«Если государству медработники нужнее в изоляторах…». История врача, который четырежды был задержан

В последний раз его задержали 14 января, когда он находился на больничном. Тогда, рассказывал на суде врач, он вышел в аптеку и поликлинику — по пути домой его и задержали. Двое суток он провел в ИВС, после чего — выпустили: Руслан в тот момент болел COVID-19. Через несколько недель ему придется вернуться в изолятор, чтобы «досидеть» назначенное наказание — 15 суток ареста «за участие в пикете». Но Руслан по этому поводу не унывает и не теряет оптимизма.

Фото Вадима Замировского, TUT.BY

Вообще, говорит Руслан Бадамшин, он считает себя человеком везучим: у него отличная семья, после своего первого задержания 10 августа он попал в Жодино, где не было избиений — а мог бы угодить на Окрестина, где они были. Хотя задержаний, считает врач, «уже правда многовато».

— Друзья подшучивают: «Мы тебя, конечно, любим, но пока с тобой дружить не будем. И на встречи к нам не приходи», — улыбается Руслан.

В первый раз его задержали 10 августа на улице Игнатенко в Минске, недалеко от мечети.

— Мы гуляли с друзьями. И тут во дворы заезжает тонированный микроавтобус. Открываются двери — оттуда выходят ребята в черном. Мы бросились врассыпную — это была естественная реакция. Погнались за мной. Я споткнулся, упал. После этого меня начали избивать, зачем-то стрельнули в бедро. Хотя я лежал на тротуаре и вряд ли мог оказать какое-то сопротивление. Позже я проходил медицинское освидетельствование, обращался в больницу, подавал заявление в СК. Там до сих пор лежит мое заявление об избиении и похищении, но, как и по сотням других, никакого движения нет.

Двое суток Руслан пробыл в Жодино. В камеру, рассчитанную на десять человек, поместили около 30. Еду, по словам врача, выдавали только на тех шестерых, кто был задержан до 9 августа. Но все делились друг с другом.

В начале ноября Руслана задержали во второй раз. 2 ноября он был на встрече медиков, которые пришли поддержать отчисленных студентов медуниверситета. Итог — ночь в Московском РУВД, суд и 15 «суток» от судьи Лидии Телицы. Арест Руслан отбывал в СИЗО Барановичей.

29 ноября — вскоре после освобождения — он вышел на Марш соседей. Там его опять задержали. Очередные 15 суток от судьи Светланы Черепович он провел в Жодино.

— Если сравнивать: какой из арестов вам дался тяжелее всего?

— Наверное, первый. В камере — в три раза больше людей, чем положено. Первые сутки нас вообще не кормили. Было жарко, условия — полная антисанитария. Плюс в первый раз все было необычно.

— В ноябре вас задержали второй раз за месяц. Не думали, что, может, стоит остановиться, учитывая, что недавно 15 суток отсидели?

— Переносить трудности мне не впервой. Боятся, наверное, все. Но мне было бы стыдно сидеть дома. Я не питаюсь иллюзией, что после перемен мы будем жить, как в Швейцарии. Но Беларусь должна стать хотя бы страной, где работает закон, где человек не боится высказывать свое мнение, проявлять инициативу; где в милиции служат порядочные люди. Для меня это важно ради будущего своих детей.

Если брать последний раз, когда меня задержали, то это было что-то немыслимое. Мы шли с другом в сторону дома. На улице никого не было. И тут раз — на меня просто напали. Я реально подумал, что это бандиты. Меня повалили на землю, натянули шапку до подбородка. Раз после этого я оказался на Окрестина, естественно, это были какие-то сотрудники силовых органов. Хотя по закону они должны были представиться. Если я совершаю какие-то незаконные действия — потребовать их прекратить. Все каноны того же закона о милиции грубо нарушены.

«Мне ответили: «Нет документа — нет и болезни»

— Вы говорили в РУВД и в изоляторе, что заражены коронавирусом?

— Конечно. Но это мало кого интересовало. На Окрестина я ехал вместе с другими задержанными — всего нас было пятеро. Сказал фельдшеру, который нас «принимал», что болею. Мне ответили: «Нет документа — нет и болезни». И поставил COVID-19 под вопросом. Жалобы на тот момент были несильные: боль в мышцах, головная боль, усталость при малейшей физической нагрузке. Кашель к тому моменту более-менее прошел. Но после ночи в холодной камере вернулся. А с ним — и боли в груди.

