«Инвалиды тут — не помеха, забота о людях с инвалидностью — в приоритете»

Для минчанина Николая Бондаренко история протеста против режима Лукашенко началась не в 2020 году, а гораздо раньше. Еще в 2010-м при милицейском разгоне Плошчы он был сильно избит, а спустя три года старые травмы дали о себе знать, и беларус фактически потерял зрение.

Задерживали его с женой и дочерью и на массовых акциях протеста в 2020-м, правда, на «сутки» человека с инвалидностью не отправили, но и преследование не прекратили.

Больше трех лет Николай с семьей живет в Германии, все они получили международную защиту. Об истории борьбы с чиновничьей системой в Беларуси и качестве немецкой медицины, эмигрантском быте и разнице в уровне жизни беларус рассказал в интервью «Салідарнасці».

«В течение какого-то часа стало мутнеть перед глазами, и я полностью ослеп»

— Проблемы начались после Площади-2010, — вспоминает Николай Бондаренко. — Прошло месяца полтора-два после избиения, я, как мне казалось, более или менее восстановился, продолжал работать.

Последствия травм меня догнали через три года — а так только голова постоянно болела, фактически на обезбаливающих жил и не мог понять, в чем дело. А это были сигналы, что проблемы со зрением — но это уже потом выяснили, когда врачи проводили обследование.

Просто вдруг на работе в течение какого-то часа стало мутнеть перед глазами, и я полностью ослеп. Завезли в больницу, стали смотреть, в чем дело — за год прошло 4 операции, возвращали что могли, чтобы хотя бы свет перед глазами появился.

Беларусу дали первую группу инвалидности по зрению. Это не помешало ему продолжить работать: держал торговые точки, небольшое предприятие по деревообработке.

Каждые полгода — плановые обследования, контроль ситуации (зрение не улучшалось). А в 2016-м, когда групу инвалидности должны были утвердить бессрочно и окончательно,  вдруг начались «чудеса».

— Я-то знаю свое состояние: правый глаз вообще ничего не видит, левый был -20, ко всему прочему добавилась глаукома неоперабельная. Хотя в Беларуси мной занимались, наверное, лучшие на тот момент врачи-офтальмологи — завотделением профессор Марченко, еще жива была профессор Бирич, доцент Далидович, они меня оперировали и сделали все, что могли, чтобы по крайней мере у меня перед глазами появился свет.

Легкие сомнения все-таки были и надеялся, что на Западе, где медицина более развитая, все-таки смогут помочь. Но даже в  Германии, где надеялся что-то улучшить и прошел обследование в трех разных клиниках в Нюрнберге и Фюрце, врачи развели руками: «По вашему состоянию сделали все оптимально, лучше не смогут нигде». Сказали только себя беречь и соблюдать режим, чтобы максимально оттянуть ухудшение.

После этого без тени сомнений пошел на очередной МРЭК, чтобы получить уже пожизненно первую группу инвалидности. А в комиссии заявили: все хорошо, даем вам вторую групу. «Как так, у меня разве что-то улучшилось, я прозрел, может быть? Что-то не понял,» — возмутился Николай. — «Врач отвечает: раз не понял, тебе нужно не к офтальмологу, а к психиатру».

Беларус не растерялся, написал жалобы в Минздрав, получил публичные извинения — но решения никто не отменил, видимо, решив, что инвалид не станет «бодаться» с системой.

Но Николай Бондаренко покорно принимать несправедливость отказался:

— Решил, что буду с ними судиться. Тогда, к слову, познакомился с юристом Офиса по правам людей с инвалидностью Олегом Граблевским и директором Офиса Сергеем Дроздовским, они очень помогли и поддержали. Три года тянулась наша эпопея, мне сказали, что никто не судился с МРЭКом, все тупо соглашались с их решениями, потому что знали, что бетонную стену не перешибить. Говорю: ну значит, я буду первым.

До суда Николай прошел три независимых врачебных экспертизы о своем состоянии: две — от беларусских медиков, одну — в крупном офтальмологическом центре в Германии. Все специалисты дали заключение, что случай неоперабельный, требуется постоянный уход, и первая группа инвалидности по зрению. Но беларусский суд… принял решение, что заключение МРЭК верно.

