«Дылды при всем своем могуществе не могут переступить порога без риска фатального проигрыша»

Российский политический обозреватель – об уроках Беларуси.

Фото Надежды Бужан, Наша Нiва

— Между тем белорусский протест провел свою седьмую неделю сопротивления, — пишет Кирилл Рогов. — Это необыкновенно мощно и меняет некоторые наши представления о динамике постсоветских режимов. Никто не ждал этого от Беларуси. А история, которую мы уже второй месяц наблюдаем онлайн, очень многое говорит нам об ограничениях насилия в диктаторских режимах.

Казалось бы, вооруженный до зубов диктаторский режим не оставляет никаких шансов мирному протесту: что он может против натренированной, крупногабаритной, одетой в жилеты и шлемы армии? И горячие головы постоянно призывают протест взять в руки колья и мотыги, и быть мужчинами.

Но динамика сопротивления и насилия в таких режимах устроена иначе. Мирное сопротивление — это прежде всего коммуникация внутри нации, между разными ее фракциями и частями. Есть те, которые уверены в необходимости сопротивления, и есть те, кто, понимая мотивы сопротивляющихся и в чем-то разделяя их, не готовы присоединиться и даже не уверены в целях протеста.

Когда первые идут на сопротивление, подставляя себя под дубинки и риски дальнейшего преследования, вторые напряженно следят за этим сюжетом, пытаясь понять, насколько неприятный, но приемлемый для них в настоящий момент режим в силу своей склонности к насилию фатально угрожает им в будущем?

Чрезмерное насилие заставляет их эмоционально переходить на сторону протестующих. Потому что те, кто может вот так неистово дубасить людей ни за что, в сущности, представляют для них потенциальную опасность. Эти люди хотят видеть режим, пусть и авторитарным, но относительно цивилизованным и толерантным, не угрожающим им.

Это удивительный ограничительный механизм. Выясняется, что режим может нанять, экипировать и натренировать сто тысяч дылд, чтобы они защищали его от мирного протеста. Но эффективность этих дылд ограничена уровнем идиосинкразии общества к насилию, и режим, и дылды при всем своем могуществе не могут переступить этого порога без риска фатального проигрыша.

В эту калькуляцию включены и люди, в чьи обязанности входит непосредственное осуществление насилия. Они тоже — как ни парадоксально — напряженно следят за тем, насколько их насилие хотя бы относительно легитимно в глазах общества. И испытывают большие психологические нагрузки в связи с этим.

Рогов: Минский пат в треугольнике «Протестующие-Лукашенко-Путин»

Мы, в России, на самом деле имели опыт такого рода. 20 августа 1991 г. по заданию ГКЧП был разработан и утвержден план штурма Белого дома. Но, по итогам рекогносцировки на местности, руководители элитных групп КГБ «А» и «Б» сообщили представителям ГКЧП свое мнение, что план не может быть реализован, потому что сопряжен с большим количеством жертв среди населения и личного состава. В этот момент судьба ГКЧП была решена.

Иными словами, «мирный протест» в политическо-метафизическом смысле — это такой диалог внутри общества о том уровне насилия, при котором данное общество готово жить. И чем выше сопротивляемость и устойчивость протеста, тем острее и фатальнее вопрос этот выглядит для режима и для тех, кого он пытается рекрутировать в свою поддержку и кто его должен защищать.