Руслан говорит, что как задержанного с ковидом под вопросом его посадили в отдельную камеру. В ней было холодно: тепло от батареи нивелировал сильный мороз на улице. Он несколько раз просил вызвать фельдшера — на его просьбу отреагировали с третьего раза. Лечение, которое он получил в ИВС, оказалось простым: измерили температуру бесконтактным термометром, один раз дали таблетку парацетамола, во второй — ибупрофен и аспирин.

— Были удивлены, что судья Максим Трусевич признал вас виновным и назначил 15 суток ареста?

— Честно — да. Рассчитывал хотя бы на штраф, учитывая, что у меня подтвержден коронавирус. Плюс свидетели утверждали, что никакого митинга в том районе не было. Сначала, по версии милиции, там проходило шествие. Потом протокол переделали под пикет — милиция даже приезжала на Окрестина, чтобы я его переподписал. Кроме этого, по словам милиционера-свидетеля, пикет проходил на Никифирова, 5, и все задержанные уже расходились. Но я (и это подтверждают записи с видеокамер) двигался в обратную сторону. Как я мог расходиться, если по факту шел к тому месте, где этот так называемый пикет проходил? — после суда у Руслана осталось много вопросов без ответа. Решение он планирует обжаловать.

По словам врача, он не рассчитывал, что его отпустят на месяц и позволят выздороветь.

— Морально я смирился. А что делать, если уже судили? Единственное, понимал, что передач не будет, и теплых вещей не получу. А в камере действительно было очень холодно.

Отпустили Руслана, как он считает, благодаря настойчивости его жены Татьяны и сестры Людмилы. Сам он такого исхода не ожидал.

— Никто не сказал, что меня выпускают. После суда, к вечеру (а изолятор был практически пустым), нас всех — пятерых человек — спустили на первый этаж. Мы подумали, что это перевод на ЦИП. Раздали вещи — и тут говорят: «Бадамшин, распишись в журнале за полученные вещи». И ведут меня к двери. Что за дверь — непонятно: обычно из Окрестина я выезжал на автозаке, не своим ходом. Потом открывается вторая дверь — и я вдруг оказываюсь на улице. Первую минуту не понимал, что происходит. Потом сообразил. Ничего не объяснили, но я, в принципе, не огорчился.

На улице я встретился Аллу Сергеевну, которую задержали из-за меня. Она услышала, как я кричал «помогите», побежала с остановки, где стояла, начала снимать на телефон происходящее. И ее за это схватили. Потом она рассказала, что не очень хорошо разбирается в телефоне, даже ничего не смогла снять. Я бесконечно всем благодарен.

— Каково жить и знать, что пройдет пару недель — и нужно опять вернуться в изолятор?

— Знаете, мне 36 лет, и до 2020 года я не был в курсе, где находятся минские РУВД. Сейчас знаю адреса абсолютно всех отделений. Конечно, я негативно отношусь к тому, что мне придется сидеть, но не боюсь этого. Каждый раз, когда я находился на Окрестина, в Жодино и Барановичах, надеялся, что выйду — и у нас что-то в стране поменяется. В этот раз тоже надеюсь, что мне не придется сидеть еще 13 суток.

— Вы большой оптимист.

— В СИЗО ты оказываешься в абсолютной изоляции. Но время идет, и ты веришь, что что-то должно случиться. Естественно, хорошее. Тем более, вместе с тобой находятся единомышленники. Это придает оптимизма, энергии, силы бороться за свои идеалы, отстаивать свою гражданскую позицию. Когда мы сидели в Барановичах, было очень интересно, кто же победит на выборах в США: Байден или Трамп? Каждый раз, когда заходили тюремщики, мы у них спрашивали о результате. Но многие даже не знали, кто это такие. Мне показалось, там не очень образованные люди работают.

— Если вам придется отсидеть 13 суток, вы будете брать трудовой отпуск? Отпуск за свой счет?

— Нет. Если государству медработники нужнее в изоляторах, то что поделать… Вообще, мой адвокат говорит, что сейчас стало интересно работать. Раньше ее клиентами часто были наркопотребители, воры, а сейчас — врачи, программисты, юристы, предприниматели и другие. По большому счету, я думаю, властям все равно, какая медицина у народа. У них — своя лечкомиссия, в которой не бывает очередей, есть новое оборудование. А то, что врачи сидят в тюрьмах, их мало беспокоит, наверное.

Руслан говорит, что во время отбывания ареста в Барановичах ему регулярно приходили письма. Такое послание ему отправили его дочки. Фото личный архив Руслана Бадамшина

— Вы пробыли под арестом уже 34 суток. По сути, это месяц, выброшенный из жизни. Или как вы к этому относитесь?