— Там был цирк, честно говоря, — вспоминает Николай, — жену мою выгоняли из зала суда, «специалистов» МРЭК уличали в некомпетентности, подлогах, вранье, их уже трясло от одной моей фамилии. Но я понимал, где суд происходит и что на черное в нем говорят белое, и наоборот, так что в итоге ничего не доказал.

«Даже общее физическое состояние улучшилось»

После событий 2020 года беларус с семьей уехал в Германию. О немецкой медицине он отзывается так: «совсем другое отношение и совсем другой галактический уровень».

— Обследование, заключение, снимки, КТ, МРТ, — все очень быстро сделали и без малейших сомнений подтвердили мне первую группу инвалидности по зрению. Выдали удостоверение инвалида, которое дает, в частности, бесплатный проезд по всей Германии, в том числе перелет для меня и сопровождающего лица, бесплатные лекарства, постоянный контроль…

У меня даже общее физическое состояние улучшилось, хотя с возрастом здоровья, понятно, не прибавляется. Врачи предлагают постоянно какие-то новые препараты и методики, ощутимо заботятся — и это с учетом того, что я не немец, приехал из другой страны.

Скажу больше: у меня, у жены и дочери бесплатные карточки медстрахования, доступ к консультации любого врача. Начиная от домашнего доктора (это как у нас в Беларуси участковый терапевт), которого ты сам выбираешь — у нас врач азербайджанка, уже больше 30 лет в Германии, но хорошо говорит по-русски, и нам было гораздо проще с ней объясняться, пока совсем не знали языка.

— В Беларуси люди с инвалидностью словно бы «неудобны» для чиновников и общества. А в Германии?

— Не хочу употреблять громкие слова или штампы вроде «страна для людей», но в плане социальной сферы немецкие города — действительно города для жизни.

Безбарьерная среда, транспорт, магазины, учреждения, — все сделано для удобства людей с инвалидностью, это приоритет. В том числе многочисленные льготы, например, абонемент в бассейн — либо вообще бесплатно, либо за символическую стоимость.

Или другой пример: у нас в квартире ванная комната оборудована дополнительными перилами, чтобы было удобно. Но если есть необходимость, город может выделить еще €5000 на благоустройство санузла и душевой — не ты выпрашиваешь, а город обеспечивает.

Или взять те же автобусы — визуально похожи на то, что было в Минске в лучшие годы, МАЗ MAN. Но тут едва только водитель видит на остановке человека в инвалидном кресле — выходит, опускает дополнительный подъемник, чтобы максимально удобно завезти кресло в автобус, схема отработана, как «Отче наш».

Инвалиды тут — не помеха, повторюсь, забота о людях с инвалидностью — в приоритете.

Не так давно я ездил на концерт в Хане, где сделали отдельный сектор на возвышенности для колясочников и их сопровождающих, человек на 200, наверное — чтобы люди могли смотреть концерт с наилучшим видом. И таких вроде бы мелочей, совершенно естественных для немцев, но невообразимых в Беларуси, не счесть.

«Здесь не мы «скидываемся», а только нам дают помощь»

— Наша дочь после лицея в Беларуси поступила здесь в гимназию. К слову, гимназия здесь, в Вуппертале (земля Северный Рейн-Вестфалия — С.), — знаменитая. Она была основана еще в 1582 году, в ней учились 16 премьеров, разные мэры, губернаторы, музыканты, артисты, даже президент Германии Йоханнес Рау.

Было собеседование, по результатам дочь стала первой беларуской, которую приняли на учебу.

И опять же очень заметна разница в отношении: все поддерживают и помогают адаптироваться, так как мы на «социале» — бесплатный проезд по всей стране, Schülerticket; бесплатное питание, при этом столовая — ресторанного типа.

У них в гимназии есть еще зооуголок со всякой живностью, с игуанами, панорамный стеклянный лифт — так с первого взгляда не разберешь, крутая школа это или университет.

— И вся эта красота — не за счет спонсоров или родителей?

