Дракохруст: Один из «переговорных» мотивов – недопущение ядерной войны

— Масштабы украинского контрнаступления впечатляют: всего за сутки ВСУ взяли под контроль больше 20 населенных пунктов, и продолжают теснить оккупантов в Харьковской и Донецкой областях. С другой — настораживают новости от Bellingcat о том, что Путин готовит «новый этап» войны и приказал госкорпорациям и олигархам создавать частные военные компании. На ваш взгляд, идет ли речь о переломе в ходе войны?

— Поводы для радости есть, — это успех украинской армии. В конце концов, отступает Россия, а не Украина, и освобождаются оккупированные территории, некоторые из которых были заняты чуть ли не в феврале-марте.

Перелом ли это, трудно сказать. Ведь в конце марта-начале апреля Россия уходила, или ее «уходили», с, может быть, даже больших территорий — российские войска стояли под Киевом, в Сумах, на Чернобыльской АЭС, но больше не стоят. То есть, примеры таких отступлений уже были, и говорить о том, что нынешнее — такой «украинский Сталинград», на мой взгляд, все же рано.

Посмотрим, как будет развиваться это наступление, требующее гигантских расходов живой силы, техники и боеприпасов, которые не бесконечны.

Наступление может остановиться, фронт может где-то стабилизироваться. Хотя если ВСУ дойдут до Донецка или до Симферополя — можно будет говорить о близком конце войны.

Но, повторюсь, в любом случае теперешнее наступление — большой успех украинской армии, достигнутый ее мужеством, силой и эффективностью.

— Российские войска настолько «не деморализованы», что Минобороны РФ закрыло комментарии во всех соцсетях. Как можно объяснить поведение Кремля: даже в этих условиях не отменять салют в Москве, открывать колесо обозрения и заявлять, что «СВО» идет по плану, мол, речь о тактической перегруппировке на Донецком направлении?

— На самом деле импульсы, в том числе и от пропаганды, поступают все-таки разные. Например, Маргарита Симоньян вспоминала у себя в телеграме о «великом отступлении» 1915 года. Если одна из главных пропагандисток России говорит об этом, пусть оперативном, поражении русской армии — то это не победные фанфары и не только лишь «перегруппировка», согласитесь.

Что касается провоенных людей вроде Игоря Стрелкова, он характеризует ситуацию аналогией с русско-японской войной 1905 года, вспоминая отступление русской армии в генеральном сражении при Мукдене.

А у Глеба Павловского, который выступает умеренным критиком Кремля, я видел сравнение с Дьенбьенфу— поражением Франции во Вьетнаме, которое, собственно, привело к уходу Франции из Индокитая.

Так что, хотя линия «все идет по плану» и присутствует в мейнстриме пропаганды, но сказать о том, что ее придерживается вся пропаганда, будет неверно. Звучат голоса о том, что «СВО» идет тяжело, и бывают и поражения, и отступления.

Что касается салюта и колеса обозрения — это ведь планировалось загодя как праздник города, и отменить их — значило, признать глубокое, большое поражение, а если оставить — вроде бы неуспех, но не такой и страшный. Думаю, расчет был именно таким.

Хотя многие отмечали, что в российском обществе, где немало категорических противников войны, несмотря на их жесткое преследование властями, даже относительная поддержка войны начинает «сыпаться», когда на фронте неуспехи. Начинается «всепропальничество» и панические настроения, что же завтра будет с Белгородом и Воронежской областью.

— Постепенно из публичного поля ушли заявления о «затяжной войне на истощение», зато почти одновременно опять зазвучали предложения о переговорах — что характерно, исходящие не из Кремля, а от президентов Франции и Турции. С какими целями западные и восточные политики сейчас поднимают этот вопрос, если Киев однозначно заявлял, что настроен лишь на возврат всех территорий?

— Я несколько скорректирую картину. На днях было и заявление Лаврова о том, что «Россия не отказывается от проведения переговоров с Украиной», он вдруг вспомнил об этом, хоть и добавил, что у украинцев, мол, неконструктивная позиция, они хотят только победы. Некая условная гибкость — очень условная, осторожная — Кремлем была проявлена, чего давно не происходило.

