Из дневников офицера НКВД: «Тот, за кем захлопнулась дверь «американки», уже не выйдет таким, каким вошёл»

«Салідарнасць» публикует вторую часть материала о самой загадочной минской тюрьме. Об устройстве, людях и методах подробно рассказал в своем дневнике резидент спецслужб, майор ГПУ Иосиф Ятченя.

Эти записи передал корреспонденту «Салідарнасці» его внук Владимир Ятченя.

Как выглядела «американка» в 30-е годы, что представляли собой карцер, одиночные и общие камеры, читайте в первой части. Нынешние воспоминания посвящены людям: палачам и их жертвам, — а также пыткам, через которые пришлось пройти узникам «американки».

Тюрьма «американка». Фото со спутника

Следователи

Иосиф Ятченя был арестован в ноябре 1937 года по подозрению в работе на польскую контрразведку. Согласно дневникам, его делом занимался следователь Климович.

Из дневника: «И вот 2 января я был на первом допросе. Допрашивал меня некто Климович по прозвищу Дубинка. Это был огромного роста мужчина, лет тридцати, сутулый, лицо и глаза красные, как у алкоголика, губы тонкие, сильно прижаты к челюсти, зубы большие, неаккуратно расположенные, голос писклявый и до невероятности отталкивающий и смешной. Его ограниченность и пошлость бросалась с первого взгляда, о чем свидетельствовали и покатый узкий лоб, и потупленные маленькие глаза, в которых светилась что-то хитрое, но как бы недоконченное, недодуманное. Вся его фигура была хищная.

Он был своего рода современный казус в контрразведке. Он был убежден, что Лондон стоит на Волге, и что есть в мире народ, называемый коммунистами, который исключительно занят выделкой сталинских идей.

Допрашивая свою жертву, Климович зверски избивал ее, калечил, заставлял садиться на специально приспособленный табурет с торчащими из него гвоздями, жег папиросой зубы, сажал задним проходом на кол, морил голодом без воды и сна. Каждый раз, когда он пищал на меня на допросе, в душе было смешно и тошно, до чего же отвратительный экземпляр создала природа!»

Упоминаются в дневниках также начальник следственного отдела контрразведки Михаил Духович, начальник отделения Михаил Чернышев, тюремный врач Турецкий.

Из дневника: «— Вы совершаете преступление, — сказал врач тюремной больницы Турецкий следователю Климовичу. — Шестой день у этого человека не было во рту корки хлеба и глотка воды. Если он еще жив, то только благодаря крепкой конституции.

— Что поделаешь, если он сам не хочет, — равнодушно сказал Климович.

— Неправда, — возразил Турецкий. — Это вы приказали не давать ему пайку.

Климович погрозил доктору пальцем:

— Осторожно, доктор, вы нарушаете тайну сознательного признания в преступлении. Не лезьте в бутылку, не ваше дело. Но если это вас так волнует, мы поправим дело прямо сейчас.

Он позвонил по телефону в столовую НКВД и приказал, чтобы принесли целую курицу пожирнее, тарелку картошки и 200 грамм водки. Когда это было принесено и поставлено на стол Климовичу, врач Турецкий подмигнул в сторону Климовича и удалился.

Климович обратился ко мне:

— Подпиши вот этот протокол и садись кушай.

Я прочел протокол и положил на стол не подписавши.

Климович выпил водку и принялся расправляться с курицей.

Появился начальник следственного отдела контрразведки Михаил Духович.

— Надеюсь, вы все довели до сознания Ятчени? — осведомился он, обращаясь к Климовичу.

—Нет, он категорически отказывается.

— Нам с тобой ни к чему ходить вокруг да около, — обратился ко мне Духович. — В конце концов, после всей этой бумажной волокиты тебе, если повезёт, судьи особого совещания дадут 3-5 лет, отправим в лагерь и будешь работать уполномоченным контрразведки среди лагерников.

Посмотрев мне в глаза, он убедился в том, что сделал глупость своим предложением.

— Всем, что ты имеешь, ты обязан мне, был приказ комиссара Жабрева тебя ликвидировать. Но мы приказа не выполнили, надеясь, что ты раскаешься.

Он вызвал по телефону конвоира.

— Мы знаем, что арестом затронута твоя честь и невиновность, но доказать это тебе будет нелегко. А вы, Климович, кончайте с ним возиться, уже 5:00 утра».

Заключенные

Упоминает Иосиф Ятченя и о людях, с которыми сидел. В частности, он пишет об известном математике Владимире Кондратьевиче Дыдырко. Профессор БГУ был обвинен в работе на немецкую разведку и вскоре расстрелян. Среди своих сокамерников Ятченя также называет и командира железнодорожного полка из г.Витебска Владимира Ивко и некоего Петра Новицкого.

Из дневника: «Втолкнули двух человек. Один из них — Дыдырко Владимир Кондратьевич — профессор, житель г. Минска, второй — Ивко Владимир — инженер-путейщик, командир ж/д полка из г.Витебска. На другую ночь обоих взяли на допрос и к шести часам утра надзиратели едва живых уволокли в камеру. Не выдержав истязаний, подписали, что Дыдырко — агент немецкой разведки, а Ивко — участник военного заговора командарма Белорусского военного округа Уборевича».

Члены студенческого научно-исследовательского кружка во главе с доцентом педагогического факультета БГУ В.К.Дыдырко. 1928 год

Об отношениях в тюрьме можно прочитать следующее:

«Люди делились здесь на две категории: если ты сталинец — ты его оружие, если нет — враг его, становишься материалом, который уничтожали.

