Эта страна напротив

Из Минска мы выехали на автобусе “Сетра”, как и предполагалось, ровно в 19.00. В салоне беспрерывно звонят сотовые телефоны. Я начинаю ненавидеть Моцарта. Отъезжаем от Минска. Телефоны умолкают, и в наступившей тишине раздается дружный хруст семечек.

Через два часа — первая остановка, во время которой я рассматриваю своих попутчиков. 90% пассажиров — женщины. Мужчин трое: один — чей-то муж и двое мальчиков лет по шестнадцать. Среди предоставленных фирмой удобств — чай и кофе, а также транслировавшаяся в салоне молодежная комедия “Зятек”, которая, по счастью, с середины оказалась непоправимо бракованной.

Торговые связи между Беларусью и Польшей имеют свою историю. Сперва поляки навязчиво предлагали на минских улицах кружевные трусики и складные зонтики. Потом, наоборот, на польских рынках прочно обосновались белорусы, продававшие там все, за что можно было просить деньги в принципе: от зубной пасты и бутылок с сомнительного качества спиртом до изделий из золота. Нынче поляки, сколотив на торговле мелочевкой начальный капитал, производят собственный “Блендамед” и пьют качественный “Мартини”, а мы скупаем на Белостокском рынке все те же кружевные трусики, складные зонтики и прочий дешевый ширпотреб.

На пограничный переход Брузги автобус прибыл в 23.40. Час времени мы потеряли на том, что висевшую на крючке куртку дама-руководительница приняла за сидящего человека и количество пассажиров никак не совпадало со списком.

Зашедший в автобус польский пограничник, окинув взглядом пассажиров, обрадовался: «Все старые клиенты!»

Потом нас выпустили в магазин Duty Free, где народ затарился дешевой водкой с загадочным названием Funt Liha.

Макроторговля по микроценам

В 3 часа ночи наконец отъезжаем от таможни, в 4.15 высаживаемся на овощном рынке. Перед киосками выставлены лотки и ящики с овощами и фруктами, тут же лежат упакованные в целлофан нарезанные салаты — заправь маслом, и на стол. Одинаковые кочаны капусты в зеленых сетках напоминают в темноте волейбольные мячи. Цены убивают (в хорошем смысле слова): при курсе доллара к злотому 1:3,77 ящик великолепных, одно к одному, яблок — пятнадцать злотых, корзиночка киви — три с половиной. В магазинах — подсолнечное масло в трех— и пятилитровых бутылях, приправы, макароны, копченые куриные крылышки в вакуумной упаковке. Многие закупают оптом чай, кофе, сладости. Открыта мясная лавка, к которой сразу же приникает половина автобуса. Продавцы ночным покупателям радуются как родным.

Следующий пункт назначения — оптовый супермаркет “Макро”, к которому мы подъезжаем без нескольких минут семь. Двери закрыты, на стоянке — только наш автобус. Похоже, что мы первые покупатели.

Огромный “Макро” не обойти за сутки. Нам же на все про все выделили 45 минут. Если не знаешь, где что лежит, уйдешь с пустой корзиной. После долгих блужданий обнаруживаю стенд с сырами. Но поскольку магазин оптовый, то и сыры здесь продаются огромными головками и кругами. С трудом выколупываю из коробки два клинышка “Dor Blue”, которые у меня возле кассы отбирает невыспавшаяся продавщица. Оказывается, сыр можно брать только упаковками, в каждой из которых — несколько килограммов деликатеса.

Голос трезвой Родины

И вот наконец конечная цель нашего путешествия — вещевой рынок. Мы приехали рано, и кажется, что рынок пуст, не видно ни покупателей, ни продавцов. Но стоит на минуту задержаться возле того или иного товара, тут же из-под земли появляется вежливый и предупредительный поляк.

Первое впечатление: я никуда не уезжала. Пейзаж передо мной — точная копия минских рынков. Разве что на польских цены пониже да ассортимент побольше. Пятидесятидолларовая люстра, к которой я давно прицениваюсь в Минске, здесь стоит ровно двадцать. Много саженцев роз и прочих семян, которыми, несмотря на запрет перевозить их через границу, активно затариваются “челноки”.

К 10 часам утра на рынке становится людно — подъехали еще несколько автобусов с минскими номерами.

Со всех сторон движутся женщины с огромными клетчатыми сумками-баулами, которые стали видовым признаком отечественных “челноков” на всех вокзалах и рынках Европы.

Есть вещи изначально непостижимые. Например, масштабы Вселенной или то, как на протяжении всего путешествия, таская тяжеленные сумки, проведя две ночи без сна, пакуя, распаковывая, ожидая, эти женщины умудряются выглядеть свежими, сохранять маникюр и не забывать о макияже. Большинство из них — матери-одиночки, “поднимающие” по несколько детей. Одна из замужних “челночниц” всю дорогу по телефону “лечила” мужа, который, оставшись без присмотра, сразу же отравился, съев какую-то гадость. Другая раз в два часа набирала Минск и, поговорив с благоверным, оповещала весь автобус о своей радости: “Девочки, а голос-то у него трезвый!”

На стоянке женщины пакуют багаж. Сумки в чрево автобуса заталкивают не абы как, а с умом. Виртуозная работа, когда не пропадает ни один квадратный сантиметр. Женщина из последних сил пихает вещи в багажник. Немолодая дама в очках отстраняет ее и точным движением посылает сумку в нокаут, после чего она идеально вписывается в небольшую дыру. Все упаковано так, что между двумя баулами не проползет не то, что мышь — таракан не просочится. В глазах у взмокших женщин немой вопрос: неужели на границе заставят все доставать? Старшая группы с тяжелым вздохом произносит: “Это, девочки, как с пограничником повезет. Один автобус пропустит не глядя, другой семки в кармане заставит взвесить”.

