Караван великого кормчего

— Да ладно тебе, Шевчук, не Шевчук — уж сколько их упало в эту землю, не в буквальном смысле, разумеется, а караван этот путинский идет…

Караван идет, и этим ребятам в караване кажется, что эти мелкие, стоящие на обочине, в расчет не принимаются. Им в случае чего можно и бошки поотрывать, руки переломать — они и успокоятся. Но все относительно. Может быть, караван давно уже стоит и караванные просто не понимают, что двигаются-то как раз эти на обочине. Их становится больше, они научились формулировать, у них работает голова, им не безразлично.

И когда это небезразличие простыми словами без вельможного трепета выражается в очевидных вопросах, заданных в глаза российскому великому кормчему, то вдруг с изумлением замечаешь, что этот ореол вокруг него куда-то растворяется, гипноз как-то рассасывается, и кормчий в своей неуклюжей реакции оказывается голым, никаким не великим, всего-то 76 килограммов плохо воспитанного, не сильно сообразительного, фальшивого насквозь бюрократа.

И то, что на следующий день после этого высокочиновного стриптиза прытким на обочине посрывали заслуженные в войну ордена, сломали руку, изрядно помутутзили, не придаст ускорения каравану. Он уже увяз по уши, в том числе и на этой Триумфальной.

Вот ведь проблема. Ребята стоят на месте, а жизнь вокруг движется и происходит. И это так очевидно, что даже их собственные слуги им говорят: надо двигаться, что-то менять и реформировать, а то не то что программа-2010, а того и гляди затопчут не сегодня завтра. Но он не может этого понять, наш бессменный кормчий. Он же видит страну из окна своего персонального автомобиля, а себя и других — на экране отредактированного под него телевизора. И с народом общается после предварительной подготовки этого самого народа его же помощниками. А по ночам ему снится поющий майдан, и он хватается за трубку телефона и звонит Януковичу, чтобы убедиться, что майдана больше нет. И спокойно засыпает дальше под собственные байки о дачниках и больницах, которым может помешать такой маленький, негромкий, мирный Триумфальный майданчик, смятый и расфасованный в автозаки в соответствии с интерпретацией его слов его же помощником. И всему этому управляющему нами кооперативу честно кажется, как и моему приятелю, что караван идет, а эти, на обочине, бессмысленно лают, в том числе из автозаков.

А мне кажется, что эти на обочине смеются. Гипс наложили на сломанную руку, ордена заслуженно вернули на место, спели с Шевчуком, зачитали вслух поэму Димы Быкова про страшное такое место под названием Триумфальная площадь, куда лучше не гулять. Снова нарисовали «31», восстановили журналистские бэйджы, желтые зонтики, голубые ведерки и лейки, зарядили батарейки на мобильниках и фотокамерах. Созвонились, списались, счатились. Они знают, куда им идти и когда, что бы по этому поводу ни говорил Путин или его помощник.

С кормчим, в общем, все более или менее понятно. Спасибо музыканту, все более и более понятно. Но вот Медведев, скреплявший отношения с Европой на берегу Дона как раз под аккомпанемент побоев в Москве… Чудный фон для открытия границ и сближения с Европой. То что надо. Та Россия, которую Европа всегда мечтала заключить в объятия: где людей, вышедших защищать Конституцию, бьют по морде, а журналистам ломают руки.

Пока они вдвоем на сцене, плохо сыгранная Путиным роль неминуемо ведет к забрасыванию тухлыми помидорами обоих участников спектакля. Это аксиома. Достаточно почитать прессу и интернет — и наш, и не наш. Медведева никто не освобождает от ответственности за правильную или неправильную интерпретацию слов Путина администрацией и силовиками 31 мая. Тем паче что именно президент — гарант соблюдения Конституции, которую выходят защищать люди.

Медведев тормозит вместе с путинским караваном. Его выбор. Собака, может быть, и лает, как многим кажется, бессмысленно, но и караван стоит. И стоящих уже припечатал добрый наш народ званием мелких политических деятелей эпохи Ходорковского и Шевчука.