«Ну как твой подопечный, раскололся?» — спрашивали друг у друга следователи. Чтобы «склепать дело» не требовалось большого ума. Каждый тупица, облеченный в униформу НКВД с блестящими пуговицами, изощрялись в этой гнусной грязной игре, вытягивая одной цепочкой за другую из бесконечной цепи человек отношений, все новые дела.

Впрочем, и в тюрьме, и в лагерях, окруженных сторожевыми вышками, колючей проволокой и овчарками, шла часто невидимая борьба. Через азбуку Морзе путём перестукивания от одной камеры до другой, людей призывали держаться стойко на допросах, не оговаривать себя, не клеветать на других. Здесь были свои бойцы, свои герои, что на войне. Но были и малодушные, и трусы, и камерные доносчики, и добровольные помощники палачей. Я их видел в каждой камере».

Методы

О том, как «работали» следователи «американки», сказано уже немало. Многое из этого пережил и сам Иосиф Ятченя. Пытки голодом, нескончаемые избиения, шантаж, угроза расстрелом… Однако его так и не смогли заставить подписать признательные показания. Будучи бывшим сотрудником органов, Иосиф Ятченя прекрасно знал, что именно этой подписью он вынесет себе смертный приговор.

Среди излюбленных следователями методов был «конвейер». В течение нескольких суток без еды и воды подследственных заставляли стоять в солдатской стойке. В это время следователи, сменяя друг друга, вели допрос. На «конвейере» у людей опухали руки и ноги, они не могли ходить, из-за отсутствия сна наступали галлюцинации.

Страница из дневника Иосифа Ятчени

Из дневника: «И вот я оказался в конвейере. В течение пяти суток не разрешали присесть, не давали пить, есть, спать. Переминаясь с одной ноги на другую, наконец, я не устоял и упал в обморок. Климович и еще один подлец подняли, посадили за стол, дали глоток воды и ручку — подписать протокол. Прихожу в некоторое сознание, а мысль работает: подписать — значит, смерть. А жить чертовски хочется. Дрожащими руками хватаю протокол и со всей силы рву его. Что было со мной потом, не знаю. Очнулся опять в тюремной больнице».

«Они считали всё для себя дозволенным — убивать, калечить, подвергать садистским издевательствам свои жертвы».

«Арестованного почти каждого пытают: одному жмут в дверях пальцы рук, выворачивают суставы, жмут в тисках головной череп, сажают на кол и гвозди, бьют резиновой палкой и тому подобное. Следователи так называемого предварительного следствия не без ведома прокуроров уводят свою жертву в каменное подземелье и застенок, там заносят они в свои протоколы признания, данные судорожными рыданиями или умирающим от пыток уже шепотом. Решает дело не факты, а физическая выносливость обвиняемого.

Человек, находящийся в строгом тюремном режиме, становится пешкой в руках тюремщиков. В долгом заключении человек всегда оказывается на грани безумия. Узник мучается постоянным зрелищем окружающего тюремного уродства, слух словно замкнут ватой вечного безмолвия, обоняние причиняет острые страдание: вонь аммиака, мышиного помёта и сырости душит. К заключению невозможно привыкнуть. Заключение — величайшее испытание души человеческой: сильная окрепнет, слабая надламывается. Но никто, за кем захлопнулась железная дверь «американки», не выходит из неё таким, каким вошёл».

Иосиф Ятченя искренне пытался понять, почему те, кто был признан защищать, становились палачами и садистами? В своих дневниках он много рассуждает о сталинизме, о коммунистической партии и о том, почему ее сыны стали настоящими преступниками.

Из дневника: «По сталинскому замыслу люди, находящиеся на работе в органах госбезопасности, не обязаны самостоятельно мыслить, а должны слепо выполнять его волю. В сталинский набор попадали только самые «достойные»: после прохождения отборочных комиссий новые кадры обучались лишь причинять людям издевательства и смерть. Выпускники сталинской школы становились вершителями человеческих судеб. Назад пути не было. Тройка внесудебного порядка подтверждала скорыми и беспощадными репрессиями. Тот, у кого сталинская власть отнимала право носить форму госбезопасности, если после этого остался жив, терял не только работу, но и спокойствие, так как попадал в картотеку под грифом «недовольные».

Главное и непростительное преступление партии в том, что она воспитала у огромной части коммунистов страсть к мучительству. С наслаждение мучили людей, сукины сыны! Это садистское наслаждение — и есть преступление, которое уже никто и никак не оправдает. Самое страшное не допросы, не грубость, не истязания, а то, что человек не может доказать свою правоту, когда силой заставляют подписать то, в чем он невиновен».

Иосиф Ятченя был освобожден в сентябре 1938 года. Приговор: понижение в правах. Однако эти 10 месяцев, проведенные в «американке» навсегда перевернули его жизнь.

Иосиф Ятченя (второй слева) в кругу семьи. 1959 год

«Я боялся и боюсь политических доктрин и разного рода теорий и хотел бы уберечь моих сыновей, внуков, правнуков и друзей от увлечения ими, чтобы ваши души не замыкали слуха. Казалось, недобрая судьба меня загнала в лапы 3 отдела госбезопасности, наконец, отступила. Другие остались в лапах коммунистического абсолютизма, а я вырвался. Когда человек молод, ему кажется, что у него нет прошлого, а есть только настоящее и будущее. Так было и со мною. Мою лодку несла на своём гребне непостижимая река времени и неизвестно, конечно, было, что ждало за первым же ее поворотом».