Эта пыль у нас людом зовётся

В трех наиболее громких сюжетах последних недель - об избитом в Ленинском РУВД пенсионере, о запрете на увольнения с модернизируемых предприятий деревообработки, о «сожженной деревне» в Витебской области - есть много общего. Главное во всех трех случаях - особое, ни с чем не сравнимое отношение к людям, которое проявляется со стороны государства.

Человек отличается от зверя тем, что способен к разговору. Эту фразу классика власть активно продвигает во внешней политике, склоняя с ее помощью Европу к диалогу, но совершенно забывает во внутренних делах.

Причина, по которой увольняются рабочие в Борисове, в том, что им мало платят. Не в том, что люди ленивы или нарочно саботируют модернизацию предприятия. Нет, причина банальна - нехватка денег.

И вот вместо того чтобы собрать их и объяснить, что если модернизация закончится, они будут получать 1 тыс. долларов (как сказал президент, посещая завод), тут звучат просто невероятные слова: «Должен работать! Уволился - на принудительные работы, и сюда же работать».

Власть не извиняется за то, что рабочие получают мало. Она не уговаривает и не умоляет. Она угрожает. Она вводит ограничения, возвращающие к крепостным временам, к рабовладельческому строю.

То же нежелание говорить - в ситуации с пенсионером, охранником автостоянки Василием Сорочиком, который утверждает, что в Ленинском РУВД Минска на него надели наручники и стали избивать, склоняя к признанию в краже надгробных плит. Сейчас по его жалобе возбуждено уголовное дело, но вовсе не факт, что все не повернется с ног на голову и главным подозреваемым, как это у нас очень часто бывает, не станет сам Сорочик.

Пока же никаких извинений перед стариком не прозвучало. Ни с одной из сторон. И можно сколь угодно сомневаться в правдивости его слов, но сомневаться в реальности кровавых писягов на его запястьях не приходится: они хорошо просматриваются на видео его показаний на YouTube.

Дело с «сожженной деревней» укладывается в смысловой зазор между двумя публичными заявлениями.

Первое принадлежит председателю Витебского горисполкома, который сообщил: «Мы индивидуально подошли к каждому. Выяснили, есть ли в собственности жилье, помогли с доставкой имущества».

Второе заявление сделала жительница «сожженной деревни» Елена Кудрявина в интервью «Еврорадио»: «Первый дом сносили 1 декабря. Разрушили и сожгли. Люди там не жили. Мы у рабочих стали интересоваться, когда будут другие дома разрушать. Нам снова говорят: весной вас снесут. Но вечером этого же дня, уже темно было, объехали все дома и объявили, что в 10 часов завтра будет собрание. На нем заявили: имеете двое суток».

И вот непонятно: почему нельзя было собрать людей полгода назад и объяснить им, что их незаконно заселенные дома будут уничтожены? Или хотя бы так: сейчас, после того как уже здорово «напороли» с внезапным сносом, а Интернет успел приплести к уничтожению деревни тему «готовящегося визита Лукашенко», просто выйти к людям и извиниться? Хотя бы за те самые разбитые горшки, милые сердцу сельчан?

Вы вообще себе представляете, что это такое для человека - снос дома, в котором он вырос? Стирание с лица земли деревни, где прошло детство? Вы представляете размер травмы? И что, нельзя было хотя бы сделать это прилично?

Кто-то видит в этих трех случаях проявление «срыва резьбы» в головах низовых управленцев, желание решать дела «по-быстрому». Кто-то обращает внимание на то, что люди просто очень осмелели, и раньше никто не решился бы идти в открытую против Ленинского РУВД и той огромной системы, которую тот представляет.

В происходящем можно увидеть даже усилившуюся роль новых медиа, ибо лет пять назад не нашлось бы не только «сквоттеров», осмелившихся публично связать сожжение собственной деревни с визитом президента, но и медиа, способных об этой взаимосвязи открыто написать (а тем более - заполонить информационную среду демотиваторами с изображением «зондеркоманды», уничтожающей деревню).

Но все представляется несколько глубже, чем, скажем, проявление социального кризиса и вымывание из системы денег, которые раньше смягчали - а теперь больше не смягчают. Просто власть изначально относится к людям как к пыли. Или как к скоту, с которым можно, в принципе, поговорить - как говорит доярка с коровой перед дойкой, когда у нее, доярки, хорошее настроение. Но когда настроение плохое, зарплата не устраивает и сроки поджимают - зачем с ней, коровой, говорить? Тем более - извиняться?

До сих пор такое отношение власти к людям тщательно маскировалось, припудривалось «электоральными процедурами», в процессе которых государство делало вид, будто ему интересно, что думают люди о тех, кто представляет этих людей в парламенте. Но теперь, ввиду обострившихся социальных противоречий, времени и, главное, сил на маскировку нет - решения и действия становятся предельно конкретны, без вежливых или стеснительных улыбок.

Кризис рабовладельческого строя во втором веке нашей эры в Римской империи начался потому, что производительность труда невольников стала несопоставимой с производительностью труда вольнонаемных: рабы, черт бы их побрал, портили орудия производства и без искринки подходили к модернизации деревообрабатывающих предприятий. И сейчас, после всех этих информационных поводов, не оставляет впечатление, что в Беларусь не пришло даже феодальное мышление: мы остались в римской «рабовладельческой демократии». Что реформа 1861г., освободившая крестьян, как-то плавно обошла мозги тех, кто является здесь «помещиками», «губернаторами» и «градоначальниками».

Ясно, что мы бесконечно далеки от идей английской и французской буржуазных революций, предоставивших доступ к управлению государством «среднему классу», буржуазии, - но бить «холопа» батогами, сечь его палкой, чтобы выбить признание? Привязывать к рабочему месту, делая уже абсолютным «рабом», под угрозой «принудительных работ», - это ли не слишком? Не чересчур ли глубоко мы застряли в истории? Не перейти ли нам хотя бы к феодализму?