— Я бы не назвал это месяцем, выброшенным из жизни. За это время у меня появилось очень много хороший товарищей, единомышленников. Когда случается какая-то трудная ситуация, теперь мне даже не нужно звонить, чтобы попросить о помощи. Люди сами предлагают ее. Лучше бы, конечно, провести это время с семьей. Тем более, у меня две дочки: младшей Александре — 6 лет, старшей Ульяне — 9. Ульяна очень переживает. Меня это, конечно, сильно беспокоит.

«Эта ситуация помогла мне лучше узнать своих коллег. Никогда не думал, что они будут стоять за меня единым фронтом»

— Вы учились в суворовском училище, ваш отец — военной летчик в прошлом.

— Да, он и сейчас учит летать.

— Как так получилось, что вы стали врачом?

— Когда я учился в суворовском, нас заранее готовили к поступлению. Кто-то хотел стать пограничником, кто-то — пойти в КГБ. Многие ребята, чьи родители были милиционерами, шли в правоохранительные органы. Моя мама хотела, чтобы старший брат стал врачом, но тот не поддался. А я согласился. У нас в семье медиков не было, но мне специальность понравилась.

Мне никогда не хотелось быть чисто военным. Потому что в армии слишком много пустой траты времени. Подготовка к смотрам и парадам, строевая подготовка — я все-таки за то, чтобы работать продуктивно. Поэтому решил стать военным врачом. Ты военный, но в то же время — медик, делаешь свою работу не для картинки, а для того, чтобы быть полезным.

После шести лет учебы в университете Руслан Бадамшин пошел работать в военную часть в Печах. Первый год он служил командиром отдельного медицинского отряда. Но медицинскую помощь оказывал редко — больше заведовал машинами ЗИЛ-131 для дезинфекции и обработки в полевых условиях, а еще автоперевязочной ГАЗ-66.

— Первое время я пребывал в шоке. На меня повесили материальную ответственность, я вообще не работал врачом — максимум оказывал доврачебную помощь. Из машин постоянно сливали топливо. Приходилось платить. В конце концов настоял, чтобы меня перевели в медроту.

Три следующих года Руслан Бадамшин отработал неврологом в медицинской роте. Там он решил, что ценность его местонахождения на этой должности небольшая.

— Принял для себя решение, что в Печах как специалист я не состоюсь. По истечении четырех лет уволился за систематическое нарушение контракта.

— Многие бывшие военные рассказывают, что уходить со службы тяжело: кажется, что там, «за забором», ты никому не нужен. У вас было такое переживание?

— Нет, я понимал, что если ты что-то умеешь, то найдешь себя. В моем детском представлении командир должен идти в атаку, решать глобальные ситуации, а не измерять расстояние между звездочками и быть довольным, если нашел ошибку. Я понял: нужно что-то менять, пока я не потерялся как специалист. Тем более, если ты здоровый мужчина, у которого есть руки и ноги, то вариантов — уйма. Все остальное — оправдание своей слабовольности.

После увольнения Руслан стал врачом-терапевтом в поликлинике, затем — неврологом, брал дежурства в 10-й клинике. С 2018 года он работает в РНПЦ неврологии и нейрохирургии на должности врача функциональной диагностики, специализируется на наследственных и приобретенных нейромышечных заболеваниях, в том числе работает с пациентами с СМА.

— Если загуглить ваше имя, на первой странице поиска окажется информация о вас как враче и о всех ваших задержаниях. Вам это мешает в работе и общении с пациентами?

— Никоим образом не мешает. Более того, вся эта ситуация помогла мне лучше узнать своих коллег, которых в очередной раз хочу поблагодарить. Никогда не думал, что они будут стоять за меня единым фронтом — и врачи, и медсестры.

— Ваша жена мужественно пережила ваши четыре задержания. Как она это перенесла?

— С какой-то стороны ей было тяжелее, чем мне. Когда ты сидишь в СИЗО, просто ничего не знаешь. Эмоциональный фон приглушается, от безысходности ничего не можешь сделать. А родственники в этот момент тебя ищут, пытаются узнать, где ты, что с тобой. Жене тяжело, но она полностью меня поддерживает. Ведь мы просто выступаем за правду — и против того, что нас, белорусский народ, обманули на выборах. Так, по крайней мере, я рассказываю свои детям.

— Откуда у вас самого такой оптимизм?

— Благодаря абсолютной уверенности в своей правоте. Нам отступать некуда. Если отступим, в Беларуси будет невозможно жить. Я до сих пор не могу принять, что в XXI веке в Европе возможно такое, причем у всех на виду.