.) Сейчас перестал - это развращает. Кстати, недавно Ваня мне сказал (он сейчас читает "Войну и мир"): "Слушай, сильная вещь". (Смеется.)

— Вы очень долго ни с кем не разговаривали о своей дочери, увезенной в США, сегодня режим секретности снят?

— Что скрывать? И так все знают об этом и говорят. Да, была такая история. Уже 20 лет почти прошло.

— Так вы ее все-таки нашли?

— Я ее встретил. Буквально недели две назад, поэтому, может, и стал об этом говорить. Встреча меня обрадовала, хотя это очень сложный психологический момент. Да и история, получается, не закончилась, а по-настоящему только началась: я встретил взрослого человека, американку, это другой человек и новая история взаимоотношений, которая либо должна начаться, либо нет. У нас была хорошая встреча, слишком хорошая, чтобы об этом говорить всуе. Просто "Санта-Барбара" какая-то - сериал не надо придумывать.

— 70-е, в которых происходит действие вашего последнего фильма "Исчезнувшая империя", у вас вызывают ностальгию?

— Я ее вообще не испытываю. Кстати, для многих в моей картине важна политическая составляющая, для меня ее нет. Она про другое: люди живут своей жизнью, обычной, и в это же время происходят глобальные события, которые потом меняют все вокруг.

Я пытался показать жизнь, которая была, и я отвечаю за каждый кадр - она была такой. Да, жизнь была бесцветной, и в то же время в ней была своя энергетика. Это не плохо и не хорошо - бессмысленно сравнивать времена. Важно другое: страна уже разрушалась, но мы жили и не чувствовали этого. И мне кажется, наши действия имели отношение ко всему, что происходило позже. Из этого можно сделать вывод, что сейчас мы тоже не знаем и не чувствуем чего-то, что потом станет явным. А ностальгия - да, это была моя молодость, но возвращать ее я не хочу, зачем?

— Для кого вы снимали "Империю"?

— Я вообще таким вопросом не задаюсь, честно говоря. Он для тех, кому это будет интересно. Такой вопрос важен скорее для коммерческого кино, чтобы подсчитать прибыль, а я не считаю, что снимаю коммерческое кино. Я делаю свое кино так, как мне подсказывает внутреннее чувство.

— Внутреннее чувство вас не обманывало?

— У меня была смешная история на съемках "Курьера". Тогда существовала компания, оценивающая сценарии с точки зрения успешности. И на одной конференции известный специалист по прокату в качестве примера для рассмотрения взял в Госкино наш сценарий и публично его так разложил, что я подумал - шансов нет. Потом "Курьер" стал рекордсменом проката, фильмом года по опросам зрителей. С тех пор знаю, что успех сложно просчитать.

Кстати, уже после того, как "Курьер" стал рекордсменом по сборам, эта же компания снова собралась и объявила, что да, картина проскочила, но если бы был другой финал, она бы на 10 млн. зрителей больше собрала. Потому что у нас открытый финал, а зритель любит однозначный.

— В "Исчезнувшей империи" одну из ролей играет ваш сын Василий.

— Да. Я ему предложил попробоваться.

— Бонус для сына режиссера?

— Ну я его все-таки пробовал: он не просто пришел и начал сниматься. Конечно, ему было легче, потому что мне хотелось снять обоих своих сыновей (старший мелькнул в массовке). И раз была роль младшего брата, я подумал, что Вася может с ней справиться. И он справился. Кроме того, мне важно лишний раз побыть с ними рядом.

— Трудно с собственным ребенком на площадке?

— С Васей нет. Он очень упрямый, но беспроблемный и самостоятельный.

— Сыновья пойдут по вашим стопам?

— У Вани есть склонность к кино, у Васи, мне кажется, нет. Может быть, съемки тешат его тщеславие: в классе об этом говорят, девочки смотрят - ему это нравится. Но, по-моему, у него в эту сторону нет поползновений. И я их не подталкиваю: династию основывать нет желания, и сам-то я не из династии.

— Как? Разве вы не из династии военных и адвокатов?

— Да. Мой род по отцу карабахский: там было много военных, перед революцией часть стала адвокатами. Кстати, когда я снимал "Цареубийцу", нашел одного из своих предков: в комиссии по расследованию покушения на Александра II был полковник Мелик-Шахназаров.

— У вас есть гербовая печать, генеалогическое древо на стене?

— Древа нет, но по линии старшего сына передаются бумаги конца XVIII века. Карабах был под персами, и когда русские его завоевали, все карабахские князья, обладающие какой-то собственностью на землю, подтверждали право собственности у российского императора. Так что, в принципе, у меня есть земля в Карабахе. (Смеется.)

— Не претендуете?