— Нет, наоборот, здесь не мы «скидываемся», а только нам дают помощь. В этом учебном году они летали на стажировку в Италию, в миланский лицей искусства — всем классом, жили в семьях 10 дней, чтобы лучше интегрироваться и понимать итальянский. Где-то через полгода — едут всем классом в Данию, в Копенгаген — смотреть город, изучать искусство. И это все бесплатно.

Если проецировать на Беларусь — в лучшем случае, свозят школьников в Несвиж или в Хатынь. Дочь занималась четыре года в минском Дворце молодежи в танцевальной группе, они ездили на разные конкурсы в Германию, Польшу, дипломанты, лауреаты, первые места — вот там мы, родители, каждый раз собирали деньги на поездку, питание и т.д.

Что касается разницы в уровне школьной подготовки — в первую очередь, поясняет Николай, для всех прибывших в Германию актуален язык, поэтому иммигрантов определяют в интеграционный класс:

— Там могут быть беларусы, украинцы, азербайджанцы, финны, хорваты, все дети, для которых немецкий неродной. И они два года усиленно занимаются языком, чтобы быстрее адаптироваться. Но вот наша дочь прошла программу фактически за год — хотя дома она учила английский, немецкий освоила уже так хорошо, что ее перевели в класс с немецкоязычными сверстниками.

Беларусское министерство образования при Лукашенко говорит: зачем мол, нам английский, немецкий и так далее. А здесь ровно противоположный подход, и у дочери за три года, что мы тут, немецкий свободный — С1, английский — С1, и сейчас она выбрала третий итальянский для изучения (а можно было и древнегреческий, и иврит, и французский).

Как итог — дочь свободно переходит с немецкого на английский, на русский и обратно. Акцент делается на то, чтобы дети были многоязычными и могли свободно чувствовать себя в Европе.

Немецкоязычные ведь и Люксембург, и Швейцария, и целые регионы во Франции и в Голландии. Мы ездили на Купалье в Гаагу (больше 200 человек собралось, Лявон Вольский приехал, Вероника Круглова), а потом еще в Роттердам — оказывается, у них немецкий второй или третий язык, почти все свободно говорят.

То есть, это нормальная практика для Европы. Дочь с подругой собрались и на две недели полетели отдыхать в Барселону — английского и немного испанского девочкам хватило, чтобы объясняться в гостинице, на пляже, в магазинах.

И эта уверенность чувствуется в молодежи: они не запуганные, не зажатые, не прибитые жизнью, очень легкие на подъем: хочешь — едешь в Польшу на фестиваль, или в Берлин на концерт «Би-2», нет границ и искусственных барьеров, ни языковых, ни визовых, когда нужно сто тысяч ухищрений, чтоб открыть шенген. Как бы банально ни звучало, это и есть свобода.

«Отношение во многом определяется тем, как сами люди себя ведут»

— В принципе, Германия в отношении беженцев достаточно толерантная страна. Наш регион, Северный Рейн-Вестфалия, исторически многонационален, только в нашем городе жители около 40 национальностей: сербы, хорваты, итальянцы, турки, греки, русские, украинцы… Такой монолитности, как, например, в Баварии, здесь нет.

И важно добавить, что отношение во многом определяется тем, как сами люди себя ведут. К беларусам отношение нормальное, ровное. К украинским беженцам немцы отнеслись очень здорово, за последние лет 40-50 так никого не принимали, ни сирийцев, ни иранцев, ни югославских беженцев.

Со старта давали всем жилье, пособие, медстраховку, сразу же разрешение на легальную работу, даже вид на жительство. Немцы были очень воодушевлены, приняли около 1,5 миллиона человек.

Но спустя два года после начала войны часть этих людей показала себя, мягко говоря, не цветом нации. Многие просто начали паразитировать на соцподдержке — учиться не хотят, работать не хотят, в интеграционных программах никак не участвуют (для сравнения: в Польше на 2024 год, по данным ZUS, около 800 тысяч украинцев, и 97% официально работают, а в Германии — 14% от общего числа украинцев в стране) — соответственно, и отношение к ним изменилось, местных это начало напрягать.