В час тридцать пополудни отправляемся домой. Впереди — самая нервная часть пути.

В ожидании чуда

Перед границей в автобусе начался энергичный обмен купленными вещами. Оказалось, что если у одного пассажира много одинакового товара, то таможня будет вести речь об оптовой закупке, а за нее уже совсем иной расчет, нежели за вещи, приобретенные в личное пользование. А потому — возьми мои кастрюли, дай мне свои цветочные горшки… Лично я на время прохождения таможни “пригрела” мешок с чьими-то брызговиками.

На границу автобус прибыл в 16.50. В Минск мы поехали только в 22.55, проведя на границе практически шесть часов. И это при том, что перед нами не было никакой очереди.

Сразу после того, как автобус приехал на границу, пограничник собрал у нас паспорта. Последующие четыре часа не происходило ничего. То есть совсем ничего. Автобус в гордом одиночестве стоял напротив терминала, мимо него время от времени пробегали озабоченные люди в форме, не обращая на нас никакого внимания. Ожидание явно затягивалось, но нервничала, похоже, одна я. Закаленный народ расслабился, одни взялись расписывать пульку в преферанс, другие озаботились поиском стаканчиков для вина, третьи курили на свежем воздухе.

— Чего ждут служивые? — спросила я у соседки.

— Как чего? — удивилась та. — Денег, конечно!

Замечу, что с самого начала путешествия я чувствовала несколько настороженное отношение к себе. Мои попутчицы знали друг друга по несколько лет, а я — новый человек, от которого неизвестно чего ждать. Да к тому же практически без багажа, что лишь усиливало подозрения на мой счет. А потому, когда перед границей весь автобус стал для чего-то собирать деньги, с меня взяли всего несколько долларов. На мой вопрос: “Для чего?” — мне туманно ответили: “На переход границы”…

На границе доллар ходит хмуро

Ограничение на ввоз товаров в Беларусь пятьюдесятью килограммами было введено больше года назад. По словам опытных “челноков”, первое время таможенники на перевес смотрели сквозь пальцы, и лишние килограммы пересекали границу без санкций. В декабре прошлого года “возвращенцы” из Польши впервые почувствовали повышенное внимание к весу своего багажа. Дальше — больше. Сами “челноки” свои неприятности связывают с тем, что государство “косит деньги на посевную”.

Так это или не так, но теперь груз полагается на границе достать из автобуса, взвесить и за каждый килограмм сверх разрешенных пятидесяти доплатить в казну 2 евро. Правда, на деле зачастую получается, что за перевес доплачивают не в казну, а в карман конкретному лицу. На мой вопрос: “Сколько?” — мне ответили: “От 700 до 1500 долларов с автобуса”. Так это или нет, сказать не берусь, замечу лишь, что нет предела усердию борцов с контрабандой в поисках лишнего веса. Случается, что для достижения “нужного” результата на весы требуют положить женские сумочки.

Через четыре часа нас наконец заметили. Подошедший таможенник попросил достать весь багаж. За дорогу от Белостока вещи спрессовались, и тяжеленные сумки с мягким стуком нехотя плюхались на асфальт. Поблизости от автобуса, как эшафот, возвышались огромные весы. Десятки людей следили за выражением глаз таможенника: скажет “проезжайте” или заставит взвешивать багаж, ограничится внешним осмотром или скомандует “на зал”, и тогда придется тащить тяжеленные сумки для досмотра по ступеням и обратно…

— Однажды нас в Брузгах три часа потрошили, а потом отправили обратно, — говорит немолодая женщина с грузом цветочных горшков и двумя пледами.

— Куда обратно? — обалдеваю я. — В Польшу?

Дама, закуривая, кивает головой.

— И что же вы делали?

— Развернулись и поехали через Брест. Там нас пропустили, — пожимает плечами она.

Еще час мы провели на ветру возле своих пакетов и коробок, после чего нам разрешили вернуться в автобус. Если в Белостоке на упаковку вещей ушло около часа, то на таможне все то же самое мы втиснули на место минут за пятнадцать. Близость родины придавала силы.

На границе, даже если ты кристально чист перед законом и не нарушил ни сном ни духом, чувствуешь себя удивительно виноватым и беззащитным. Бесправней «челнока» на таможне разве что зэк в СИЗО. Тут недавно президент по телевизору пугал народ обещаниями заставить всех полюбить родину. Позволю себе выступить со встречной инициативой: а что, если наша родина тоже попытается полюбить нас? Такими, какие мы есть: косыми, кривыми, тощими от недокорма, толстыми от нерационального питания, нервными от телевизионных страшилок? С сумками, баулами и семками в кармане? Может быть, тогда и нас не придется заставлять, и будут наши чувства взаимными, крепкими и естественными.

В Минск мы возвратились в 3.30 ночи. Перед высадкой у нас собрали паспорта на случай недоразумений с багажом. Документы окончательно раздают лишь после того, как все разбирают свои вещи. Это своеобразная гарантия того, что никто не скроется, прихватив в темноте и суете чужую сумку.

***

Когда-нибудь «челноку» поставят памятник. Это будет высеченная из темного камня немолодая женщина между сорока и пятьюдесятью, невысокого роста, плотная, крепко сбитая, с короткой стрижкой и огромными пузатыми клетчатыми сумками в обеих руках. Сзади за ее подол будут держаться голодные дети и не очень трезвый муж, спереди — грозно возвышаться пограничник. На постаменте будет написано: “Она сражалась”. Если это будет нескоро, то к этим двум словам добавится, с кем и за что.