— Нет. (Смеется.) Я уж лучше не буду в это влезать. А наша фамилия была Мелик-Шахназар: Мелик - приставка, как у французов "де". Кстати, мой прадедушка был управляющим в Баку у Нобеля и принадлежал к буржуазной элите. У него были свои нефтяные вышки. А еще мы в родстве с Флоренскими. Мать Павла Флоренского была карабахской армянкой.

— Сегодня у вас большой киноопыт, можете сказать, что все-таки любит зритель?

— Есть вещи, которые срабатывают всегда. Но сейчас еще реклама много значит, а часто имеет принципиальное значение. И зритель в этом смысле уже воспитан. При массированной рекламе можно заставить и "Зеркало" Тарковского смотреть.

— Заставить?

— (Смеется.) Это картина, не ориентированная на массового зрителя. Кстати, американцы не тратят столько денег на рекламу, дело в том, что они у нас практически контролируют кинопоказы.

— "Мосфильм" - одна из самых сильных баз для кинопроизводства, и мы не можем контролировать хотя бы российский рынок?

— Голливуд - это империя. Когда говорят, что "Мосфильм" - русский Голливуд, смешно: сравнивать нельзя. "Мосфильм" - первоклассная технологическая база, где можно создавать картины не хуже по качеству, но это не значит, что мы можем продвинуть их таким образом, как это делают американцы. Голливуд - это не только студии, это огромное количество специалистов, которых у нас нет. Хорошего каскадера найти проблема, звукорежиссера - проблема. Масштаб вложений несопоставим с американским.

— Знаете, что вас называют хозяином "Мосфильма"?

— Спасибо, конечно. (Смеется.) Но я не хозяин и не претендую на эту роль, а генеральный директор - "Мосфильм" принадлежит государству. Мое дело было поднять студию, прежде всего отремонтировать и привести в порядок. Она была в жутком состоянии. Все - от электрики до сантехники.

— И насколько интересно было режиссеру заниматься административной работой - от электрики до сантехники?

— Я не могу сказать, что еще раз согласился бы на это. Мне предлагали взять под свою опеку другие места - не буду говорить какие; отказался, не хотел бы проходить тот же путь второй раз. И сил уже нет. Но вообще это интересно, это же живые люди: слесари, электрики - такие характеры. (Смеется.) И потом очень интересно что-то создавать. Это не менее волнующе, чем выпускать фильм.

— А как внутри уживаются человек, который снимает кино, и тот, который что-то строит? Один другого не подавляет?

— Я вырос на студии. Всегда было что-то, что мне не нравилось. Хорошо помню пресс-конференцию Куросавы: он благодарил, говорил, что здесь очень творческие люди, а потом прибавил, что только одного не понимает, почему у нас такие плохие коридоры и туалеты. Это было тридцать лет назад. Моя идея проста: я хотел сделать место, где можно нормально работать, в том числе и мне как режиссеру. Где можно было бы получить звук, который хочешь, камеру, чтобы было приятно идти по коридорам. Все-таки имеет значение, что люди ходят в приличные туалеты. Так что я занимался по-прежнему кино, просто немного по-другому. Сегодня студия рентабельна. И прилично зарабатывает - я не без удовольствия думаю об этом, и ведь нам никто не помогал. Кстати, большое значение имеет то, что я снимаю кино. Заодно делаю для себя выводы: вне кабинета видишь в реальности, как работает студия.

— И тут же все получают по шапке?

— Бывает и такое. Я же ушел из нашей лаборатории к конкурентам, когда делал "Исчезнувшую империю". Мне царапину на пленке сделали.

— Вы строгий начальник?

-В личном плане стараюсь не оскорблять людей, не орать, но принимаю жесткие решения.

— А что о вас говорят, знаете?

— Разное доходит: кто-то хорошо говорит, кому-то я не нравлюсь. Понять, в чем правда, трудно, в этом минусы. Но надо перерабатывать и хорошее, и плохое.

НАШЕ ДОСЬЕ

Карен Георгиевич Шахназаров. Родился 8 июля 1952 года в Краснодаре. Окончил режиссерский факультет ВГИКа (мастерская Игоря Таланкина). Снял огромное количество фильмов, в том числе "Мы из джаза" (1983), "Зимний вечер в Гаграх" (1985), "Курьер" (1986), "День полнолуния" (1997), "Всадник по имени Смерть" (2004). Лауреат многочисленных призов. С весны 1998 года - генеральный директор "Мосфильма". Был трижды женат. Сейчас в разводе. Трое детей: Анна, Иван и Василий. Хобби - плавание. Анну почти 20 лет назад мать увезла в США без ведома Карена Шахназарова, который много лет не мог ее найти.