«Можно купить килограмм свиной вырезки за €4-5, или говядину Black Angus, €35 один стейк»

Спрашиваем у Николая, изменилось ли после переезда качество жизни семьи — шокировала ли высокая коммуналка, сильно ли выросли цены в магазинах, или соцподдержки на бытовые нужды хватает?

— В Беларуси, поскольку была работа у супруги, у меня бизнес, мы, в принципе, никогда не экономили на продуктах, не отказывали себе ни в чем. Но ничего не поменялось и после переезда — даже с учетом того, что жена и дочь учатся, а я как инвалид не работаю, получаю пособие и социальные выплаты. Рацион питания даже улучшился, потому что выбор стал больше.

Здесь продукты доступны на любой уровень дохода. Как в Беларуси есть «Евроопт», так в Германии есть сети Lidl, Aldi, Rewe — супермаркеты, дискаунтеры. И можно выбрать по цене: купить килограмм нормальной свиной вырезки или антрекот за €4-5 или €12-15, или говядину премиум-класса, вроде Black Angus, €35 один стейк. Фрукты, овощи любые — круглый год.

И мы не экономим на продуктах — на это все хватает пособия. Не поменяв особо рацион, все даже прибавили, лично я килограмм на 15 поправился, и от многих беларусов, кто приехал после 2020-го, то же самое слышу — видно, это нервы.

Так что Азаренок или Тур, которые рассказывают про «невыносимую жизнь в Европе», несут такой же бред сивой кобылы, как путинская пропаганда. И не отдают себе отчет, что в 21 веке люди коммуницируют — и мессенджеры, и зум, и можно быстро узнать у тех, кому доверяешь, реальную картинку.

«В плане целеустремленности беларусы выгодно отличаются от многих»

Очень многие беларусы, кто жил в Германии спокойной жизнью по 15-20 лет, плотно познакомились друг с другом и сдружились диаспорой только в 2020 году, говорит Николай.

— Повстречал среди «старых беларусов» и минчан, и выходцев из Бреста, из Барановичей — причем такие люди, меня аж распирало от восхищения и гордости за беларусов: выпускники консерваторий, успешные юристы, профессора, математики-химики, дипломированные присяжные переводчики.

В плане целеустремленности, желания достичь результатов беларусы выгодно отличаются от многих, это понимают и сотрудники миграционной службы, и центров занятости.

Оно и приятно, что нас воспринимают такими же европейцами, с высоким уровнем интеллекта и хорошим образованием — тут как только увидели БГУИРовский диплом моей жены, сразу сказали, все помогут с переобучением и подтверждением, только чтобы такой квалифицированный специалист скорее смог приступить к работе.

Или вот у нас в городе есть единственная беларуска, которая закончила в Минске консерваторию, а потом здесь консерваторию по классическому органу — сейчас играет мессы, входит в совет костела.

Есть большая диаспора беларусов в Баварии — Мюнхен, Нюрнберг, костяк профсоюзных активистов — в Бремене, сильная суполка в Берлине, диаспора в NRW (Северный Рейн-Вестфалия) тоже многочисленная и активная.

Кто-то больше делает упор на культурные акции, кто-то занимается специализированной юридической помощью. Мы тоже помогаем беларусам в Беларуси и Украине, но стараемся не публичить особо — делаем и делаем.

Такого штампа, чтобы скучал по речке, березкам или чему-то такому — такого нет. По времени, по людям, настоящим людям, которые остались в Беларуси, особенно в неволе, с которыми многое пройдено, и сегодня сердце кровью обливается.

Некоторых, признаюсь, не понимаю: почему оставались до последнего, осознавая, что их «достанут»? О себе я понимал уже в 2021-м, сидя в посольстве, что для меня это билет в один конец. При самых оптимистических прогнозах не думаю, что в ближайшие 10 лет «открутят гайки» и будет в Беларуси какой-то просвет.

Это когда-то, в более либеральное время, в «расцвет демократии», у меня была на «Экспобеле» точка с БЧБ-флагом, все ходили и удивлялись. Сейчас такое представить вообще невозможно.

А здесь нам понадобилось несколько лет, чтобы немного затянулись травмы 2020-го — я смотрю на дочку и вижу, что у нее выпрямилась осанка, изменился взгляд.