В разговоре Макрона с Путиным, по-моему, главной была довольно узкая тема — Запорожская АЭС. Но в целом, думаю, что и у Макрона, и у Эрдогана есть несколько одинаковых мотивов. Один из них — недопущение ядерной войны.

Западные лидеры, в том числе Макрон, опасаются, что если Россия начнет уж очень сильно проигрывать, то у нее может возникнуть соблазн перевернуть шахматную доску, нажав на кнопку.

И даже на кнопку жать не обязательно — если чья-то ракета (сейчас даже не будем выяснять, чья, даже комиссия МАГАТЭ это не выяснила) попадет в Запорожскую АЭС, ядерный взрыв произойдет сам по себе, и мало никому не покажется, и Турции в том числе.

Кроме того, не стоит исключать и личные амбиции политиков: каждому хочется быть миротворцем, участвовать в переговорах, определяющих судьбы мира. И при этом оба лидера совершенно не обязательно разделяют позицию Украины, что мир возможен только после возврата всех украинских территорий — Крыма, Донецкой и Луганской областей.

Возможно, они были бы готовы и к более компромиссным вариантам. Но, поскольку ситуация на поле боя существенно меняется, наверное, они считают, что сейчас могут что-то предложить.

Отмечу еще, что нам известна основная украинская позиция: возвращение всех территорий на состояние 2013 года, уплата репараций, суд над военными преступниками. Позиция России менее ясна — как минимум, признание «Л/ДНР» и Крыма российскими, гарантии невступления Украины в НАТО, примерно такой набор.

Но мы не знаем запасных (и, возможно, истинных) переговорных позиций сторон. А они меняются. И если российская зона оккупации вот так сжимается, а украинцы вот так наступают и возвращают части не только Херсонской, но и Луганской области, то, значит, изначальная российская мантра «мы выступаем за свободу Донбасса» не так уж незыблема.

Думаю, и Макрон и Эрдоган это понимают, поэтому пытаются выступать посредниками, чтобы достичь мира.

Потому что эта война, в отличие, условно говоря, от жуткой войны Ирана с Ираком в 1980-х годах, чревата эскалацией и вполне может перекинуться куда угодно: на Беларусь, на Литву, на Польшу, на Молдову. Война Ирака с Ираном перерасти в мировую не могла по определению, нынешняя война России с Украиной – может.

— Насколько утрачивает свое значение в нынешней ситуации «белорусский фактор» (угроза прямого вступления белорусской армии в боевые действия)?

— Не думаю, что утрачивает. Формально на поверхности лежит вариант, при котором Россия, которой нужно держать фактически три фронта и на это не хватает живой силы, может использовать пусть не самую могучую армию Беларуси, но достаточно многочисленную, чтобы заткнуть эти дыры.

И все же — думаю, скорее нет, чем да. Это слишком важное политическое решение, которое несет самые разные последствия, в том числе для России.

Кто знает, как будет воевать белорусская армия, что будет делать население Беларуси и не получится ли новый 2020 год? Здесь слишком много вопросительных знаков.

Не думаю, что сбор «с бору по сосенке» как-то кардинально может изменить ситуацию с живой силой. Хотя после 24 февраля, разумеется, все прогнозы можно делать лишь с определенной долей допущения.

Первое, о чем трубят шовинистические телеграм-каналы, — надо объявлять мобилизацию. Как написал российский политолог Алексей Чадаев, «если одна сторона ведет войну, а другая — «спецоперацию», то та, которая ведет СВО, проиграет: надо или сдаваться, или тоже вести войну». Думаю, такая мысль есть у многих в России, и не исключаю, что к ней могут прислушаться.

По мнению Юрия Дракохруста, мирные переговоры, если они будут запущены, могут закончиться тем же, чем и прежние — ничем. Или, как не раз бывало в средние века, могут поставить не точку, а многоточие: временно — на месяцы или годы — прекратить боевые действия на линии соприкосновения.

— Но очень многое будет зависеть от того, как будет развиваться теперешняя фаза, будет ли наступление продолжаться и какими темпами, или же линия фронта стабилизируется, — резюмирует эксперт.